Глава 16

 Кэти вздрогнула, когда падре Грегорио назвал ее имя с алтаря вслед за именем Рамона. Он огласил имена вступающих в брак – дошло до ее сознания. Казалось, что каждый, кто находился в переполненной церкви, повернулся к скамье, где Рамон и Кэти сидели между Габриэлой и ее мужем вместе с семьей Рафаэля.

 Но не это удивило Кэти. Конечно же, жители деревни знали, кто такой Рамон Гальварра Винсент, так как он здесь родился. Что было странным, так это их своеобразное отношение к нему. С того момента как Рамон вошел вместе с ней в церковь, они глазели на него с откровенным любопытством. Некоторые кивали и улыбались ему, но как-то нерешительно и даже с трепетом.

 Конечно же, до того как началась месса, Рамон вел себя так, что это обескуражило бы любого, кто, может быть, и хотел дружески заговорить с ним.

 С надменной, но учтивой улыбкой он бросил единственный взгляд на любопытных прихожан, сел около Кэти и больше не обращал на них никакого внимания.

 Во время проповеди падре Грегорио Кэти делала вид, что увлеченно слушает его, но не поняла ни слова на чужом страстном языке. Она думала о том, что, наверное, все сговорились помешать ей и Рамону остаться наедине хоть ненадолго. За последние семь дней не было никакой возможности «делиться друг с другом телами», как выразился Рамон. В пятницу, когда Кэти получала пьянящие поцелуи благодарности за свой «букет», темные облака заволокли небо, скрывая солнце. То, что начиналось мелким дождиком, вскоре превратилось в ливень. Они провели замечательный вечер, играя в карты с Габриэлой и ее мужем, но, к сожалению, совсем не было времени для близости.

 В субботу небо очистилось и люди целый день работали в доме. Теперь, когда было проведено электричество, Рамон заставлял их работать внутри, пока не наступала темнота.

 Ранним вечером в субботу Эдуардо предположил, что Кэти, быть может, понравится поездка в Залив Света.

 Кэти была поражена, что из всех знакомых именно Эдуардо предложил романтичную загородную прогулку и свою машину, чтобы поехать на юго-западный берег острова. Она не могла представить себе Эдуардо в роли Купидона, потому что знала, насколько неодобрительно он к ней относится. Загадка была разрешена, когда Рамон посовещался с Кэти и она с готовностью согласилась на путешествие.

 – Тогда решено, – сказал Эдуардо. – Мы с Габриэлой очень рады, что вы присоединяетесь к нам.

 Это помешало им остаться наедине в доме. По лицу Рамона Кэти поняла, что он был очень раздражен поведением своего друга.

 Несмотря на это, вечер оказался неожиданно удачным. В начале пятидесятимильного пути по прекрасным дорогам острова Рамон хранил молчание, сидя рядом с Кэти на заднем сиденье. Как только Кэти поняла, что Эдуардо является причиной его мрачного настроения, она ослепительно улыбнулась, и вскоре Рамон смеялся вместе с ней, пытаясь ответить на ее нескончаемые вопросы о пробегающих мимо пейзажах.

 Залив Света оказал на Кэти просто магическое действие. Те же тяжелые облака, которые заставили уехать из залива большинство туристов, скрыли и луну. Габриэла и Эдуардо расположились на носу взятой напрокат моторной лодки, а Кэти с Рамоном – сзади. Кэти то поднимала лицо к Рамону, чтобы получить томительный воровской поцелуй, то вертелась на сиденье, разглядывая мерцающие зеленые огоньки, которые поднимались в кильватере за лодкой. По совету Рамона она перегнулась через борт и опустила руку в воду. Когда она ее вытащила, вуаль из мерцающих огоньков покрывала ее пальцы. Даже рыбы, которые выскакивали из воды, оставляли за собой светящийся шлейф.

 Рамон казался снисходительным уроженцем этих мест, который ублажал трех туристов. Если и было что-то, что доставляло ему больше удовольствия, чем смотреть на Кэти сейчас, так это мысль, что ему удалось расстроить планы Эдуардо романтически уединиться с женой на корме лодки. Каждый раз, когда Эдуардо предлагал Рамону с Кэти пересесть, Рамон отказывался с добродушной улыбкой:

 – Спасибо, Эдуардо, но мы прекрасно здесь устроились.

 К концу вечера уже Эдуардо выглядел раздраженным, а Рамон улыбался с удовлетворением.

 

 Прогремел гром, прокатившийся эхом по темной церкви, очередная вспышка молнии осветила окна с прекрасными витражами. Кэти грустно улыбнулась, понимая, что природа гонит их в помещение. Это скорее всего будут очередные день и вечер, когда они с Рамоном не смогут даже поговорить наедине.

 

 – Сегодня замечательный день для покупок, – объявила Габриэла в половине девятого следующего утра. Она принесла свой утренний кофе в спальню Кэти. – Солнца нет, – весело добавила она, садясь на постель.

 Она прихлебывала кофе, наблюдая за Кэти, которая подготавливалась к встрече с падре Грегорио.

 – Как ты думаешь, я выгляжу достаточно скромно? – спросила Кэти, расправляя золотой пояс на талии оранжево-белого платья.

 – Ты выглядишь великолепно, – улыбнулась Габриэла. – Как всегда великолепно!

 Кэти округлила глаза, смеясь приняла комплимент и, покидая дом, обещала Габриэле вернуться сразу же после встречи с падре Грегорио.

 Пятнадцать минут спустя ей уже было не до смеха. Она была пригвождена к стулу, краснея под пронзительным, испытующим взглядом падре Грегорио.

 – Я спросил, – угрожающе повторил тот, – знает ли Рамон, что вы используете свои деньги и кредитные карточки для уплаты за мебель в доме?

 – Нет, – полная тревоги, ответила Кэти. – Но как вы об этом узнали?

 – Мы перейдем к этому через минуту, – сказал он низким яростным голосом. – Прежде всего я хочу понять, осознаете ли вы, что Рамон вернулся в эту деревню после отсутствия в течение нескольких лет? Что он уехал отсюда много лет назад, чтобы найти что-нибудь получше?

 – Да, чтобы работать в фирме, которая прогорела.

 Ее признание заставило падре Грегорио взглянуть на нее еще более гневно.

 – Тогда вы понимаете, что Рамон вернулся, чтобы все начать сначала, с нуля?

 Кэти кивнула, чувствуя, что вот-вот должен упасть топор палача, но не была уверена, с какой стороны это произойдет.

 – Вы имеете хотя бы какое-нибудь представление, senorita, о том, сколько человек должен иметь силы и мужества, чтобы вернуться на родину не победителем, а проигравшим? Вы осознаете, что происходило с этим гордым человеком, когда он думал о том, что ему предстоит встретиться с теми, кто верил, что он оставил их, чтобы добиться успеха, а теперь поймут, что он оказался неудачником?

 – Не думаю, что Рамон чувствует себя потерпевшим поражение или опозоренным, – запротестовала Кэти.

 Падре Грегорио ударил кулаком по столу:

 – Да, он не был опозоренным, но станет таким благодаря вам! Теперь благодаря вам каждый в этой деревне скажет, что его богатая novia из Соединенных Штатов платила даже за полотенца, чтобы он смог вытереть руки!

 – Никто не знает, что я платила за половину всего! – взорвалась Кэти. – За исключением вас и… никого, – быстро исправилась она, выгораживая Габриэлу.

 – Никто, кроме вас и меня, – жестоко передразнил он. – И Габриэлы Аварес, конечно. И половины деревни, которая в эту минуту сплетничает об этом с другой! Я ясно выразился?

 Кэти несчастно кивнула.

 – Габриэла, очевидно, скрыла это от Эдуардо, иначе бы он сам рассказал Рамону. Вы заставляете ее ради своих целей обманывать собственного мужа!

 Кэти, охваченная ужасом, смотрела, как он пытается овладеть собой.

 – Сеньорита Конелли, была ли у вас хотя бы какая-нибудь надежда, что Рамон не будет возражать против того, что вы делаете?

 Больше всего на свете Кэти хотела ухватиться за это оправдание, но гордость помешала ей.

 – Нет, я говорила Рамону, что хочу оплатить часть стоимости вещей, но он… ему не понравилась эта идея. – Она увидела, как сузились глаза священника. – Ну хорошо, он был непреклонен, он был против этого.

 – Итак, – холодно произнес он, – Рамон сказал вам, чтобы вы этого не делали, но тем не менее вы это сделали, только хитро, не так ли? Вы не повиновались ему.

 Кэти вышла из себя:

 – Не применяйте ко мне слова «повиноваться», падре. Я не дрессированная собака. И я хотела бы вам напомнить, что использовала свои деньги для Рамона. И это вызвано, как мне кажется, желанием сотворить благо для него. А это вряд ли можно назвать преступлением!

 – Благотворительность! – в ярости закричал он. – Это Рамон для вас объект для благотворительности?

 – Нет! Конечно, нет! – Глаза Кэти стали огромными от подлинного ужаса.

 – Вы расходуете вдвое больше того, что он может себе позволить. Неужели вы настолько избалованы, что вам необходимо иметь все, что вы хотите, тотчас же, в эту минуту?

 Кэти подумала, что по сравнению с этим разговором испанская инквизиция была, должно быть, просто перебранкой. Она не могла избежать вопроса, но, конечно же, не могла объяснить, что платила за половину всего, что покупала, чтобы не быть обязанной стать женой Рамона.

 – Я жду ответа.

 – И я хотела бы вам его дать, – несчастно сказала она. – Только не могу. Я делала это совсем по другим причинам, не по тем, которые вы предполагаете. Это слишком тяжело объяснить.

 – И так же тяжело понять. По правде говоря, senorita, я совсем не понимаю вас. Габриэла – ваша подруга, но вы без колебания вовлекли ее в ваше предательство. Вы живете под крышей Эдуардо, но тем не менее вы не испытываете угрызений совести, платя ему за гостеприимство тем, что заставляете его жену обманывать мужа. Вы хотите стать женой Рамона, но тем не менее вы не повинуетесь ему, обманываете и позорите его. Как вы можете так поступать с теми, кого вы любите?

 Кровь отхлынула от щек Кэти, и падре Грегорио, заметив выражение ее лица, покачал головой в бессилии. Когда он заговорил опять, его голос звучал напряженно, но стал мягче:

 – Senorita, несмотря ни на что, я не могу поверить, что вы настолько эгоистичны или бессердечны. У вас должна быть какая-то причина, чтобы делать то, что вы делаете. Прошу вас, объясните мне так, чтобы я смог понять.

 Кэти, безмолвная от горя, смогла только лишь взглянуть на него.

 – Скажите мне! – почти попросил он. – Скажите мне, что вы любите Рамона, что вы не осознавали, что по деревне могут пойти слухи, и я поверю этому. И даже помогу вам объяснить это Рамону. Просто скажите это, и мы закончим приготовления к вашей свадьбе прямо сейчас.

 У Кэти болезненно сжалось все внутри, но ее бледное лицо было спокойным.

 – Я не обязана давать вам какие-либо объяснения, падре. И тем более я не собираюсь обсуждать с вами свои чувства к Рамону.

 Его густые брови сошлись на переносице, и падре грозно уставился на нее. Откинувшись на стуле, он долго смотрел на Кэти:

 – Вы не будете говорить о своих чувствах к Рамону, потому что у вас нет к нему никаких чувств… Не так ли?

 – Я этого не говорила! – не согласилась Кэти, но судорожное движение ее рук на коленях выдало ее внутреннее беспокойство.

 – Вы можете сказать, что любите его?

 Кэти чувствовала, что ее разрывает на части сильными эмоциями, которые она не могла ни понять, ни контролировать. Она попыталась выговорить слова, которых от нее ждали… Но не могла. Все, что Кэти могла, – это смотреть на грозного священника в холодном молчании.

 У падре Грегорио поникли плечи. Когда он заговорил, ужасное отчаяние в его голосе заставило Кэти почувствовать, что она вот-вот разрыдается.

 – Понятно, – тихо сказал он. – Если вы испытываете такие чувства, какой же женой вы сможете стать для Рамона?

 – Хорошей! – с вызовом прошептала Кэти.

 Казалось, что ее ответ оглушил его. Он взглянул на Кэти снова, как будто действительно пытался ее понять. Его взгляд коснулся ее бледного лица, исследовал голубые глаза и обнаружил на самой глубине что-то, из-за чего его голос стал неожиданно нежным.

 – Хорошо, – мягко произнес он. – Я принимаю это.

 Это удивительное сообщение произвело такой же удивительный эффект на Кэти, которая внезапно начала дрожать с головы до пят от необъяснимого сочетания освобождения и тревоги.

 – Если вы мне скажете, что готовы выполнить свои обязанности в качестве жены Рамона, я поверю вам. Вы готовы ставить его потребности выше своих собственных, почитать и уважать его…

 – Власть? – немногословно подсказала Кэти. – Не забудьте еще «слушаться его», – мятежно добавила она, поднявшись. – Не это ли вы собирались спросить?

 Падре Грегорио также встал.

 – Предположим, собирался, – сказал он с хладнокровной учтивостью. – Что бы вы ответили?

 – То же, что любая женщина с головой и твердым характером! Я не буду, не буду обещать повиноваться никакому мужчине. Животные и дети повинуются, но не женщины!

 – Вы закончили, senorita?

 Кэти сглотнула и резко кивнула.

 – Тогда позвольте мне сказать, что я не собирался употреблять слово «повиноваться». Я собирался спросить вас, сможете ли вы уважать желания Рамона, а не его власть. И к вашему сведению, я потребовал бы от Рамона тех же самых обязательств, что и от вас.

 Ресницы Кэти опустились на ее бледные щеки, скрывая сильное смущение.

 – Простите, – сказала она пристыженным голосом. – Я думала…

 – Нет необходимости извиняться, – утомленно вздохнул священник.

 Он повернулся и подошел к окну, которое выходило на маленькую площадь и церковь.

 – Для вас также нет необходимости приходить сюда еще раз, – добавил он, не глядя на нее. – Я дам знать Рамону о своем решении.

 – Каково же оно? – поинтересовалась Кэти.

 Он покачал головой:

 – Я хочу какое-то время подумать.

 Кэти нервно провела рукой по волосам:

 – Падре Грегорио, вы не можете запретить нам вступить в брак. Если вы нас не повенчаете, это сделает кто-нибудь другой.

 Он выпрямился. Медленно повернувшись, он посмотрел на нее взглядом, который был одновременно и гневным и веселым.

 – Спасибо, что напомнили мне о моих полномочиях, senorita. Я был бы очень разочарован вами, если бы вы не сумели отыскать прямо перед уходом такие слова, чтобы у меня сложилось наихудшее о вас мнение.

 Кэти посмотрела на него в бессильной ярости.

 – У вас огромное самомнение, вы самый непогрешимый… – Она сделала длинный осторожный вдох, чтобы остановить себя. – Мне безразлично ваше мнение обо мне.

 Падре Грегорио наклонил голову с преувеличенной вежливостью:

 – Еще раз благодарю.

 

 Кэти вырвала пучок травы и раздраженно отбросила его. Она сидела на широком плоском камне, прислонившись спиной к дереву, и невидящим взором смотрела на пологие холмы и долины. Солнце садилось, небо окрасили золотисто-красные полосы, но после встречи с падре Грегорио прекрасный закат не слишком радовал. Не успокоили ее и шесть часов, проведенные в покупках с Габриэлой. В сотне шагов от нее прошла большая группа людей. Это уходили домой на обед те, кто работал в доме Рамона.

 Кэти рассеянно подумала о том, где провел день Рамон, но была слишком обессилена, чтобы задерживаться на этой мысли. Она все время возвращалась к утреннему визиту.

 Как этот человек посмел рассуждать о ее мотивах и эмоциях, подумала Кэти, гневно глядя на неясно вырисовывающиеся горы.

 – Я надеюсь, – растягивая слова, произнес глубокий веселый голос, – ты не обо мне думаешь с таким выражением лица.

 Кэти обернулась в изумлении, и ее блестящие волосы заструились по правому плечу. Рамон стоял почти что рядом с ней, и его широкоплечая фигура закрывала золотой закат. Он выглядел так, как будто провел целый день в офисе под работающим кондиционером. Разве что снял пиджак, расстегнул воротник свежей белоснежной рубашки и завернул рукава на загорелых руках. Его темные брови были слегка приподняты в вопросе, а взгляд не отрывался от ее лица.

 Кэти подарила ему послушную улыбку:

 – Вообще-то я…

 – Вынашивала план убийства? – сухо предположил Рамон.

 – Что-то вроде этого, – пробормотала Кэти.

 – И кто же жертва?

 – Падре Грегорио, – призналась она, поднимаясь на ноги.

 Взглянув на нее со своей устрашающей высоты, Рамон засунул руки в карманы брюк, и белая рубашка от вздоха натянулась на его могучей груди. Кэти почувствовала, как у нее участился пульс в ответ на это мощное мужское движение. Тем не менее его следующие слова вернули ее к тому, о чем она размышляла.

 – Кэти, я видел его в деревне несколько минут назад. Он отказывается венчать нас.

 Кэти была подавлена тем, что презрение падре Грегорио зашло так далеко. Ее прекрасное лицо вспыхнуло от негодования.

 – Он объяснил тебе почему?

 Неожиданно Рамон улыбнулся одной из тех внезапных, сокрушительных улыбок, от которых у Кэти всегда перехватывало дыхание.

 – Кажется, падре Грегорио считает, что тебе не хватает некоторых качеств, которые, по его мнению, необходимы, чтобы стать хорошей женой.

 – Каких, например? – с досадой потребовала Кэти.

 – Кротость, послушание и уважение к власти.

 Кэти разрывалась между гневом и чувством вины.

 – И что же ты ему сказал?

 – Я сказал, что мне нужна жена, а не собака.

 – И?

 Черные глаза Рамона вспыхнули от смеха.

 – По-моему, падре Грегорио считает, что мне будет лучше завести собаку.

 – Замечательно! – пылко воскликнула Кэти. – Кажется, этот надоедливый старый тиран демонстрирует неестественный интерес к твоему благу.

 – На самом деле он заботится о тебе, – криво усмехнулся Рамон. – Он очень боится, что через некоторое время после свадьбы мне захочется убить тебя.

 Кэти повернулась к нему спиной, чтобы спрятать смущение и обиду:

 – Неужели для тебя так важно, что он думает?

 Руки Рамона легли ей на плечи, и он нежно, но твердо прижал ее к себе.

 – Ты же знаешь, что нет. Но для меня нестерпима мысль о промедлении нашей свадьбы. Если падре Грегорио не передумает, я найду священника в Сан-Хуане, и наши имена огласят заново. Но это означает отсрочку. Кэти, падре Грегорио – единственный, кто может обвенчать нас в воскресенье. Ты знаешь это. Все остальное уже приготовлено. Работа в доме закончится сегодня, твои родители уже заказали билеты на самолет в субботу, и я забронировал им номер в гостинице.

 Кэти затрепетала от его теплого дыхания, раздувающего ее волосы, от интимной близости его могучего тела. Но он вдруг сказал:

 – Падре Грегорио только что уехал на остров Вьекус. Он вернется во вторник, и я хочу, чтобы ты опять встретилась с ним и дала любые обязательства, которые ему необходимы.

 Сопротивление Кэти было подавлено, когда он развернул ее к себе и нежно поцеловал.

 – Ты сделаешь это для меня? – хрипло пробормотал он, оторвавшись от нее.

 Кэти взглянула на его сильный, чувственный рот. Она не могла ему сопротивляться. Он хотел ее так сильно, что уже почти не владел собой. И она так же сильно желала его.

 – Да, – прошептала Кэти.

 Его объятия яростно сжались, когда он захватил ее губы жадным, ищущим поцелуем. Когда ее губы раскрылись, он застонал от удовольствия, и этот звук вызвал в Кэти какой-то первобытный отклик. Она бесстыдно отвечала на его страсть, желая доставить ему такое же удовольствие, какое он давал ей. Она целовала его так же чувственно, как и он ее, ее руки возбуждающе скользили по его спине и плечам, а ее тело изгибалось под ним.

 Ей было почти больно, когда он прервал поцелуй и поднял голову. Все еще трепеща от желания, Кэти открыла свои как будто сонные глаза.

 В глубоких сумерках их взгляды встретились.

 – Я люблю тебя, Кэти, – сказал он.

 Кэти открыла рот, но не смогла сказать ни слова. У нее все сжалось внутри. Она попыталась произнести «я люблю тебя», но слова, которые Дэвид заставлял ее снова и снова выкрикивать в ту отвратительную ночь, застряли сейчас в горле, парализуя голосовые связки. Она обвила руками его шею с мучительным стоном и начала целовать в страстном отчаянии, несмотря на то что каждый мускул его тела был натянут в ожидании ее ответа.

 Боль, как горячий острый нож, пронзила Рамона. Она не любит его. Черт бы ее побрал. Она не любит его!

 – Я… я не могу сказать это, – судорожно произнесла она, прижимаясь к нему. – Я не могу сказать тех слов, которых ты ждешь от меня. Я просто не могу.

 Рамон уставился на нее, ненавидя ее и себя за любовь к ней. Передернувшись, он хотел подняться, но Кэти яростно затрясла головой, еще крепче обнимая его и еще ближе прижимаясь к нему. Слезы хлынули из ее прекрасных глаз, блестя на длинных ресницах и стекая по щекам.

 – Не переставай любить меня, – горячо умоляла она, – только лишь потому, что я еще не сказала этих слов, Рамон. Пожалуйста, не надо!

 – Кэти! – резко проговорил он.

 Ее мягкие губы задрожали от холода в его голосе. Он схватил ее за плечи. Он намеревался освободиться из ее объятий, решительно оттолкнуть ее от себя.

 Кэти поняла это.

 – Пожалуйста, не надо, – прошептала она, и у нее перехватило дыхание.

 И самообладание покинуло Рамона. Он со стоном привлек ее к себе и прильнул к ее губам. Она таяла у него в руках, и ее пламя разжигало в нем глубокую страсть.

 – Кэти, – страстно прошептал он, сжимая девушку в своих объятиях, когда она поцеловала его с таким пылом, которого никогда еще не выказывала. – Кэти… Кэти… Кэти…

 Она любит его, он знает это! Он смог это почувствовать. Она была не в состоянии произнести слова, но ее тело говорило ему, что она любит его. Ни одна женщина не смогла бы отдавать свое тело мужчине так, как сейчас Кэти, если только она до этого уже не отдала своего сердца.

 Рамон опустил ее на траву. Губы Кэти не отпускали его, а руки продолжали лихорадочно ласкать. Она разжигала в нем огонь, и Рамон расстегнул рубашку и, на все махнув рукой, бросился в любовный костер.

 Его руки освободили ее от блузки и лифчика и насладились тяжестью ее обнаженной груди, нетерпеливо набухающей под его ладонями. Склонившись над ней, он захватил ее рот, а язык, ритмично входя в него, рассказывал о том, чего бы хотело его тело. И Кэти приветствовала это вторжение.

 – Я умру за тебя, – страстно прошептал он. – Я до боли хочу тебя. – Он обхватил ее затылок ладонью и хрипло произнес: – Заставь меня захотеть тебя еще сильнее, Кэти.

 Она заставила. Она вложила в свой поцелуй все сердце, и Рамон со стоном удовольствия чувственно задвигался, прижимая ее к себе и желая раствориться в ее теле. Наконец он перекатился на бок, увлекая ее за собой.

 Ресницы Кэти, вздрогнув, приподнялись. Рамон тяжело и быстро дышал, его лицо потемнело от страсти. Она приподняла свои губы к нему, и он начал приближаться к ней, но сдержался.

 – Прежде чем это закончится, – хрипло выдохнул он, – ты сведешь меня с ума.

 Кэти ожидала, что он завершит то, что они начали. Но он лег на спину и вытянулся рядом с ней, убаюкивая ее в своих объятиях. Смущенная, Кэти лежала рядом. Она не могла понять, почему Рамон внезапно остановился. Может быть, он решил, что она захотела этого? Но она этого совсем не хотела! Как он мог так подумать, когда все ее тело желало его, когда больше всего на свете она хотела доставить ему наслаждение? Она перекатилась на бок, полная намерения взять все в свои руки.

 – Если я действительно свожу тебя с ума, то в этом только твоя вина, – сказала Кэти, и прежде чем он успел ответить, она начала неторопливо и соблазнительно исследовать языком контуры его уха.

 Он потянулся к ней свободной рукой и обхватил за талию, лаская ее. Его рука прижимала ее крепче, и он вздохнул от наслаждения, когда она слегка лизнула его шею.

 – Кэти, прекрати, – предупредил он с рычанием. – Или я сделаю это с тобой.

 Кэти бесстрашно продолжала свои эротические исследования.

 – Ты уже сделал, – выдохнула она. – И мне это нравится.

 – И мне тоже, вот почему я прошу тебя остановиться.

 Кэти собрала все свои силы и приподнялась на локте. Какое-то время она задумчиво разглядывала сверкающую серебряную цепочку и медальон, лежащий на его груди, а затем подняла на него огромные, полные недоумения глаза.

 – Рамон, – сказала она, проведя ногтем по цепочке и не обращая внимания на то, какой эффект на него это произвело, – тебе не приходило на ум, что мы не должны останавливаться?

 Рамон схватил ее своенравную руку, удерживая от дальнейших мучительных ласк.

 – Я думал об этом, – пробормотал он, – наверное, две сотни раз за последние десять минут.

 – Тогда почему? Я имею в виду, почему мы остановились?

 Он отвернулся и посмотрел на маленькие звезды, застенчиво сверкающие в вечернем небе.

 – Потому что скоро мимо нас пойдут люди, окончившие работу.

 Конечно же, это было правдой, но не поэтому он отстранился. Если бы он был уверен, что Кэти любит его, он взял бы ее где угодно, лишь бы они смогли остаться наедине. Если бы он был уверен, что она любит его, они бы занимались любовью каждый день с их приезда в Пуэрто-Рико. Если бы Кэти любила его, единение их тел только усилило бы это чувство.

 Но если то, что она испытывала к нему, было лишь сильным физическим влечением, если это была единственная причина, по которой она хотела выйти за него, тогда удовлетворение этого желания до свадьбы освободило бы ее от силы, которая тянула ее к алтарю. А он не хотел рисковать. «Не хотел», – подумал он горько. В течение девяти дней он умышленно возбуждал ее страсть до лихорадочного, томительного нетерпения и останавливался, не давая ей освобождения. Он намеренно разжигал ее сексуальный аппетит, не утоляя ее голода. Для этого ей придется сначала стать его женой.

 Временами Рамон стыдился себя. Кэти доверяла ему, а он использовал ее желание как орудие, чтобы заставить ее стать его женой. Но оружие оказалось обоюдоострым, потому что и он подвергал себя физическим мукам, когда целовал и ласкал ее и оба они загорались яростной страстью, а затем отступал от нее. Каждый раз, когда он удерживал ее, это было для него страшным мучением, так как он знал, что она любима, разгорячена и желает отдаться, но все же не брал ее.

 «Какой же я мужчина, если подвергаю ее такому унизительному сексуальному мучению?» – виновато задумался Рамон и с горечью сам же ответил на этот вопрос: он был мужчиной, который глубоко любил женщину, по-видимому, не разделявшую его чувств. Он резко возразил себе, что Кэти любит его! Он чувствовал это по ее поцелуям. Ей-богу, еще до свадьбы она согласится с этим! Он заставит ее произнести эти слова.

 А если она не скажет?

 Рамон, закрыв глаза, сделал глубокий, неровный вдох. Тогда ему придется ее отпустить. Его гордость и самоуважение никогда не позволят ему жить с ней, любя ее так сильно, но зная при этом, что она не любит его. Он не переживет стыда или боли, какую приносит любовь без взаимности.

 Кэти прижалась к нему, пробуждая его от мрачных размышлений.

 – Пора уходить, – сказал он, с неохотой приподнимаясь. – Габриэла и Эдуардо ждут нас к ужину. Они, наверное, гадают, куда это мы подевались.

 Кэти невесело улыбнулась, надевая блузку и приглаживая руками растрепанные волосы.

 – Габриэла знает, где мы. А Эдуардо, разумеется, предположит, что я утащила тебя куда-нибудь, пытаясь соблазнить.

 Рамон посмотрел на нее с внезапным весельем:

 – Эдуардо беспокоится совсем не о том, что ты можешь украсть мою невинность, Кэти. Я потерял ее много лет назад, в ту же ночь, если не ошибаюсь, что и он.

 Прелестный подбородок Кэти приподнялся с благовоспитанным безразличием, но ее голос зазвенел от ревности, что доставило удовольствие Рамону, который ожидал именно такой реакции.

 – И сколько тебе было лет?

 – А вот это тебя не касается, – рассмеялся он.