Глава 15

 Кэти и Габриэла провели утро и большую часть дня, прочесывая магазины в двух ближайших деревнях. Габриэла очень нравилась Кэти. Она была не только хорошей спутницей, но и неутомимой покупательницей. Иногда Габриэла была в большем восторге от того, что делала Кэти, чем сама Кэти. И временами, после бесконечных покупок, приобретя сотни вещей и уже не имея сил двигаться дальше, Кэти с некоторым испугом думала о ее энтузиазме.

 Кэти платила за простыни и покрывала, которые только что приобрела, а Габриэла деликатно отступила назад. Кэти попросила двойные счета, каждый на половину стоимости, а затем, как всегда, заплатила, взяв равное количество из денег Рамона и своих.

 – Как ты думаешь, Рамону понравятся те цвета, которые я выбрала для спальни? – радостно спросила Кэти, когда они сели в машину.

 – Конечно, – сказала Габриэла, повернувшись на сиденье, чтобы с улыбкой посмотреть на Кэти. Ее густые темные волосы по-настоящему живописно растрепались, а глаза сияли. – Но все, что ты купила, больше подойдет ему, чем тебе. На твоем месте я бы взяла то одеяло с оборочками.

 Кэти, которая сидела за рулем, взглянула в зеркало заднего вида, прежде чем влиться в медленное движение, а затем с сомнением посмотрела на Габриэлу:

 – Не могу себе представить Рамона, спящего под одеялом с цветочками.

 – Эдуардо в недостатке мужественности тоже не упрекнешь, но не думаю, что он стал бы возражать против вещи, которую выбрала я.

 Кэти со вздохом кивнула. Эдуардо уступил бы желаниям Габриэлы с той особенной покорной улыбкой очень сильного человека, с которой он часто любовался женой. За последние четыре дня Кэти изменила свое мнение об Эдуардо. Он не смотрел на мир суровыми, недоброжелательными глазами. Так он смотрел только на Кэти. Он был всегда с ней неизменно учтив, но не более.

 Это не было бы страшно для Кэти, будь он мелок или туп, но дело было в том, что Эдуардо производил сильное и хорошее впечатление. Поэтому было обидно.

 Эдуардо обладал истинно испанской красотой. Ему было тридцать пять лет, он был на три дюйма ниже Рамона и излучал уверенность и мужское превосходство, которое то раздражало, то интриговало Кэти. Рамон, с его изысканными манерами, всегда улыбался другу, но, когда мужчины были вместе, между ними возникало легкое соперничество.

 – Может быть, я чем-то оскорбила Эдуардо? – спросила вслух Кэти, надеясь, что Габриэла не согласится с тем, что в его отношении к ней было что-то необычное.

 – Не обращай на него внимания, – ответила Габриэла с поразительной прямотой. – Эдуардо не доверяет американским девушкам, особенно таким богатым, как ты. Ко всему прочему, он считает их избалованными и безответственными.

 Кэти предположила, что под «прочим» подразумевается неразборчивость в связях.

 – Почему он решил, что я богата? – осторожно поинтересовалась она.

 Габриэла с извиняющейся улыбкой посмотрела на нее:

 – Из-за твоего багажа. Видишь ли, Эдуардо работал в гостинице первого класса в Сан-Хуане, когда ходил в школу. Он говорит, что твой багаж стоит дороже, чем вся обстановка в нашей гостиной. – Прежде чем Кэти успела прийти в себя, Габриэла продолжила: – Эдуардо по многим причинам очень любит Рамона, и он боится, что ты не сможешь быть женой испанского фермера. Он думает, что так как ты – богатая американская женщина, тебе не хватит мужества, чтобы остаться, что ты уедешь, как только обнаружишь, что твоя жизнь здесь будет иногда очень тяжелой. А когда окажется, что урожай слишком низкий или цены слишком высоки, ты сразу же выложишь перед Рамоном свои деньги.

 Кэти слегка покраснела, и Габриэла глубокомысленно кивнула.

 – Вот почему Эдуардо не должен обнаружить, что ты не подчинилась Рамону. Он решит, что ты делаешь это потому, что Рамон не может купить все то, что тебе необходимо. Когда-нибудь, если захочешь, ты мне все объяснишь, но сейчас Эдуардо ни в коем случае не должен узнать об этом. Он сразу же расскажет обо всем Рамону.

 – Никто ничего не обнаружит, если только ты им не расскажешь, – успокоила ее с улыбкой Кэти.

 – Ты же знаешь, что я не расскажу, – взглянула на солнце Габриэла. – Ты не хочешь зайти на аукцион, в тот дом в Маягуэсе? Мы совсем близко от него.

 Кэти с готовностью согласилась и три часа спустя была горда своими покупками: обеденным сервизом, диваном и двумя креслами. Этим домом раньше владел богатый холостяк, который, очевидно, высоко ценил изящество и комфорт. Кресла были с высокой спинкой, обитые кремовой с рыжеватыми прожилками стеганой тканью. Диван – с широкими овальными подлокотниками и мягкими подушками. Расплатившись и договорившись о доставке мебели, Кэти сказала:

 – Рамону понравится.

 – Кэти, а тебе они нравятся? – озабоченно спросила Габриэла. – Ты тоже собираешься жить здесь. Но ты не купила ни одной вещи, которая понравилась бы тебе.

 – Конечно, нравятся.

 Без десяти четыре Габриэла остановила машину перед маленьким домом падре Грегорио. Он располагался на восточной стороне деревенской площади, прямо напротив церкви.

 Кэти взяла сумочку с сиденья, нервно улыбнулась Габриэле и выскользнула из машины.

 – Ты уверена, что не хочешь, чтобы я подождала тебя? – спросила ее Габриэла.

 – Конечно, – сказала Кэти. – Отсюда недалеко до вашего дома, я вернусь пешком. У меня будет еще уйма времени переодеться и проведать Рамона.

 Кэти неохотно поднялась к двери. Она задержалась, чтобы разгладить юбку. Она была одета в спортивного покроя платье пастельно-зеленого цвета. Затем провела дрожащей рукой по светло-золотистым волосам, которые собрала в мягкий узел. Она надеялась, что выглядит очень строго и вместе с тем красиво, но чувствовала себя нервозно.

 Пожилая экономка открыла дверь и пригласила войти в дом. Следуя за ней в темный холл, Кэти ощущала себя осужденной, поднимающейся на гильотину. А чего она, собственно, психует? Подумаешь, деревенский диктатор!

 Падре Грегорио встал при ее появлении. Он был худее и ниже ростом, чем ей показалось вчера вечером. Как ни абсурдно, но это ее утешило, хотя было понятно, что они не собираются вступать в кулачный бой. Священник указал на кресло напротив себя и сел сам.

 Какое-то время они разглядывали друг друга с вежливой осторожностью, затем он предложил:

 – Может быть, вы хотите кофе?

 – Спасибо, нет, – ответила Кэти с твердой учтивостью. – У меня мало свободного времени.

 Что не нужно было этого говорить, Кэти поняла, когда его густые брови сошлись на переносице.

 – Не сомневаюсь, что вам необходимо переделать много дел, – кратко заметил священник.

 – Не для себя, – торопливо объяснила Кэти, чтобы достичь перемирия, – для Рамона.

 К ее безмерному облегчению, падре Грегорио принял ее предложение о перемирии. Его твердые губы расслабились в каком-то подобии улыбки, когда он кивнул своей седой головой:

 – Рамон торопится все завершить. Он, должно быть, очень загружает вас.

 Открыв стол, он достал какие-то бланки и взял ручку.

 – Давайте начнем с формальностей. Ваше полное имя и возраст, пожалуйста.

 Кэти назвала.

 – Семейное положение? – Прежде чем Кэти успела ответить, он взглянул на нее и печально произнес: – Рамон упоминал, что ваш первый муж умер. Как трагично было для вас оказаться вдовой в расцвете вашего брака.

 Кэти никогда не лицемерила. Вежливо, но твердо она сказала:

 – Я оказалась «вдовой» в расцвете нашего развода, и если была какая-нибудь трагедия, так это та, что мы вообще были женаты.

 Стало заметно, как под очками сузились его голубые глаза.

 – Прошу прощения?

 – Я развелась с ним до того, как он умер.

 – По какой причине?

 – Несовместимость характеров.

 – Я не спрашиваю вас о формальном основании. Я спросил о причине.

 Кэти вспыхнула от возмущения. Она медленно и тихо перевела дыхание:

 – Я развелась с ним, потому что презирала его.

 – За что?

 – Я предпочла бы не обсуждать это.

 – Понятно, – сказал падре Грегорио. Он отложил бумаги в сторону, положил ручку, и Кэти почувствовала, что хрупкое перемирие начало разрушаться. – В таком случае, может быть, вы не будете против того, чтобы поговорить о вас и о Рамоне. Как давно вы знакомы?

 – Всего две недели.

 – Очень необычный ответ, – заметил он. – Где вы познакомились?

 – В Штатах.

 – Senorita Конелли, – сказал он холодным тоном, – вы не сочтете за вторжение в вашу личную жизнь, если я попрошу вас быть немного более конкретной?

 Глаза Кэти воинственно вспыхнули.

 – Ну что вы, падре. Я познакомилась с Рамоном в баре, cantina, как вы здесь это называете.

 Он остолбенел:

 – Рамон познакомился с вами в cantina?

 – Точнее, это было снаружи.

 – Простите?

 – Это было снаружи, на стоянке, у меня были неприятности, и Рамон помог мне.

 Падре Грегорио расслабился и одобрительно кивнул:

 – Конечно, у вас была поломка в машине, и Рамон помог вам.

 Кэти ни с того ни с сего обуяло стремление говорить правду и только правду:

 – Точнее, у меня были проблемы с мужчиной, который… целовал меня на стоянке, а Рамон избил его. Он был слегка возбужден, полагаю.

 За золотой оправой очков глаза священника превратились в сосульки.

 – Senorita, – сказал он с презрением, – вы пытаетесь меня убедить, что Рамон Гальварра участвовал в пьяном уличном скандале на стоянке cantina из-за какой-то женщины, которую он не знал, то есть из-за вас?

 – Конечно же, нет! Рамон не был пьян, и я вряд ли смогу назвать это уличным скандалом. Он только ударил Роба один раз, но так, что тот упал без сознания.

 – И что же было после этого? – нетерпеливо спросил священник.

 К несчастью, капризное чувство юмора Кэти выбрало именно этот момент, чтобы проявить себя:

 – Потом мы засунули Роба в его машину и уехали с Рамоном на моей.

 – Просто очаровательно.

 Искренняя улыбка пронеслась по лицу Кэти.

 – Вообще-то на самом деле это было не настолько ужасно, как, наверное, прозвучало.

 – В это очень трудно поверить.

 Улыбка Кэти увяла. Ее глаза стали темными и мятежными.

 – Верьте во что хотите, падре.

 – То, во что вы хотите заставить меня поверить, изумляет меня, senorita, – огрызнулся он, поднимаясь из-за стола.

 Кэти встала. Ее чувства были так запутанны, что она сама не понимала, было ли столь резкое завершение их беседы ее победой или поражением.

 – Что вы хотите этим сказать? – спросила она, поставленная в тупик.

 – Вы подумаете об этом, и мы встретимся с вами в понедельник в девять утра.

 

 Час спустя Кэти переоделась в белый трикотажный костюм. Она чувствовала себя разгневанной, смущенной и виноватой, когда начала взбираться по крутому склону к дому, в котором работал Рамон. Она остановилась взглянуть на холмы, покрытые полевыми цветами. Она различила крыши домов Габриэлы и Рафаэля, полюбовалась деревней. Дом Рамона был далеко в стороне от остальных. Кэти решила присесть и отдохнуть. Потом легла на траву.

 «То, во что вы хотите заставить меня поверить, изумляет меня, senorita», – сказал старый священник. «Ему действительно показалось, что я пыталась произвести на него плохое впечатление», – раздраженно подумала Кэти, когда на самом деле она целый день подбирала платье и туфли, чтобы быть одетой почтительно и скромно во время их встречи.

 Она просто рассказала ему правду о том, как они с Рамоном познакомились. Если это оскорбило его старомодные представления, то в этом, естественно, не ее вина. Если он хотел, чтобы на его вопросы отвечали, он не стал бы задавать их в таком тоне.

 Чем больше Кэти размышляла, тем меньше ей было стыдно за вспышку гнева во время первой встречи с падре Грегорио. Но слова Рамона всплыли у нее в памяти: «Как ты могла забыть о встрече с падре Грегорио через несколько часов после того, как я напомнил об этом? Падре Грегорио – единственное возможное препятствие для нашей свадьбы через десять дней… Ты хочешь чтобы он решил, что мы не подходим друг другу, Кэти?»

 Эти мысли сразу охладили Кэти. Как она могла забыть о встрече? К ее первой свадьбе готовились месяцы, были бесчисленные встречи с портнихами, торговцами цветами, поставщиками провизии, фотографами и множеством других людей. Но ни разу она не забыла ни об одной встрече.

 Может быть, она подсознательно хотела избежать вчерашней встречи с падре Грегорио, подумала Кэти с легким чувством вины. Может быть, она умышленно пыталась произвести на него сегодня плохое впечатление? Эти вопросы заставили Кэти поежиться.

 Нет, она не пыталась произвести на него никакого впечатления – ни плохого, ни хорошего, она хотела быть честной. Но она позволила ему создать себе искаженное представление о ее знакомстве с Рамоном. Когда он спросил о причинах развода, она фактически заявила ему, что это не его дело. Хотя, призналась себе Кэти, в действительности это было его дело. С другой стороны, она чувствовала, что вправе обижаться на всякого, кто попытается заставить ее говорить о Дэвиде. Она могла бы просто сказать падре Грегорио, что причины, по которым она развелась с Дэвидом, – это прелюбодеяние и телесное оскорбление, которое он нанес ей. Затем, если бы он попытался копнуть поглубже, она могла объяснить ему, что не может обсуждать детали, так как хотела бы забыть об этом.

 Вот что она должна была сделать. Вместо этого она пререкалась, вела себя дерзко и вызывающе. В результате она настроила против себя единственного человека, который стоял на пути к их свадьбе с Рамоном через десять дней. Как глупо все вышло!

 Кэти сорвала тюльпан и начала лениво обрывать алые лепестки. Ей вспомнились непрошеные слова Габриэлы: «Ты не купила ни одной вещи, руководствуясь только своим вкусом. Всегда думаешь о Рамоне». Тогда Кэти не согласилась с тем, что это правда. Но теперь, когда она задумалась об этом, она поняла, что бессознательно избегала выбирать что-то, что несло бы отпечаток ее личности. Потому что это обязало бы ее стать женой Рамона и жить здесь.

 Чем ближе был день их свадьбы, тем более тревожной и нерешительной она себя чувствовала. Когда они с Рамоном покидали Сент-Луис, она была уверена, что поступает правильно. Теперь она ни в чем не была уверена. Теперь она не понимала даже своих собственных поступков! Она, которая всегда гордилась логическим мышлением, внезапно начала себя вести как законченная неврастеничка. «Плохо дело, когда сама себе не можешь придумать никакого оправдания», – гневно подумала Кэти.

 Нет, все-таки можно подыскать оправдание! Когда-то она уже вверяла себя мужчине, и ее мир рухнул. Стоит ли пробовать второй раз? Возможно, она никогда не решится на повторное замужество и… Кэти вскочила на ноги.

 Она не позволит прошлому превратить ее жизнь в руины. Она не доставит Дэвиду Колдвеллу такого удовольствия, ни живому, ни мертвому!

 Но выйти замуж еще раз… При этой мысли ее вдруг начала бить дрожь и Кэти чуть не расплакалась в отчаянии. Она чувствовала, что ее разрывает на кусочки. Разум тянул ее в одну сторону, а сердце – в другую. В ее груди трепетал страх, желание пульсировало в венах, но сильнее всего была ее любовь к Рамону.

 Она действительно любила его. Раньше она никогда не отдавала себе в этом отчета, и это открытие вызвало в ней бурю восторга и страха. Теперь, когда она поняла свои чувства, почему бы ей просто не согласиться со своей любовью к этому прекрасному, нежному, страстному мужчине и не последовать за ним, куда бы он ни повел ее?

 «Следуй за своей любовью», – с горьким смехом подумала Кэти. Она так и поступила однажды, и это превратило ее жизнь в кошмар. Прикусив губу, Кэти повернулась и начала вновь подниматься на холм.

 Почему воспоминания о Дэвиде и первом браке преследуют ее? Рамон и Дэвид похожи не только внешне. Они оба были разносторонне образованны, очень начитанны, оба прекрасно разбирались во внешней политике. Для Дэвида это казалось естественным: он был талантливым юристом, вращался в высшем свете. Тогда как Рамон…

 Он был загадкой. Он упорно называл себя фермером, но все его интересы лежали вне фермы. Бизнес и международная политика, о которых он говорил с ее отцом, искусство, особенно живопись, которую, как заметила Кэти, он глубоко любил и в которой хорошо разбирался. Спорт. Гоночные яхты, о которых он болтал с друзьями ее родителей. Но не земля. Он ни разу не взял Кэти с собой в поле, хотя она просила его об этом. Когда они обсуждали с Рафаэлем нововведения на ферме, голос его звучал твердо, но без энтузиазма.

 Он был кем угодно, но не фермером.

 – Тогда почему же ты собираешься работать на ферме? – как-то спросила она.

 – Потому что ферма – здесь, – неопровержимо ответил он. – Потому что она принадлежит нам. Потому что я нашел больше покоя и радости в жизни с тобой, чем в чем-то ином.

 «Покоя от чего?» – отчаянно задумалась Кэти. И к тому же если он действительно счастлив, то почему никогда не выглядит таким? За прошлую неделю Кэти много раз замечала беспощадное напряжение его лица и холодную ярость во взгляде. Но как только он обнаруживал, что она наблюдает за ним, это выражение сразу же исчезало, и он улыбался ей своей теплой, хорошо знакомой улыбкой.

 Что он скрывал от нее? Какую-то глубокую печаль? Или что-то пострашнее? Порочность, как Дэвид, или…

 Кэти отрицательно покачала головой. Рамон совсем не похож на Дэвида. Совсем не похож. Она остановилась, чтобы сломать веточку небольшого дерева, покрытого красивыми желтыми цветами. Кэти поднесла веточку к лицу: резким ароматом она пыталась прогнать мучительную нерешительность, которая преследовала ее везде.

 Поднявшись на вершину холма, Кэти услышала стук молотков. Четыре маляра работали снаружи, накладывая свежий слой белой краски на кирпичи и деревянную отделку, а еще один красил ставни изнутри.

 У Кэти поднялось настроение, когда она сравнила жалкую лачугу, которую видела в воскресенье, с тем, что было теперь. За пять дней армия плотников превратила развалину в живописный маленький домик. Рамон, должно быть, хотел восстановить его таким, каким он был в то время, когда здесь жил его дед.

 – Цветочные горшки, – вслух произнесла Кэти. Она наклонила голову, пытаясь представить кадки с распустившимися цветами под широкими окнами и около входной двери. Она решила, что это совершенно необходимо для украшения дома. Это сделает его сказочным домиком на пряничном острове. Но вот будет ли жизнь похожа на сказку?

 Она нашла Рамона спускающимся по лестнице на дальней стороне дома, где стена была уже покрашена. Услышав ее приветствие, он обернулся в изумлении. Медленная, сокрушительно манящая улыбка расцвела на его загорелом лице. Он был так откровенно счастлив увидеть ее, что внезапно Кэти тоже почувствовала себя счастливой, счастливой до абсурда.

 – Я тебе кое-что принесла, – сказала она, доставая из-за спины ветку, покрытую цветами, и протянула ему ее как букет.

 – Цветы? – поддразнил он, принимая ветку с серьезной педантичностью. – Для меня?

 Хотя он посмеивался, Кэти уловила, как зажглись его выразительные глаза. Она кивнула, и ее губы изогнулись в соблазнительной улыбке.

 – Завтра будут сладости.

 – А на следующий день?

 – Драгоценности, разумеется. Что-нибудь сделанное со вкусом, дорогое, но небольшое. Так, ничего показного, чтобы ты не забеспокоился о моих истинных намерениях.

 Он хмыкнул:

 – Ну и что же будет на следующий день?

 – Закрой двери и сторожи свое целомудрие, потому что это будет День благодарения, – рассмеялась она.

 Его широкая грудь была бронзовой от загара. От него пахло мылом и потом. И эту смесь Кэти нашла странно возбуждающей. Он обнял ее.

 – Тебе, – сказал он, когда его руки лениво скользнули по ее спине, – я отдам свое целомудрие за одни цветы. Но тебе придется терпеть последствия такого обмена.

 – Бесстыдный распутник! – слегка задыхаясь, поддразнила Кэти.

 Его глаза потемнели.

 – Поцелуй меня, Кэти.