Глава 12

 Кэти перевернулась на спину и открыла глаза, вырвавшись из глубокого, изнурительного сна. Но странное ощущение нереальности не проходило. Комната, в которой она спала, была солнечной, безукоризненно чистой и почти пустой. Хотя там было все необходимое: старинный кленовый туалетный столик и этажерка, отполированная до зеркального блеска.

 – Доброе утро, – прозвучал из-за двери мягкий голос Габриэлы.

 Кэти вспомнила, где она находится, а в это время Габриэла пересекла комнату и поставила на этажерку чашку с горячим кофе.

 Двадцатичетырехлетняя Габриэла была поразительно мила. Ее высокие скулы и блестящие карие глаза были бы находкой для рекламы. Прошлой ночью она сообщила Кэти по секрету, что ее попросил позировать известный фотограф, который видел ее однажды в деревне, но ее муж, Эдуардо, возражал.

 «Этого, – раздраженно подумала Кэти, – следовало ожидать от молчаливого красивого мужчины, с которым меня познакомили прошлой ночью».

 Кэти поблагодарила Габриэлу за кофе, и та улыбнулась.

 – Рамон заходил проведать тебя утром, прежде чем уехать, но когда узнал, что ты спишь, попросил не будить тебя, – объяснила Габриэла. – Он просил сказать тебе, что встретится с тобой сегодня вечером, когда вернется.

 – Из Маягуэса, – вставила Кэти, чтобы поддержать беседу.

 – Нет, из Сан-Хуана, – поправила ее Габриэла. Что-то вроде комического ужаса промелькнуло в ее лице. – О, возможно, из Маягуэса. Прошу прощения, я позабыла.

 – Это не важно, – заверила Кэти, заметив ее замешательство.

 Габриэла вздохнула с облегчением:

 – Рамон оставил тебе много денег. Он сказал, чтобы мы занялись покупками прямо сегодня. Ты не против?

 Кэти кивнула. Пластмассовые часы около ее кровати показывали уже десять часов. Завтра нужно будет встать пораньше, чтобы встретиться с Рамоном, прежде чем он уедет на работу в Маягуэс. Хотя какая работа, если фирма потерпела банкротство?

 

 Тишина покровом опустилась на семерых мужчин, сидевших за столом в кабинете для совещаний главного управления «Гальварра интернэшнл» в Сан-Хуане. Неожиданно она была нарушена зловещим боем старинных часов в стиле барокко, которые отмечали последние вздохи умирающей корпорации.

 Со своего места во главе длинного стола Рамон взглядом блуждал по лицам членов совета директоров «Гальварра интернэшнл». Каждый из них был заботливо отобран его отцом и обладал качествами, которые Симон Гальварра требовал от членов совета: холодный ум, жадность и смелость.

 В течение двадцати лет Симон эксплуатировал их интеллект, пользовался их жадностью, а смелость была необходима, чтобы для пользы дела они опровергали или подвергали сомнению решения главы корпорации.

 – Я спросил, – повторил Рамон холодным голосом, – может ли кто-нибудь из вас предложить альтернативу банкротству корпорации?

 Два директора нервно прочистили горло, третий потянулся к графину с ледяной водой.

 Их бегающие глаза и продолжительное смиренное молчание распаляли гнев, который Рамон сдерживал, с трудом владея собой.

 – Предложений нет? – спросил он с вкрадчивой угрозой. – Тогда, возможно, кто-нибудь объяснит мне, почему я не был проинформирован о губительных решениях моего отца или о его сумасбродном поведении в течение последних десяти месяцев?

 Проведя пальцем по шее над стоячим воротником, один из мужчин произнес:

 – Ваш отец не велел беспокоить вас. Он специально оговорил это, не так ли, Шарль? – Он кивнул французу, сидящему около него. – Вот что он сказал: «Рамон будет наблюдать за операциями во Франции и Бельгии в течение полугода, затем выступит на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии. Живя здесь, он будет занят переговорами в Каире. Так что не нужно загружать его здешними делами». Это то, что он сказал, не так ли?

 Пять голов дружно кивнули, подтверждая это.

 Рамон посмотрел на них, медленно перекатывая карандаш между пальцами.

 – Итак, – заключил он опасно мягким голосом, – ни один из вас не «побеспокоил» меня. Даже тогда, когда он продал флот танкеров и авиалинию за половину стоимости… Даже когда отец решил пожертвовать наши южноамериканские рудники местному правительству в качестве подарка?

 – Рамон, это были деньги вашего отца. – Мужчина в конце стола поднял руки в беспомощном жесте. – Все мы имели очень маленький процент от основного капитала корпорации. Оставшаяся часть принадлежала вашей семье. Мы понимали, что его действия не в интересах корпорации, но ваша семья владеет корпорацией. И мистер Гальварра сказал, что он хочет, чтобы корпорация имела несколько налоговых сумм, списанных со счета.

 В Рамоне закипела ярость. Карандаш в его руках разломился на половинки.

 – Налоговые суммы, списанные со счета? – свирепо переспросил он.

 – Да, – сказал другой. – Налоговые скидки для корпорации.

 Рамон стукнул кулаком по столу и резко встал.

 – Вы пытаетесь объяснить мне, что в действиях отца по раздаче собственности корпорации, чтобы уклониться от уплаты налогов, была логика? – Его подбородок задергался, когда он напоследок обвел всех убийственным взглядом. – Я уверен, вы понимаете, что корпорация не в состоянии оплатить вам перелет, дабы присутствовать на этом собрании. – Он сделал паузу, злобно усмехнулся, глядя на окаменевшие лица. – Понимаете и то, что вы не получите гонорара за вашу службу в качестве «директоров» за последний год. Это собрание объявляется закрытым!

 Один из присутствующих неблагоразумно проявил чрезмерную настойчивость:

 – Позвольте, Рамон, в уставе корпорации сказано, что директорам платят ежегодные предварительные гонорары…

 – Разберемся в суде! – фыркнул Рамон.

 Повернувшись на каблуках, он гордо вышел в соседний кабинет в сопровождении мужчины, который сидел справа от него, молча наблюдая за происходящим.

 – Налей себе чего-нибудь, Мигель! – сказал сквозь зубы Рамон, снимая пиджак. Ослабив галстук, он подошел к окну.

 Мигель Виллегас едва взглянул на бар на противоположной стене, обитой панелями, затем быстро сел в одно из четырех золотистых бархатных кресел, обращенных к роскошному столу. Его темные задумчивые глаза с симпатией смотрели на Рамона, который стоял к нему спиной около окна. Не замечая этого, Рамон сжал руку в кулак и прислонил горячий лоб к стеклу. Наконец рука разжалась и опустилась. Рамон утомленно ссутулил плечи, затем провел рукой сзади по шее, массируя напряженные мышцы.

 – Я думал, что уже смирился с поражением, – сказал он с печальным вздохом. – Но боюсь, что ошибался.

 Подойдя к столу, он сел в массивное кресло с высокой спинкой и взглянул на старшего сына Рафаэля Виллегаса. Без всякого выражения на лице он произнес:

 – Я признаю его. Поэтому говори прямо – твои поиски не принесли ничего ободряющего?

 – Рамон, – едва не оправдывался Мигель, – я только бухгалтер, а это работа для аудиторов компании. Ты не можешь полагаться на добытые мной сведения.

 Рамон не обратил внимания на его попытку принизить свои знания.

 – Этим утром мои аудиторы вылетели из Нью-Йорка, но я не подпущу их к тем записям отца, которые я дал тебе. Что ты обнаружил?

 – Что ты и ожидал, – вздохнул Мигель. – Твой отец продал все, чем владела корпорация, и сохранил только убыточные компании. Когда он уже не мог ничего найти на продажу, он стал жертвовать миллионы каждому благотворительному заведению. – Он вытащил несколько листов из своего портфеля и неохотно передал их Рамону. – Больше всего меня удручают небоскребы, которые ты строил в Чикаго и Сент-Луисе. Ты вложил в каждый из них по двадцать миллионов долларов. Если бы банки дали ссуду на продолжение строительства, ты смог бы их закончить, а потом продать и вернуть инвестиции. К тому же ты смог бы получить приличную прибыль.

 – Банки не помогут, – немногословно ответил Рамон. – Я уже встречался с банкирами и в Чикаго, и в Сент-Луисе.

 – Но почему, черт побери?! – взорвался Мигель, отказавшись от попытки быть только профессиональным бухгалтером.

 Его лицо было перекошено от гнева, когда он взглянул на Рамона, которого любил как брата.

 – Они ссудили тебе часть денег, чтобы начать строительство, так почему же им не ссудить оставшиеся, чтобы закончить его?

 – Потому что они утратили веру в мое чутье и в мои способности, – сказал Рамон, глядя на цифры в документах. – Они действительно не верят, что я в состоянии завершить строительство этих зданий и их ссуды будут возвращены. Для них дело выглядит так: пока мой отец был жив, им ежемесячно выплачивали проценты – один миллион долларов. Он умер, я взял контроль над корпорацией, и мы уже почти в течение четырех месяцев не выплачиваем проценты.

 – Но это по вине твоего отца у корпорации нет денег для их выплаты! – воскликнул Мигель.

 – Если ты объяснишь это банкирам, они скажут, что, пока он был главой правления, я был президентом и должен был предпринять шаги, чтобы предотвратить его ошибки.

 – Ошибки! – взорвался Мигель. – Это были не ошибки. Он планировал все таким образом, чтобы тебе ничего не досталось. Он хотел, чтобы корпорация умерла вместе с ним.

 Глаза Рамона стали холодными.

 – У него была опухоль мозга, он не мог отвечать за свои поступки.

 Мигель Виллегас выпрямился в своем кресле, и его тонкое лицо раскраснелось.

 – Он был жестоким, эгоистичным, мелким тираном, и ты знал это! Все знали! Он завидовал твоему успеху и ненавидел твою славу. Все, что сделала опухоль, так это развязала ему руки. Он окончательно потерял контроль над своей ревностью. – Заметив растущую ярость Рамона, Мигель снизил тон: – Я знаю, ты не хочешь слушать, но это правда. Ты пришел в корпорацию и за несколько лет создал всемирную финансовую империю. При твоем отце о ней и не слыхали! Корпорацию сделал ты, а не он. О тебе одном писали журналы и газеты, только тебя называли одним из наиболее энергичных предпринимателей мира, тебя попросили выступить на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии. Я завтракал в отеле за столом с твоим отцом в тот день, когда он узнал об этом. Он не был горд, он был в бешенстве! Он пытался убедить людей, сидящих за его столом, что на конференции ты будешь в качестве его представителя, потому что у него просто нет свободного времени поехать в Швейцарию.

 – Хватит! – резко сказал Рамон с побелевшим от ярости и боли лицом. – Он все-таки был моим отцом, и он сейчас мертв. Когда он был жив, мы не слишком любили друг друга, так что не уничтожай хотя бы то небольшое чувство, которое я испытывал к нему!

 В зловещем молчании Рамон сосредоточился на бумагах, которые ему дал Мигель. Когда он пробежал глазами по последней записи, взглянул на Мигеля:

 – Что это за принадлежащее мне имущество в размере трех миллионов долларов, которое ты последним внес в список?

 – Не совсем имущество, – угрюмо произнес Мигель. – Я обнаружил среди вещей твоего отца бумаги в доме в Маягуэсе. Насколько я понял, это ссуда, которую ты дал Сиднею Грину в Сент-Луисе девять лет назад. Он все еще должен тебе эти деньги, но ты не сможешь возбудить против него дело, пытаясь их вернуть. По закону ты мог в течение семи лет представить иск, время давно прошло.

 – Ссуда была возвращена, – сказал Рамон, пожав плечами.

 – Нет, согласно записям, которые я обнаружил.

 – Если ты копнешь поглубже, ты обнаружишь, что она была возвращена, так что не трать больше времени на досье. У тебя и так есть работа.

 В дверь коротко постучали, и после этого немедленно появилась элегантная секретарша:

 – Аудиторы из Нью-Йорка. А еще два репортера из местных газет спрашивают о запланированных интервью, и срочный звонок из Цюриха.

 – Проводите аудиторов в комнату для совещаний, а репортеры пусть приходят через месяц, скажите, сейчас это некстати. Я перезвоню в Цюрих позже.

 Кивнув, секретарша удалилась, и ее юбка пленительно обвивала длинные, стройные ноги.

 Мигель проводил девушку глазами, и его лицо выразило восторг.

 – Знаешь, твой отец хорошо разбирался в секретаршах. Элис просто изумительна, – заметил он тоном беспристрастного эстета.

 Рамон отпер массивный стол и, не отвечая, вытащил три тяжелые папки с грифом «Конфиденциально».

 – Кстати, о красивых женщинах, – продолжал Мигель с деланым безразличием, упаковывая бумаги и собираясь уходить. – Когда я смогу познакомиться с дочерью бакалейщика?

 Дотянувшись до селектора, Рамон нажал кнопку и продиктовал инструкции Элис:

 – Пусть Дэвид и Рамирес подъедут. Когда они появятся, отправьте их в комнату для совещаний к аудиторам. – Помолчав, Рамон произнес, все еще внимательно изучая документы: – О какой дочери бакалейщика идет речь?

 Мигель широко раскрыл глаза:

 – О той, которую ты привез из Штатов. Эдуардо говорит, что она действительно хороша. Зная, как он не любит американских женщин, надо думать, что она чрезвычайно красива. Он сказал, что она – дочь бакалейщика.

 – Дочь?.. – На мгновение лицо Рамона стало озадаченным, затем твердая линия его подбородка медленно расслабилась. Его глаза, холодные и жесткие, вспыхнули теплом, и необъяснимая улыбка коснулась его сурового рта. – Кэти, – громко произнес он. – Он говорит о Кэти. – Откинувшись на спинку кресла, Рамон прикрыл глаза. – Как я мог забыть, что здесь Кэти? – Глядя на Мигеля из-под полуприкрытых век, Рамон сказал с кривой улыбкой: – Кэти – дочь богатого американца, который владеет большой сетью супермаркетов. Вчера я прилетел с ней из Штатов. Она будет жить у Габриэлы и Эдуардо в течение двух недель, пока мы не поженимся.

 Пока Рамон кратко объяснял, почему ввел Кэти в заблуждение, Мигель снова уселся в кресло, которое он только что собирался покинуть. Он потряс головой:

 – Dios mio, я подумал, что она твоя любовница.

 – Эдуардо знает, что нет. Он действительно недолюбливает американских женщин и думает, что я изменю свое решение жениться на ней. Между тем, из уважения ко мне, он относится к ней как к гостье и не обсуждает с ней мое прошлое.

 – Но вся деревня сплетничает о твоем возвращении. Твоя Кэти непременно узнает кой-какие сплетни.

 – Услышит сплетни? Кэти не говорит по-испански.

 Поднявшись из кресла, Мигель бросил печальный взгляд на Рамона:

 – Что касается членов моей семьи, они все говорят по-английски, и младший может нечаянно подставить тебя.

 – Только лишь твои родители, Габриэла и ее муж помнят свой английский, – сухо заметил Рамон. – До сегодняшнего дня твои братья и сестры знали только испанский.

 – Рамон, надеюсь, больше тебе нечем меня удивить?

 – Я хочу, чтобы ты был моим шафером.

 Мигель угрюмо улыбнулся:

 – Это меня не удивляет. Я всегда надеялся быть твоим шафером, ты ведь прилетел из Афин, чтобы быть моим. – Он протянул руку через стол: – Прими мои поздравления, друг.

 Его твердое рукопожатие выразило и удовольствие, и невысказанное сожаление по поводу финансовых потерь Рамона.

 – Я вернусь к работе над бумагами твоего отца.

 Зазвонил внутренний телефон, и голос секретарши сообщил, что два поверенных, которых Рамон вызвал, ожидают его в комнате для совещаний вместе с аудиторами.

 Все еще оставаясь за столом, Рамон смотрел, как Мигель уходит, ступая по толстому золотистому ковру. Когда дверь за ним захлопнулась, Рамон обвел глазами свой кабинет, как бы прощаясь с ним навсегда, бессознательно запоминая всю обстановку в ее величии.

 Пейзаж Ренуара, который он приобрел за непомерную сумму у коллекционера, был вставлен в раму и освещен снизу специальной подсветкой. Его краски резко контрастировали с роскошными стенами из орехового дерева. Рамон продал с аукциона все, что принадлежало лично ему, чтобы приобрести заем для корпорации, еще до того, как обнаружил, что его деньги бессильны что-либо изменить. Ренуар вскоре уйдет с аукциона. Рамон печально понадеялся, что новый владелец будет любить картину так же сильно, как и он сам.

 Откинувшись в кресле, Рамон прикрыл глаза. Через минуту он собирался пойти в комнату для совещаний, освободить аудиторов и дать инструкции поверенным корпорации, как подготовить необходимые документы, сообщающие судам и деловому миру, что «Гальварра интернэшнл» понесла урон. Обанкротилась.

 В течение четырех месяцев он боролся за ее спасение.

 Он проиграл… Теперь он мог лишь удостовериться в том, что она умерла быстро и достойно.

 Каждую ночь он просыпался от ужаса перед тем, что сейчас свершилось. Но теперь он принял свое поражение без того страдания, которое испытал бы две недели назад.

 Теперь у него была Кэти.

 Рамон отдавал всю свою жизнь корпорации. Теперь весь ее остаток он собирался посвятить Кэти. Только Кэти.

 Впервые за многие годы Рамон чувствовал себя глубоко религиозным. Это было похоже на то, что Бог решил забрать у него семью, имущество, положение, и тогда, обнаружив, что у Рамона ничего не осталось, он сжалился и дал вместо этого всего Кэти. И Кэти возместила все, что он потерял.

 

 Кэти подвела губы розовато-коричневой помадой в тон блестящему лаку на длинных овальных ногтях, подкрасила глаза и пробежала пальцами по волосам. Удовлетворенно улыбнувшись, она отвернулась от зеркала на туалетном столике и взглянула на часы. В половине шестого было еще светло, а Рамон сказал Габриэле, что придет между половиной шестого и шестью, чтобы поужинать с Кэти у Рафаэля.

 Поддавшись порыву, Кэти решила выйти и встретить его. Переодевшись в белые брюки и шелковую блузку с белоснежной отделкой, она выскользнула из дома, радуясь возможности избежать достаточно угнетающего присутствия Эдуардо, мужа Габриэлы, который относился к ней со скрытой недоброжелательностью.

 Голубое небо было усыпано кремовыми облаками. Вокруг нее поднимались горы, покрытые изумрудной травой и усеянные розовыми и красными цветами. Кэти с довольным вздохом подняла лицо навстречу легкому ветерку и прошла через двор прямо к грязному проезду, который вел через деревья к главной дороге.

 Она чувствовала себя слегка потерянной среди незнакомых людей и скучала без Рамона. Она не видела его с прошлой ночи, когда он представил ее Габриэле и ее мужу, а затем ушел час спустя к Рафаэлю.

 – Кэти! – послышался знакомый голос.

 Повернув голову, она увидела Рамона. Он спускался по склону горы от дома Рафаэля, и она, очевидно, только что пересекла тропинку, по которой он шел. Он остановился, ожидая ее. Радостно взмахнув рукой, Кэти повернулась и начала подниматься в гору.

 Сознание того, что она вышла встретить его, доставило Рамону истинное наслаждение. Переполненный восторгом, он с трудом заставил себя оставаться на месте. Он следил за ней с нежной лаской, любуясь, как ее волосы, светящиеся золотым блеском, разметались по плечам. В глубоких голубых глазах играли веселые искорки, а приветственная улыбка подчеркивала призывную полноту ее губ. Она двигалась с прирожденной грацией, ее стройные бедра слегка покачивались, выглядя утонченно соблазнительными.

 Его сердце колотилось от безумного желания заключить ее в объятия, прижать и растворить в себе. Он хотел прильнуть губами к ее губам и шептать: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Он хотел сказать ей это, но побоялся, что ее ответ или ее молчание скажут ему, что она не любит его. А этого он не сможет пережить.

 За несколько шагов до него она остановилась, охваченная странным ощущением радости и застенчивости одновременно. Темно-синяя рубашка Рамона была широко распахнута, открывая загорелую грудь, покрытую черными волосками, темные брюки обтягивали его стройные бедра, подчеркивая каждую линию его длинных ног. Рядом с ним Кэти чувствовала себя странно хрупкой и ранимой.

 Она сглотнула, пытаясь что-нибудь сказать, и наконец произнесла с мягкой нерешительностью:

 – Привет!

 Руки Рамона широко распахнулись ей навстречу. Он хрипло ответил:

 – Привет, mi amor.

 Кэти поколебалась, затем бросилась в его приглашающие объятия. Его руки сомкнулись вокруг нее, прижимая к себе, словно он собирался больше никогда не отпускать ее.

 – Ты скучала по мне? – хрипло прошептал он, когда смог заговорить.

 Кэти прижалась губами к его горлу, вдыхая пьянящий запах мужского тела, смешанный с одеколоном.

 – Да. А ты скучал по мне?

 – Нет.

 Откинувшись, Кэти взглянула на него с лукавой улыбкой:

 – Не скучал?

 – Нет, – сказал он с тихой торжественностью. – Потому что ты была со мной с десяти утра, и я не отпускал тебя ни на миг.

 – С десяти часов утра?.. – начала расспрашивать Кэти, но что-то в его голосе заставило ее приглядеться к нему повнимательнее.

 На самой глубине ониксовых глаз она увидела усталость и опустошенность. Приподнявшись на цыпочки, она взяла его за подбородок большим и указательным пальцами и повернула его изумленное лицо сначала налево, потом направо. Сохраняя веселый вид, она спросила:

 – А как они выглядят?

 – Кто?

 – Те, кто пытался тебя поколотить?

 – Ты хочешь сказать, что я выгляжу как после драки? – спросил Рамон.

 Кэти медленно кивнула, и ее улыбка стала еще шире.

 – С шестью вооруженными бандитами и с сумасшедшим бульдозером.

 – Так ужасно? – криво усмехнулся Рамон.

 Кэти опять кивнула, а затем рассудительно заметила:

 – Наверное, очень тяжело, очень гнетуще работать на компанию, когда ты знаешь, что она терпит крах.

 Его ошеломленный взгляд подтвердил, что ее заключение правильное.

 – Знаешь, – сказал Рамон, смущенно тряхнув головой, – множество людей из многих стран говорили, что просто невозможно прочитать то, что написано у меня на лице, если мне этого не захочется.

 – И ты хотел, чтобы и я этого не смогла сегодня вечером? – предположила Кэти. – Потому что не хотел, чтобы я видела тебя усталым и подавленным?

 – Да.

 – Ты вкладывал собственные деньги в эту компанию?

 – Фактически все деньги и всю свою жизнь, – согласился с ней Рамон, удивляясь ее догадливости. – Ты очень восприимчива. Но для твоих волнений нет повода. Теперь все будет намного проще и мне не придется пропадать там по многу часов каждый день. Завтра днем я уже начну помогать людям, которые работают в нашем доме.

* * *

 Ужин в доме Рафаэля прошел со смехом и шутками. Сеньора Виллегас, жена Рафаэля, оказалась плотной и шумной женщиной, относящейся к Рамону с такой же заботой, какую расточала на своего мужа и детей – двух мальчиков тринадцати лет и четырнадцатилетнюю девочку.

 Чтобы Кэти было проще, говорили по-английски. Юные члены семьи, видимо, немного понимали этот язык, потому что Кэти несколько раз замечала, как они улыбнулись тому, что говорили Рафаэль или Рамон.

 После ужина мужчины пошли в комнату для отдыха, в то время как женщины убрали со стола и вымыли посуду. Когда они закончили, то присоединились к мужчинам, пившим кофе. Казалось, что Рамон ожидал ее, он взглянул и протянул к ней манящую руку. Кэти скользнула ладонью в его ладонь, и он заставил ее сесть рядом с собой. Она прислушивалась к разговору Рафаэля Виллегаса с Рамоном по поводу фермы, но все время ощущала рядом его бедро. Его рука незаметно ласкала ее плечо, его большой палец лениво двигался по ее затылку под покровом ее тяжелых волос. Ничего особенного не было в том, что он делал, просто он умышленно удерживал ее около себя. Или нет, внезапно задумалась Кэти. Она вспомнила, как он сказал, что она была с ним, подразумевая, что он думал о ней целый день. Удерживал ли он ее теперь, пытаясь запомнить ее тело, чтобы сохранить ее образ ночью?

 Кэти украдкой взглянула на его точеный профиль и с острым состраданием заметила озабоченность в его лице.

 Кэти прикрыла рот рукой и зевнула. Рамон мгновенно взглянул на нее:

 – Устала?

 – Немножко.

 Через три минуты Рамон принес извинения Виллегасам и быстро вышел с ней из дома.

 – Ты в состоянии идти или мне лучше отвезти тебя?

 – Я в состоянии делать что угодно, – улыбнулась Кэти. – Но ты выглядел таким усталым и рассеянным, что я стала зевать, чтобы ты смог уйти.

 Рамон был тронут.

 – Спасибо, – нежно сказал он.

 Габриэла и ее муж давно легли спать, но оставили входную дверь открытой.

 Кэти остановилась, чтобы включить лампу, пока Рамон прошел и опустился на диван. Когда она приблизилась к нему, он протянул руки, вынуждая ее сесть к нему на колени. Решительно вырвавшись из его объятий, Кэти встала позади него.

 Под ее нежными руками было напряженное тело, и она хотела массажем расслабить твердые мышцы. Он уступил безмолвным уговорам успокоиться.

 Между ними наступила странная близость, которой раньше не было. Она всегда чувствовала желание Рамона, направленное к ней, и поэтому она всегда была в состоянии трепетного предчувствия. Сегодня вечером это ощущалось особенно отчетливо.

 – Ну что, так лучше? – спросила она, растирая его плечо.

 – Даже лучше, чем ты себе можешь представить, – ответил Рамон, наклонив свою темноволосую голову так, чтобы ей было удобнее массировать шею.

 Когда у него уже не хватило сил пассивно отдаваться ее прикосновениям, он благодарно поцеловал ее ладонь и посадил к себе на колени.

 – Теперь я сделаю так, чтобы ты почувствовала себя лучше, – заявил он, расстегивая ее блузку.

 Прежде чем Кэти пришла в себя, его рот коснулся ее груди, уничтожая мысли, пробуждая безумное желание. Одной рукой обняв ее за плечи, а другой за талию, он положил ее на диван, а сам стал рядом на колени.

 – Он умер, – горячо напомнил он. – Забудь о нем. Я не хочу, чтобы его тень стояла между нами.

 Несмотря на резкий тон, его поцелуй был полон любви.

 – Похорони его, – шепотом умолял он, – пожалуйста.

 Кэти обвила его руками, изогнувшись дугой под его телом, мгновенно позабыв обо всем на свете.