Глава 18

 Когда на следующий день экономка провела Кэти в кабинет, падре Грегорио приветствовал ее с вежливой сдержанностью. Он подождал, пока она сядет, а затем занял место за столом.

 Кэти насторожило его спокойствие.

 – Рамон сказал, что вы считаете, что мне не хватает кротости, послушания и уважения к власти.

 – Да, я это сказал. – Он откинулся в кресле. – Вы не согласны?

 Кэти медленно повела головой, и улыбка коснулась ее губ.

 – Не совсем. Фактически я сочла это за комплимент. – Так как выражение его лица не изменилось, она, поколебавшись, добавила: – Очевидно, вы так не считаете. Вы сказали Рамону, что это является причиной, по которой вы не хотите венчать нас.

 – Вы предпочитаете, чтобы я сказал ему, что причина заключается в том, что женщина, которую он любит, не отвечает ему взаимностью?

 Длинные ухоженные ногти Кэти впились в ладони.

 – Я не говорила…

 – Сеньорита Конелли! – прервал он ее сдержанным тоном. – Мы не будем терять время, вальсируя друг с другом по кругу, потому что, двигаясь по кругу, никуда не придешь. Вы искали способ избежать этого брака, и я даю вам его.

 Кэти была поражена:

 – Как вы могли произнести такие слова?

 – Потому что это правда. Я почувствовал это с нашей первой встречи. Когда я спросил вас, как долго вы знакомы с Рамоном, вы сказали мне «всего две недели». Вы нарочно позволили мне думать, что вы из того сорта женщин, которые часто посещают cantina в надежде познакомиться с мужчиной, мужчиной, которому вы позволяете публично ласкать вас на стоянке. Но вы совсем не такая, и мы оба это отлично знаем.

 Он повелительно поднял руку, приказывая Кэти молчать.

 – Слишком поздно. Есть другие причины, по которым я считаю, что поступаю правильно. Я сказал вам, что, если вы просто скажете мне, что вы любите Рамона, мы покончим со всеми формальностями. Если бы вы действительно хотели стать его женой, вы сказали бы мне эти слова, чтобы я согласился на церемонию. Когда я сказал вам, что принимаю ваши заверения, что вы собираетесь стать Рамону хорошей женой, ваше лицо побелело как полотно. Десять секунд спустя вы вскочили и обвинили меня, что я вынуждаю вас обещать уважать его власть и слушаться его.

 Взгляд Кэти опустился на колени. Она терла руки, как будто они замерзли.

 – Неужели я ничего не смогу сделать, чтобы убедить вас, что вы не правы?

 – В действительности вы и не хотите доказать мне ошибочность моих слов, senorita. В душе вы желаете избежать этого брака. – Он снял очки и утомленно потер кончик носа. – Возможно, вы боитесь обязательств, которые вас свяжут. Я не знаю. Но что я действительно знаю, так это то, что, когда Рамон поймет, что вы можете отдать ему только тело, но не сердце, он не будет удовлетворен. Ни один мужчина, обладающий гордостью, не позволит себе продолжать глубоко заботиться о той, кто не заботится о нем. Любовь Рамона к вам ослабнет, как только он убедится в этом. И тогда он сам убьет ее в себе. Когда это произойдет, он должен быть свободен, чтобы найти другую и жениться на ней. Понимая это, я не могу связать его с вами на всю его оставшуюся жизнь неразрывными узами священного брака.

 К концу его речи глаза Кэти заблестели от слез, которые она не хотела показывать, а в горле застрял ком.

 – Для вас обоих будет лучше, если вы немедленно вернетесь в Штаты. Если вам не хватит мужества и достоинства, чтобы сделать это, живите с ним в грехе или сочетайтесь гражданским браком. Я не смогу остановить вас. Я даю вам возможность избежать этого и ожидаю, что вы освободите Рамона и не свяжете его с собой узами церкви.

 Кэти, задыхаясь, встала:

 – И это ваше окончательное решение?

 Казалось, что падре Грегорио понадобилась вечность, чтобы встать.

 – Если для вас необходимо, чтобы фраза прозвучала таким образом, – да, это мое окончательное решение. Я оставляю за вами право сказать о нем Рамону.

 В его голубых глазах загорелся добрый огонек.

 – Не чувствуйте себя виноватой за то, что не можете полюбить его, senorita. Рамон из тех мужчин, которые нравятся женщинам. В прошлом многие любили его, многие полюбят его и в будущем и будут более чем страстно желать стать его женой.

 Кэти гордо выпрямилась, но ее глаза были полны слез.

 – Я не чувствую себя виноватой, я… в ярости!

 Повернувшись на каблуках, она направилась к двери.

 Голос падре Грегорио прозвучал невероятно печально:

 – Senorita!

 Кэти отвернулась, не желая, чтобы он обрадовался, увидев ее рыдающей.

 – Да?

 – Да благословит вас Господь.

 У Кэти в горле застряли слезы, не давая ей ответить. Она выбежала вон.

 

 Кэти подъехала к дому, ослепленная слезами. Падре Грегорио был прав. Она искала способ избежать, нет, не избежать, а потянуть время.

 – Будь ты проклят, Дэвид! – яростно прошептала она.

 В том, что ее жизнь превратилась в такую путаницу, была его вина. Даже мертвый он преследовал, преследовал ее. Если бы не он! Если бы не эта боязнь повторной ошибки!

 Однажды она уже была замужем, и ее собственная интуиция предупреждала ее, что муж не тот, за кого себя выдает. Она так и не смогла отделаться от этого ощущения.

 Она остановилась перед маленьким домом из сказки, вошла внутрь, успокоенная тем, что Рамона там не было. Она не хотела объяснять ему свое состояние. Как она сможет? Как она сможет сказать: «В тебе есть что-то такое, что пугает меня, Рамон»?

 Кэти прошла в кухню и насыпала кофе в новый кофейник с ситечком, который она недавно купила. Когда кофе был готов, она наполнила чашку и отнесла ее на кухонный стол. Обвив пальцами горячую чашку, она посмотрела на холмы за окнами. Их вид успокаивал ее, наполненную противоречивыми чувствами.

 Она мысленно вернулась ко времени помолвки с Дэвидом. Какой-то инстинкт, какая-то интуиция предупреждали ее, что Дэвид Колдвелл не такой, каким пытается себя представить. Она должна была прислушаться к себе. А теперь она хотела выйти замуж за Рамона, и опять интуиция говорит ей, что он не тот, за кого пытается себя выдать. Она потерла пальцами виски. Никогда она не была так напугана и смущена. И больше не было времени, чтобы обманывать себя. Ей придется либо не обращать внимания на психологические преграды и выйти замуж, либо вернуться в Штаты.

 При мысли о том, что она останется одна, без Рамона, Кэти почувствовала физическую боль. Она обожала его!

 Она любила его темные глаза и ослепительную улыбку, надежную силу в его твердо выточенном лице и спокойную властность в линии его подбородка. В нем было что-то от хищника, от ягуара, но он был нежным и мягким с ней.

 Он был от природы настоящим мужчиной, зрелым и самоуверенным, а она была упрямой и независимой. Ей следовало бы негодовать на него за желание ограничить ее ролью жены и матери, но она не была возмущена. Идея быть его женой наполняла ее восторгом, а при мысли о детях она испытывала трепет. Она с удовольствием будет убирать его дом и готовить ему ужин, зная, что ночью окажется в его сильных объятиях.

 Он хотел, чтобы она признала свою женскую слабость, и тогда он возьмет ее тело и жизнь под свою охрану. Он станет ее любовником, кормильцем и отцом ее детей. Кэти стыдливо сказала себе, что и она тоже хотела бы этого. Может быть, это не по-американски, может быть, недостойно эмансипированной женщины, но это так естественно, так изначально правильно. По крайней мере для нее.

 Кэти уставилась на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Рамон совмещал все, о чем женщина может только мечтать: он был интеллигентным, утонченным, он был идеальным любовником. Он любил ее. Только его не было.

 Он был не тем, чем хотел казаться. Она не знала, почему так чувствовала, но это ощущение не покидало ее.

 

 Рамон остановил машину Рафаэля около входа в большой магазин и вышел. Эдуардо тоже открыл дверцу:

 – Я пойду с тобой. Габриэла просила купить молока.

 – Что? – рассеянно спросил Рамон.

 – Я сказал… – Эдуардо гневно потряс головой. – Ничего. Ты не слышал ни слова из того, что я говорил в течение всего утра. Подготовка к свадьбе плохо влияет на твой слух, друг мой.

 – Я не женюсь, – зловеще сказал Рамон и, оставив изумленного Эдуардо, рывком открыл дверь и вошел в магазин.

 По сравнению с жарой снаружи в магазине было прохладно. Не обращая внимания на нерешительный взгляд Эдуардо, а также на десяток посетителей, которые уставились на него с жадным любопытством, Рамон выбрал несколько сигар, затем отнес их на прилавок, где двое продавцов ожидали покупателей. Эдуардо поставил бидон с молоком рядом с сигарами Рамона и сказал низким голосом:

 – Ты шутишь?

 Рамон взглянул на него:

 – Нет, не шучу.

 Милая невысокая пуэрто-риканская девушка, ожидающая огромную женщину, которая выбирала фартук, увидела Рамона, и ее лицо просветлело. Она попросила другого продавца, мужчину среднего возраста, проследить за уплатой и шагнула к Рамону и Эдуардо.

 – Вы меня помните? Меня зовут Мария Рамерез. Я еще носила косички, когда была совсем маленькой, а вы дергали меня за них и говорили, что я стану хорошенькой, когда вырасту.

 – Я оказался прав, – с усилием улыбнувшись, сказал Рамон.

 – А теперь я помолвлена с Хуаном Вега, – сказала она.

 Все еще улыбаясь, она достала из-под стойки большой сверток, завернутый в белую бумагу и перевязанный лентой.

 – Это полотенца, которые сеньорита Конелли заказывала для вас. Вы их захватите?

 – Конечно, – отрывисто произнес Рамон.

 Засунув руку в задний карман джинсов, он достал свой бумажник и взглянул на приклеенный чек.

 – Ты взяла деньги только за сигары, Мария. Сколько за полотенца?

 – Сеньорита Конелли уже уплатила за них своей кредитной карточкой, – заверила она его.

 Рамон попытался терпеливо возразить:

 – Это, должно быть, ошибка.

 – Ошибка? – повторила Мария. – Не думаю, но давайте посмотрим.

 Она перерезала ленту и рывком развернула белую бумагу. Груда мягких, пушистых красных и черных полотенец высыпалась на стойку. Рамон почувствовал, как жители деревни незаметно столпились вокруг, чтобы получше разглядеть содержимое тюка.

 – Вот счет, а вот чек. Нет, здесь нет ошибки. Сеньорита Конелли заплатила за полотенца своей картой тогда же, когда и платила за то, что купила неделю назад. Посмотрите, вот все на чеке, на общую сумму в пятьсот долларов. Она заплатила за тостер, кофейник с ситечком, посуду, горшки и кастрюли, бокалы различных размеров, ротационный миксер, кухонную утварь и другие вещи.

 Старик, стоящий рядом с Рамоном, лукаво ткнул его под ребра:

 – Ты счастливчик, Рамон. Твоя novia покупает тебе столько добра! Она не только красива, но и очень щедра, не так ли?

 – Заверни полотенца, – огрызнулся Рамон низким свирепым голосом.

 Мария побледнела, взглянув на его лицо, и стала неловко и поспешно заворачивать полотенца в бумагу.

 – Вот, вот дубликатные чеки сеньориты Конелли, каждый на половину от стоимости.

 Она запнулась, увидев ярость на лице Рамона.

 – Сеньора Аварес, – она растерянно взглянула на Эдуардо, который побледнел от гнева, когда она назвала имя его жены, – объяснила, что мне необязательно подготавливать дубликатные чеки, если сеньорита Конелли платит наличными, но я делаю это в любом случае.

 Она вручила Рамону сверток, как будто он жег ей руки, и ее голос понизился до панического шепота.

 – Я никогда не забывала.

 Рамон сказал ледяным тоном:

 – Не сомневаюсь, что сеньорита Конелли высоко ценила твою помощь, Мария.

 Все поспешно расступились, освобождая ему дорогу, когда он выходил из магазина.

 Одиннадцать жителей деревни посмотрели на дверь, которая захлопнулась сначала за Рамоном, а потом и за Эдуардо. Они одновременно повернулись и уставились друг на друга. Их лица выражали различные эмоции, от смятения до удовлетворения. Только один посетитель магазина не обратил внимания на происшедшее – англичанин, не понимающий испанского. Он вежливо прочистил горло и попытался что-то сказать, но никто его не слушал.

 Первой заговорила Мария. Она огляделась вокруг, и ее мягкие карие глаза были полны слез, когда она прошептала:

 – Что я сделала неправильно?

 Один из продавцов, мужчина средних лет, сухо объяснил ей:

 – Мария, только что ты оказала сеньорите Конелли медвежью услугу.

 Старик, который подколол Рамона щедростью его novia, хлопнул ладонью по прилавку и весело хихикнул:

 – Я говорил вам, что Гальварра не знает, что делает девушка. Я говорил!

 Его морщинистое лицо сморщилось в удовлетворенной усмешке, когда он посмотрел на своих соседей.

 – Говорил вам, что он никогда не стал бы жить за счет женщины, даже если бы умирал с голоду! Ему следовало бы выпороть ее.

 – Я вернусь за другим фартуком, – сказала громадная женщина, направляясь к выходу.

 – Роза, куда ты? – позвал ее друг.

 – В церковь, возносить молитву.

 – За американскую девушку? – смеясь спросила одна из женщин.

 – Нет, за Габриэлу Аварес.

 – Ее тоже следует выпороть, – чопорно объявил старик.

 

 Кэти, услышав, что Рамон вошел в дом, встала и сделала вид, что перекладывает плетеные салфетки на кухонном столе. С ума можно сойти, как поднялось у нее настроение только лишь при звуке его голоса, назвавшего ее по имени.

 – Вот полотенца, которые ты заказывала, – сказал он, небрежно кидая сверток на стол. – Девушка в магазине сказала, что за них уже было заплачено. Кофе еще свежий? – спросил он, пройдя в кухню и наливая немного в кружку.

 Кэти улыбнулась ему через плечо и кивнула. Вынув полотенца из оберточной бумаги, она начала их расправлять.

 – До сих пор не понимаю, как ты умудрилась купить все это на те деньги, которые я тебе дал, – заметил он.

 – Я же говорила, – радостно сказала Кэти, – что я фантастически ловкая транжирка.

 – А также и лгунья.

 Кэти круто повернулась, чувствуя, что охвативший ее страх перерастает в панику. Лицо Рамона, несмотря на безразличный голос, было искажено беспощадной яростью.

 – Сколько своих денег ты потратила?

 У Кэти пересохло во рту.

 – Совсем немного. Сотню долларов.

 Его глаза сузились, как острие ножа.

 – Я спросил тебя сколько!

 – Две, две сотни.

 – Солжешь еще один раз, – вкрадчиво предупредил он, – и я сделаю так, что твой первый муж покажется тебе святым.

 От этой угрозы Кэти помертвела от страха.

 – Около трех тысяч долларов.

 Следующий вопрос хлестнул ее как кнут:

 – Почему?

 – Потому что я… не хотела чувствовать себя обязанной выходить за тебя замуж.

 Явная боль мгновенно исказила черты его лица, потом все тело будто застыло.

 – Завтра в два часа Гарсия отвезет тебя в аэропорт. У него будет чек на ту сумму, которую ты потратила. Нет необходимости давать объяснения Габриэле и Эдуардо. Они уже знают, что ты уезжаешь.

 Кэти с трудом перевела дыхание:

 – Ты действительно собираешься отправить меня назад только лишь потому, что я купила несколько вещей для дома?!

 – Потому что я просил тебя не делать этого, – жестко поправил он.

 – И только, только за это? За непослушание?

 Кэти почувствовала себя так, как будто ее избили. Ее мозг отказывался понимать. Он, должно быть, сошел с ума. Мужчина, которого, как ей казалось, она знала, никогда не поступил бы с ней так. И за такую малость.

 Кэти медленно, с трудом передвигая ноги, направилась к двери. Когда она проходила мимо Рамона, она взглянула на него, и ее глаза потемнели от боли и разочарования.

 – И только за это… – пробормотала она и оцепенело покачала головой. – Нет! – вскрикнула она, когда его руки обхватили ее и с силой прижали к твердой как гранит груди.

 Его глаза блеснули, а лицо побелело от гнева.

 – В тебе нет ничего, кроме нетерпеливого тела и пустого сердца, – яростно прошипел он. – Неужели ты думала, что я доведен до такого отчаяния твоим телом, что приму краткосрочную ссуду нашей связи и назову ее браком?

 Он оттолкнул Кэти, как будто брезговал касаться ее, и пошел к двери. Открывая ее, он заговорил. Его голос был холоден:

 – Если ты не получишь деньги по чеку, который тебе даст Гарсия, в течение двух недель, я вытащу все отсюда и сожгу.

 

 Кэти щелкнула замком на последнем чемодане и отнесла его в спальню, поставив рядом с пятью остальными. Больше нечего было делать, только спать.

 Она села на кровать в доме Габриэлы и вяло огляделась вокруг. Она мечтала о времени, чтобы подумать, и вот теперь оно у нее есть. Всю свою оставшуюся жизнь она проведет, гадая, упустила ли она шанс быть потрясающе счастливой или избежала кошмара. Кэти взглянула в зеркало, на нее смотрело печальное лицо – отражение ее переживаний.

 Габриэла спала, а Эдуардо после ужина сразу же ушел. Кэти вздрогнула, вспоминая этот отвратительный ужин. Никто не проронил ни слова. Эдуардо ел в яростном молчании, а Габриэла, бледная как смерть, пыталась улыбнуться Кэти, утешая ее. Кэти, не способная проглотить ни кусочка, старательно избегала взгляда Эдуардо и виновато смотрела на несчастную Габриэлу. Когда они поужинали, Эдуардо откинул волосы назад и с глубоким возмущением посмотрел на Кэти.

 – Примите мои поздравления, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Вам удалось стереть в порошок великолепного человека. Этого не удавалось даже его собственному отцу, хотя он очень старался. А у вас получилось.

 Затем он гордо вышел…

 Кэти машинально взглянула на пластмассовые часы, стоявшие около постели, и услышала, как открылась, а потом захлопнулась входная дверь. Тяжелые шаги Эдуардо стучали прямо по направлению к ее спальне. Она поспешно провела кончиками пальцев по щекам, затем взглянула на Эдуардо, чей силуэт вырисовывался в дверном проеме. Она приподняла голову со слабым вызовом, когда он приблизился к кровати, на которой она сидела.

 Протягивая ей большой кожаный фотоальбом, он холодно сказал:

 – Вот человек, которого в глазах жителей этой деревни вы низвели до уровня нищего.

 Кэти в оцепенении взяла альбом.

 – Откройте его, – проговорил Эдуардо. – Он принадлежит Рафаэлю и его жене. Они хотят, чтобы вы увидели его до отъезда.

 Кэти сглотнула:

 – Здесь вместе с ними Рамон?

 – Нет, – отрезал Эдуардо.

 Когда он ушел, Кэти открыла альбом. В нем не было фотографий, он был наполнен дюжинами и дюжинами журнальных и газетных вырезок. Ее глаза устремились на первую, и руки начали дрожать. Это была газетная фотография. Рамон стоял перед десятком микрофонов, когда выступал на Всемирной конференции предпринимателей.

 – О Боже! – прошептала она. – О мой Бог!

 Обрывки материалов нахлынули на нее, фотографии Рамона закружились перед глазами. Красивое лицо Рамона было серьезным, когда он говорил с арабскими нефтяными шейхами; Рамон, откинувшийся в кресле, за столом для переговоров с международными лидерами делового мира; Рамон с портфелем в руке, поднимающийся по трапу реактивного самолета с золотыми буквами «Гальварра интернэшнл» на борту…

 Кэти попыталась прочитать статьи, но ее смятенное сознание могло улавливать лишь обрывки фраз:

 …Обладающий потрясающим даром вести переговоры, Гальварра стал инициатором приобретений, которые подняли «Гальварра интернэшнл» до статуса финансовой империи… Свободно владеющий испанским, французским, итальянским, английским и немецким… Окончил Гарвардский университет… Магистр… Дочерние компании раскиданы по всему миру… Врожденно замкнутый человек, против любых вторжений прессы в свою личную жизнь…

 Рамон в смокинге, играющий в казино в Монте-Карло, в то время как ослепительная блондинка обворожительно улыбается ему. Рамон, прислонившийся к перилам своей огромной океанской яхты, а легкий ветерок треплет его волосы.

 Многие фотографии свидетельствовали о его нежелании фотографироваться, так как были размытыми, очевидно, пересняты с увеличением.

 В этом альбоме было все, включая начало конца. Среди рассказов о корпорации, терпящей финансовый крах в Иране, были и фотографии наполовину недостроенных небоскребов в Чикаго и Сент-Луисе.

 Кэти закрыла альбом и обвила его руками, прижимая к сердцу. Она терлась щекой о его крышку, а ее тело сотрясалось от рыданий.

 – О, дорогой, почему ты не рассказал мне? – судорожно всхлипывала она.