Глава 11

 Вернувшись из дамской комнаты аэропорта Сан-Хуана, Кэти направилась к багажному отделению, где уже шла выдача багажа, прибывшего с их самолетом.

 Дрожь пробежала по спине, когда вокруг себя она услышала поток непостижимой скорострельной испанской речи, в которой изредка слышались английские слова. Слева от нее находилась группа элегантных светловолосых людей, должно быть, шведов. Рядом с ней расположились туристы, общающиеся на журчащем французском. Она поняла с неожиданным восторгом, что в Пуэрто-Рико отдыхают не только американцы.

 Кэти скользнула взглядом по толпе и увидела Рамона, кивнувшего носильщику, который немедленно изменил направление своего движения, подкатил тележку прямо к Рамону и погрузил на нее шесть чемоданов Кэти от фирмы «Гуччи». Она улыбнулась, потому что кто-нибудь другой размахивал бы руками и звал носильщиков, пытаясь привлечь их внимание, но только не Рамон. Он просто наклонил голову. «И все», – с гордостью подумала она. Одетый в темный деловой костюм и неяркий галстук, Рамон был самым впечатляющим мужчиной, которого когда-либо видела Кэти. От него исходила такая властная, спокойная целеустремленность, что даже носильщики не могли этого не заметить. Глядя на него, Кэти подумала, что он больше походит на богатого аристократа, потомка знатнейшего рода, чем на местного трудягу-фермера. И носильщик, наверное, подумал то же и ожидал приличных чаевых. Как неловко от этого Рамону! Почему она не предложила, чтобы они сами несли свой багаж? Им бы хватило двух или трех заходов, потому что Рамон путешествовал только с двумя большими чемоданами. Она собиралась научиться быть экономной, помня о том, что у Рамона очень мало денег и что ему пришлось подрабатывать на грузовике, чтобы иметь побольше.

 – Готова? – спросил Рамон, взяв Кэти под локоть, и повел ее по переполненному аэропорту.

 Снаружи, ожидая пассажиров, выстроилась вереница такси. Носильщик, а за ним и Кэти с Рамоном направились к первому из них.

 – Здесь всегда такая замечательная погода? – спросила она, подняв лицо к голубому небу, украшенному пушистыми белыми облаками. Радость, промелькнувшая в лице Рамона, подсказала ей, как сильно он хочет, чтобы ей понравился ее будущий дом.

 – Вообще-то да. Температура обычно поднимается выше семидесяти, а восточный ветер… – Рамон посмотрел, где носильщик с их вещами, и то, что он хотел сказать, осталось незаконченным.

 Проследив за его яростным взглядом, Кэти была удивлена тем, что их багаж погрузили в сверкающий темно-бордовый «роллс-ройс», который стоял на стоянке далеко впереди такси. Шофер, одетый в безукоризненную черную униформу и фуражку, ожидал их в положении «смирно» около лимузина. Когда они приблизились к машине, он открыл черную дверь и, отступив в сторону, пропустил их.

 Кэти внезапно остановилась и вопросительно посмотрела на Рамона, который обрушился на шофера с вопросами на испанском. Что бы тот ни отвечал, все, казалось, приводило Рамона в еще большую ярость. Не говоря ни слова, он подтолкнул Кэти в прохладную роскошь «роллс-ройса», обитого белой кожей изнутри.

 – Что происходит? – спросила Кэти, как только он уселся около нее. – Чья это машина?

 Рамон подождал с ответом, пока шофер не закрыл дверь для пассажиров. В его голосе было напряжение, и чувствовалось, что он с большим трудом сдерживает необъяснимый гнев:

 – Машина принадлежит одному человеку, у которого вилла на острове, он редко бывает здесь. Гарсия, шофер, ну, старый друг моей семьи. Узнав, что мы сегодня прилетаем, он решил нас встретить.

 – Как это мило! – воскликнула Кэти.

 – Я сказал ему, что не хотел бы, чтобы он так поступал.

 – О! – нерешительно протянула она. – Я уверена, что он не имел в виду ничего дурного.

 Переключив внимание на шофера, который сидел за рулем, глядя в зеркало заднего вида, Рамон нажал на кнопку, которая опускала стеклянную перегородку, разделяющую водителя и пассажиров. Резким голосом он дал какие-то инструкции по-испански, а затем стеклянная перегородка вернулась назад и машина плавно тронулась с места.

 Кэти никогда не ездила в «роллс-ройсе» и пришла в восторг. Она провела пальцами по сиденью, наслаждаясь прикосновением к невероятно мягкой коже.

 – Что это? – спросила она, вытянувшись вперед, и нажала кнопку в спинке водительского кресла. Она рассмеялась, когда из кресла автоматически выдвинулась конторка из розового дерева и слегка ударила ее по коленям. Подняв крышку, она заглянула внутрь и обнаружила, что конторка заполнена тонкой пергаментной бумагой и золотыми ручками. Там был даже золотой степлер.

 – Как мне убрать ее назад? – спросила она после нескольких неудачных попыток задвинуть конторку на место.

 – Нажми ту же кнопку еще раз.

 Кэти нажала. Со слабым жужжанием конторка приподнялась с ее колен, щелкнула и вернулась на место, а панель из белой кожи скользнула вниз, чтобы прикрыть ее.

 – А зачем вот эта? – улыбнулась Кэти, кивнув на другую кнопку.

 Рамон посмотрел на нее, его лицо было полностью лишено эмоций.

 – Она открывает бар с ликерами, скрытый в сиденье передо мной.

 – А где же телевизор и стерео? – поддразнила Кэти.

 – Между конторкой и баром.

 Улыбка восхищения постепенно стерлась, когда она обнаружила, что Рамон не разделяет ее восторга по поводу уникального и роскошного оборудования машины. После неуверенной паузы она нерешительно произнесла:

 – Кем бы ни был владелец этой машины, он, должно быть, чрезвычайно богат.

 – Был богат.

 – Был? – повторила она. – Он умер?

 – Он финансовый труп, – ответив так кратко и загадочно, Рамон отвернулся и уставился в окно.

 Сбитая с толку и задетая его холодностью, Кэти тоже посмотрела в окно. Ее мрачные размышления были прерваны, когда ее рука, безвольно лежащая между ними, внезапно оказалась в теплых и решительных руках Рамона.

 Все еще отвернувшись, Рамон резко произнес:

 – Я хотел бы подарить тебе дюжину таких машин, Кэти.

 Между ними прошла горячая волна, и Кэти была какое-то время слишком ошеломлена, чтобы говорить. Ей стало намного легче, а затем нахлынуло беспричинное веселье.

 – Я хотела бы, чтобы ты смог подарить мне хотя бы одну такую. В конце концов, дорогая машина – гарантия счастья, не так ли? – Острый взгляд Рамона устремился прямо на нее, и Кэти распахнула свои голубые глаза с преувеличенной наивностью. – Дэвид подарил мне «порше» в качестве свадебного подарка, и видишь, какой счастливой была моя жизнь с ним?

 Когда она продолжила, суровая линия рта Рамона смягчилась от слабой улыбки.

 – Если бы тогда Дэвид подарил мне «роллс-ройс», я была бы полностью удовлетворена нашим браком. Хотя, – сказала она, когда Рамон обнял ее за плечи, прижимая к себе, – единственная вещь, которая сделала бы мою жизнь совершенно счастливой, – это…

 Ее слова были прерваны внезапным прикосновением губ Рамона. В этом поцелуе, как поняла Кэти, была искренняя благодарность.

 Когда он наконец поднял голову, она насладилась нежностью его улыбки.

 – Что же сможет сделать твою жизнь совершенно счастливой? – хрипло поддразнил он ее.

 У Кэти расширились глаза, когда она прижалась к нему:

 – «Феррари»!

 Рамон взорвался от хохота, и Кэти почувствовала, как напряжение медленно покидает его сильное тело. Теперь вещи предстали пред ними в истинном свете и они могли просто смеяться. Этого она и хотела.

 Пуэрто-Рико поверг Кэти в полное изумление. Она никак не ожидала увидеть гористый тропический рай с роскошными зелеными долинами и спокойными голубыми озерами, сверкающими в лучах света. «Роллс» плавно мчался по извилистым дорогам, окаймленным деревьями, их ветки были густо покрыты розовыми и желтыми цветами.

 Они проезжали через живописные деревни, ютящиеся между горами, в каждой деревне была площадь, в центре которой находилась церковь с остроконечным шпилем. Кэти вытягивала шею, чтобы получше разглядеть, и ее глаза, сияющие от восхищения яркими красками природы, перебегали по горам и лугам. Когда она перечисляла, что попадало в поле ее зрения, начиная с папоротника и кончая домами фермеров, ее голос трепетал от счастья.

 На протяжении всего пути она чувствовала на себе проницательные глаза Рамона, наблюдавшие за ней из-под опущенных век. Дважды она внезапно поворачивалась, приглашая его разделить ее восхищение чем-то уж очень красивым, и замечала беспокойство, которое он немедленно скрывал за одной из своих ласковых улыбок. Ему отчаянно хотелось, чтобы ей понравилась его родина, но по каким-то причинам он не мог поверить, что это действительно так.

 Примерно через час после того, как они покинули аэропорт, лимузин проехал через очередную деревеньку и свернул с асфальта на грунтовую проселочную дорогу, заканчивающуюся подъемом. Кэти открыла рот в безмолвном изумлении. Это было похоже на прозрачный красный тоннель из солнечных лучей.

 По обеим сторонам дороги росли великолепные деревья, их тяжелые ветки смыкались высоко в небе, а опавшие алые лепестки устилали дорогу, превращая ее в насыщенный красный ковер под колесами машины.

 – Это совершенно бесподобно, – выдохнула Кэти, повернувшись к Рамону. – Мы где-то около твоего дома?

 – Около полутора миль вверх по этой тропинке, – сказал он, но напряжение опять ожесточило черты его лица, а улыбка была не более чем легким изгибом плотно сжатых губ. Он уставился прямо вперед, словно он, как и Кэти, не знал, что ожидает их в конце пути.

 Кэти собиралась спросить его, не были ли прекрасные цветы с алыми чашечками разновидностью тюльпанов, когда «роллс» вынырнул из-под двухмильного красного полога и подъехал к жалкому белому кирпичному дому, окруженному заросшим двором. Пытаясь скрыть свое разочарование, Кэти повернулась к Рамону, который уставился на дом с такой злобой, что она невольно откинулась на подушку сиденья.

 Прежде чем машина окончательно остановилась во дворе, Рамон торопливо открыл дверь, выскочил еще на ходу и яростно зашагал по жалкой лужайке.

 Пожилой шофер помог выйти Кэти, и они одновременно повернулись на какой-то грохот. Это Рамон распахнул дверь дома, при этом двинув по ней плечом с такой силой, что она соскочила с петель и свалилась на пол.

 Кэти, похолодев от ужаса, застыла на месте, вглядываясь в черную дыру, где до этого находилась дверь. Ее взгляд скользнул по покосившимся ставням и обшарпанным деревянным подоконникам.

 Мужество покинуло ее. Она вспомнила о своей прекрасной квартире с бассейном во внутреннем дворике. Жить в таком доме?! Нет, о нет, она переоценила свои силы…

 Легкий ветерок растрепал ее волосы. Кэти подняла руку, чтобы поправить пряди, упавшие на лицо, и в то же время пытаясь отмахнуться от страшной картины. Она стояла посреди заросшего сорной травой небольшого двора, такого же запущенного и неопрятного, как и эта ужасная лачуга. Через год или два она сама станет такой же неряшливой, как и все вокруг, такая жизнь выбьет чувство достоинства из кого угодно! Здесь можно незаметно для самого себя опуститься.

 Без всякого желания она ступила на кирпичную тропу, ведущую к двери дома.

 Черепица свалилась с крыши и разбилась вдребезги от удара о кирпич, и Кэти пришлось быть очень осторожной, чтобы не наступить на осколки тонкими подошвами своих дорогих итальянских туфель. Она нерешительно вошла в дом, щуря глаза, чтобы приспособиться к темноте. Отвращение переполняло ее, а к горлу подступила тошнота. Внутри пустой дом был покрыт паутиной, толстым слоем грязи и отбросов. Там, где солнечные лучи пробивались сквозь ставни, пыль светилась в воздухе. «Как Рамон мог жить здесь?» – подумала Кэти с отвращением. Он всегда так безукоризненно выглядел, что она не могла себе представить его в этом… этом убожестве.

 Собрав последние остатки воли, Кэти попыталась успокоиться и заставила себя мыслить логически.

 «Во-первых, здесь никто не жил, грязь не убиралась годами. Во-вторых… Кажется, здесь есть мыши! Что-то шуршит в углу… Во-вторых… Что же там было во-вторых?.. Неужели это вправду мыши?»

 Рамон стоял в центре комнаты, спиной к ней.

 – Рамон? – прошептала она полным тревоги голосом.

 – Беги из этого места, – сказал он громким голосом, дрожащим от ярости. – Грязь пристанет к тебе, даже если ты ни к чему не прикоснешься.

 Больше всего на свете Кэти хотелось уехать, сначала в аэропорт, а затем самолетом – домой, в свою милую квартиру.

 Она пошла к выходу, но, заметив, что Рамон не идет следом, снова повернулась к нему. Он все еще стоял отвернувшись, чтобы не встретиться с ней взглядом. С внезапным состраданием Кэти поняла, как сильно он боялся того момента, когда она увидит это место. Неудивительно, что он казался таким напряженным, когда они поднимались по тропинке. Теперь он был в ярости, потому что ему стыдно за этот жалкий дом – то лучшее, что он мог ей предложить.

 Она заговорила, чтобы нарушить неловкое молчание:

 – Ты говорил, что родился здесь?

 Рамон медленно повернулся и уставился сквозь нее, как если бы ее просто не существовало.

 Не обращая на это внимания, Кэти продолжала:

 – Но с тех пор никто не жил здесь в течение многих лет, не так ли?

 – Да, – лязгнул он зубами.

 Кэти вздрогнула от его тона:

 – Ты давно был здесь в последний раз?

 – Да, – отрубил он.

 – Дома, в которых долго никто не жил, всегда выглядят ужасно мрачно! – Она отчаянно пыталась утешить его, несмотря на то что на самом деле это ему надо было утешать ее. – Возможно, этот дом не похож на тот, который сохранился у тебя в памяти.

 – Он выглядит именно так, как я его запомнил.

 Его злой сарказм резанул по сердцу Кэти, но она решила попытаться еще раз.

 – Если он выглядит таким же, каким ты его помнишь, то почему ты в такой яр… так расстроен? – торопливо исправилась она.

 – Потому, – сказал он ужасным голосом, – что четыре дня назад я отправил телеграмму, попросив послать сюда несколько человек привести все в порядок.

 – Ой! – с облегчением выдохнула Кэти.

 Это только ожесточило Рамона. Его глаза стали парой кинжалов, готовых пронзить ее.

 – Неужели ты такого низкого мнения обо мне, что подумала, что я привез тебя жить в этой… в этой грязной лачуге? Теперь, когда ты видела дом в таком состоянии, я не позволю тебе жить здесь. Ты никогда не сможешь забыть, как он выглядит сейчас.

 Кэти уставилась на него с гневом и недоумением. Только минуту назад она была уверена в своем будущем и в том, что желанна и любима. Теперь же она во всем сомневалась и досадовала на Рамона за то, что он несправедливо вылил на нее свое разочарование. Кэти придумала дюжину возмущенных возражений, но они застряли у нее в горле. Она взглянула на Рамона, и ее переполнило нежное сочувствие.

 Господи, да он бесится потому, что иначе разревелся бы как ребенок! Сердце Кэти трепетно забилось.

 – И ты сам веришь в то, что говоришь? Тогда, извини, ты очень низкого обо мне мнения.

 Отвернувшись от окаменевшего Рамона, Кэти подошла к сводчатым дверям, ведущим в правую половину гостиной, и заглянула внутрь. Две спальни, одна большая – в передней части дома, и другая, поменьше, – в глубине.

 – Из окон обеих спален прекрасный вид, – объявила она.

 – Ни в одном из окон не вставлены стекла, – кратко отозвался Рамон.

 Кэти не обратила на это внимания и подошла к другой двери. Как будто бы ванная, предположила она с горькой усмешкой, увидев ржавую раковину. Она невольно вспомнила мраморную ванну в доме родителей. В ее квартире тоже неплохая. Она храбро отогнала эти воспоминания и щелкнула выключателем.

 – В доме есть электричество! – пришла она в восторг.

 – Которое не включено, – огрызнулся Рамон.

 Кэти понимала, что говорит, как продавщица, расхваливающая негодный товар, но не могла себя остановить.

 – А здесь, должно быть, кухня, – сказала она, пройдя к старомодной фарфоровой раковине, стоящей на стальных ножках. – И есть горячая и холодная вода. – Чтобы доказать это, она дотронулась до крана.

 – Ни той и ни другой, – сказал Рамон бесстрастным голосом, наблюдая за ней из двери. – Кран не работает.

 Кэти попыталась собраться с духом, чтобы повернуться и посмотреть ему в глаза, но задержалась у широкого грязного окна над раковиной.

 – Рамон, – выдохнула она, – кем бы ни был тот, кто построил этот дом, но ему этот вид нравился так же сильно, как и мне. – Прямо перед ней простирались зеленые холмы, склоны которых были покрыты желтыми и розовыми цветами.

 Когда она отвернулась от раковины, на ее лице появилось выражение подлинного восхищения.

 – Это потрясающе, действительно потрясающе! Я буду мыть тарелки и любоваться этим пейзажем.

 Ее взгляд нетерпеливо скользнул по огромной прямоугольной кухне. Одновременно это была и терраса: две стены были застеклены. В центре кухни стоял грубый деревянный стол со стульями.

 – Можно будет есть и смотреть в обоих направлениях, – объявила она, заметив слабый, неуверенный свет в глазах Рамона. – Слушай, эта кухня может стать светлой и просторной!

 Старательно избегая смотреть на изорванный линолеум, Кэти повернулась и пошла обратно в гостиную. Она подошла к большому окну и слегка стерла грязь. Небольшое пятно стало пятном в мир.

 – Я вижу деревню! – в благоговении воскликнула она. – Я даже могу разглядеть церковь. Отсюда, сверху, все это кажется игрушечной деревенькой с почтовой открытки. Эти окна, должно быть, специально расположены так, чтобы отовсюду можно было увидеть что-нибудь прекрасное. И знаешь что? – Не подозревая, что Рамон подошел к ней, Кэти резко повернулась и коснулась лицом его груди. – У этого дома есть реальные возможности! – Она встретила скептическое выражение на его лице яркой улыбкой. – Все, что нужно, – как следует все отмыть, покрасить и повесить новые занавески.

 – А также пригласить армию плотников, – едко ответил Рамон. – А еще лучше – квалифицированного поджигателя.

 – Ну хорошо – свежая покраска, новые занавески, химикаты и ты с молотком и гвоздями. – Она прикусила губу, когда у нее появилась беспокойная мысль. – Ты действительно умеешь плотничать?

 Впервые за то время, когда они появились в доме, Кэти заметила, как слабая улыбка коснулась его красивого лица.

 – Полагаю, что знаю о плотничьих работах ровно столько же, сколько ты о том, как шьют занавески.

 – Замечательно! – сказала Кэти, у которой были достаточно туманные представления о том, как шить занавески. – Тогда у тебя не будет проблем с мелочами типа дверей, не так ли?

 Казалось, что Рамон колеблется, затем он скользнул презрительным взглядом по запущенной комнате. Черты его лица потяжелели.

 Кэти положила руку на его плечо:

 – Этот дом может стать уютным и светлым. Я понимаю, как ты смущен тем, что я увидела его в таком состоянии, но это лишь сделает его еще более дорогим для нас, когда мы приведем его в божеский вид. Я действительно буду рада помочь тебе восстановить его, честное слово, Рамон, – умоляюще прошептала она, когда он просто уставился на нее. – Ну пожалуйста, сделай это ради меня.

 – Сделать это ради тебя? – закричал он, хватаясь за голову. – Сделать ради тебя? – Без предупреждения он бросился к ней, и Кэти очутилась в его крепких объятиях. – Я знал, что не должен был привозить тебя в Пуэрто-Рико, Кэти, – сказал он охрипшим голосом. – Я понимал, что это эгоистично с моей стороны, но тем не менее я это сделал. И теперь я понимаю, что должен отправить тебя домой. Я знаю это, – сказал он, переводя неровное дыхание. – Но, прости меня, Господи, я не вынесу этого!

 Кэти обняла его за талию и прижалась к его могучей груди.

 – Я не хочу возвращаться домой, я хочу остаться здесь, с тобой. – И вдруг она поняла, что действительно хочет этого.

 Она услышала, как он затаил дыхание, внезапно весь напрягся. Он медленно отстранился и ласково приподнял ее голову.

 – Почему? – прошептал он, а его черные глаза пристально всматривались в нее. – Почему ты хочешь остаться здесь со мной?

 Лучезарная улыбка осветила лицо Кэти.

 – Потому что я смогу доказать тебе, что этот дом сможет стать домом твоей мечты!

 Ее ответ вызвал у него необъяснимую печаль, которая омрачила его лицо. Она сохранилась, когда Рамон медленно наклонил к Кэти голову.

 – Вот истинная причина, по которой ты хочешь остаться здесь со мной, Кэти. – Его теплые и дразнящие губы обрушились на нее, его руки легли ей на плечи, а затем скользнули по спине.

 У Кэти в предвкушении ласк затрепетал каждый нерв. Казалось, что прошли недели, а не дни, с тех пор как Рамон целовал и ласкал ее с неистовой страстью. Теперь он умышленно тянул время, заставляя ее ждать, поддразнивая ее. Но Кэти не хотела, чтобы ее дразнили и подвергали танталовым мукам. Обвив руками его шею, она прильнула к его могучему телу и страстно поцеловала, пытаясь заставить его потерять над собой контроль. Она почувствовала растущее давление его бедер, но, как бы желая еще больше возбудить ее, Рамон отнял губы от ее губ и начал целовать уголок ее рта, водить губами вниз по щеке, к чувствительной коже шеи, а затем снова вверх, возвращаясь к уху.

 – Не надо! – умоляюще вскрикнула Кэти, трепеща от страстного желания. – Не дразни меня, Рамон. Не сейчас.

 Она сказала это, но не хотела, чтобы он послушался. В ответ его губы накинулись на нее с неистовым голодом и грубой настойчивостью, которая превосходила ее собственную. Его руки прижимали ее, скользили по затылку и по плечам, ласкали ее жаждущую грудь, а затем спустились ниже, прижимая ее к своим напряженным бедрам.

 Дрожа от наслаждения, Кэти радостно утоляла ненасытный голод его рта и с готовностью отвечала на требовательные ритмичные удары его тяжелой возбужденной плоти.

 Спустя вечность давление его губ уменьшилось, а затем и прекратилось, и Рамон медленно приподнял голову. Кэти узнала страсть, горящую в его глазах, – то же самое было и с ней. Все еще дрожа от быстрых, пронизывающих волн желания, она поймала страстный взгляд, устремленный на ее мягкие полуоткрытые губы. Его руки судорожно сжались, когда он начал склоняться к ней. На миг он остановился, пытаясь бороться с искушением.

 – О Боже! – тяжело вздохнул он, и его губы еще раз жадно коснулись ее.

 Время от времени он отстранялся, чтобы перевести дыхание, и вновь были долгие, дурманящие поцелуи.

 Когда это кончилось, Кэти была беспомощной, ничего не понимающей и вместе с тем счастливой от страсти и удовольствия. Рамон коснулся щекой ее прекрасной головы, его руки нежно ласкали ее спину, а Кэти слабо прижималась к нему, держа руки все еще вокруг его шеи.

 Прошло несколько минут, когда Кэти показалось, что Рамон что-то прошептал. Ей удалось поднять голову, открыть свои томные голубые глаза и посмотреть на него. Потерянная, в сладостной эйфории, она в который раз восхитилась мужественным лицом Рамона. «Он действительно безумно красив», – подумала она. Кэти приподнялась и скользнула рукой по его виску, затем по щеке, и ее большой палец лениво коснулся ямочки на подбородке.

 Темные глаза Рамона неотрывно смотрели на нее, захватив в сладкий плен. Он взял ее руку и скользнул губами вверх и вниз по чувствительной ладони. Он заговорил, и его голос был хриплым, но звучало в нем не только сексуальное возбуждение:

 – Ты делаешь меня очень счастливым, Кэти.

 Кэти попыталась улыбнуться, но ее глаза наполнились слезами. После трех дней суматохи и после ужасного открытия последнего часа она была слишком слаба, чтобы остановить их.

 – Ты тоже делаешь меня счастливой, – прошептала она, и две слезинки скатились с ее ресниц.

 – Да, – сказал он с торжественным весельем, когда увидел мерцающие слезы. – Я вижу это.

 Кэти чувствовала себя балансирующей на краю безумия. Десять секунд назад она могла поклясться, что в его голосе были слезы, а теперь он улыбается, а она плачет. Тогда она начала нервно смеяться.

 – Я всегда плачу, когда счастлива, – оправдывалась она, стирая со щек слезы.

 – Конечно! – воскликнул он в притворном ужасе. – И наверное, смеешься, когда несчастна?

 – Вот именно, – согласилась она, и ее лицо озарилось лукавой улыбкой. – С тех пор как мы познакомились, я все время чувствую себя поглупевшей. – Она импульсивно приподнялась и поцеловала его в теплые, чуткие губы, а затем откинулась в его объятиях. – Гарсия, должно быть, гадает, чем мы занимаемся. Наверное, нам лучше пойти к нему.

 Она вздохнула с таким сожалением, что Рамон усмехнулся:

 – Гарсия – достойный человек, не думаю, чтобы он стал за нами подглядывать.

 Рамон осторожно отпустил ее, обнял за талию, и они вышли под лучи солнца. Кэти собиралась спросить его, когда они смогут начать работы в доме, но обнаружила, что внимание Рамона было приковано к мужчине лет шестидесяти, который шел по двору.

 Когда он увидел Рамона, на его загорелом, жестком лице медленно появилась улыбка.

 – Твоя телеграмма пришла только час назад, как раз когда я увидел, что «роллс» проезжает по деревне. Старые глаза меня обманывают, Рамон, или я действительно вижу тебя, стоящего здесь?

 Усмехнувшись, Рамон протянул ему руку:

 – Твои глаза так же остры, как той памятной ночью, когда ты поймал меня с пачкой сигарет, Рафаэль.

 – Это были мои сигареты, – напомнил ему мужчина, встряхивая руку Рамону и дружески похлопывая его по плечу.

 Рамон подмигнул Кэти:

 – К несчастью, у меня еще не было своих собственных.

 – Ему было девять лет, – засмеялся Рафаэль. – Вы бы его видели, senorita. Он валялся на стоге сена, закинув руки за голову, лопаясь от гордости. Я заставил его тогда съесть три сигареты.

 – Это исправило тебя?

 – Да, – согласился Рамон. – С тех пор я курю только сигары.

 – Следом за сигарами он пристрастился к девушкам, – сказал Рафаэль с комичной серьезностью. Он повернулся к Кэти: – Когда сегодня утром на мессе падре Грегорио огласил имена вступающих в брак, все senoritas зарыдали от разочарования, а падре Грегорио вздохнул с облегчением. Моления за бессмертную душу Рамона всегда отнимали у него очень много времени. – Сделав паузу в этом добродушном монологе, он добавил: – Но вам не следует беспокоиться, senorita. Теперь, после того как он обручился с вами, Рамон, несомненно, сойдет со своего безнравственного пути и не будет обращать внимание на тех легкомысленных женщин, которые преследовали его все эти годы.

 Рамон бросил на Рафаэля взгляд, в котором были и гнев, и смех.

 – Если ты наконец закончил во всех красках описывать мой характер, то я представлю тебе свою невесту, если, конечно же, Кэти согласится стать моей женой после того, как послушала тебя.

 Она была ошеломлена тем, что оглашение имен вступающих в брак, формальное объявление о свадьбе, уже было сделано здесь в церкви. Как Рамон ухитрился провернуть это из Сент-Луиса? Тем не менее Кэти удалось слабо улыбнуться, когда Рамон представил Рафаэля как человека, который был для него «вторым отцом», но только лишь через несколько минут она смогла взять себя в руки и прислушаться к их беседе.

 – Когда я увидел, что сюда едет машина, – говорил Рафаэль, – я обрадовался, что ты не постыдился привезти свою novia и показать то место, где ты вырос, несмотря на то что ты теперь…

 – Кэти, – резко прервал его Рамон, – ты не привыкла к этому солнцу. Наверное, тебе лучше подождать в машине, там попрохладнее.

 Кэти, удивленная этим грубоватым намеком оставить их наедине, попрощалась с Рафаэлем и послушно вернулась в «роллс» к кондиционеру. Она наблюдала из окна, как Рамон что-то рассказывал собеседнику, и была удивлена целой гаммой чувств, сменившихся у того на лице. Ироническое удивление, гнев, глубокая печаль. Но вот они обмениваются прощальным рукопожатием.

 – Прости меня, что я попросил тебя уйти таким тоном, – сказал Рамон, скользнув в машину. – Нам с сеньором Виллегасом нужно было обговорить работы в доме, а его смутило бы твое присутствие при денежных расчетах.

 Нажав кнопку, которая открывала перегородку между ними и шофером, Рамон сказал что-то по-испански, затем снял пиджак, ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки кремового цвета и вытянул ноги. Он выглядел, подумала Кэти, как человек, который только что прошел через суровое испытание, но был относительно доволен результатом.

 В ее голове роились вопросы, и она начала с наименее важного:

 – И куда мы теперь?

 Рамон обнял ее за плечи, играя маленькими бирюзовыми сережками в ее ушах.

 – Пока мы будем обедать, замужняя дочь Рафаэля приготовит тебе свободную спальню. Я-то думал, что ты останешься в этом доме, но он совсем не пригоден для жилья. Кроме того, я совсем забыл о том, что тебе нужна компаньонка, хорошо, что Рафаэль напомнил.

 – Компаньонка! Ты имеешь в виду… – возмутилась Кэти.

 – Это необходимо, – помог ей Рамон.

 – Я собиралась сказать, что это звучит по-викториански архаично и, в конце концов, глупо.

 – Верно. Но в нашем случае без этого не обойтись.

 Брови Кэти поползли вверх.

 – В каком случае?

 – Кэти, здесь – провинция. Каждый шаг – пища для сплетен. Я холостяк, следовательно, являюсь объектом пристального внимания.

 – Это я и так поняла из того, что сказал сеньор Виллегас, – резко заметила Кэти.

 У Рамона дрогнули губы, но он это никак не прокомментировал.

 – Конечно же, за моей невестой тоже будут следить десятки глаз. К тому же ты – американка, следовательно, мишень для критики. Здесь многие очень невысокого мнения о морали американских женщин.

 На лице Кэти явно читалась борьба. Ее высокие скулы порозовели, а голубые глаза яростно сверкали. Рамон успокоил ее, прижав к себе и коснувшись губами ее виска:

 – Под «компаньонкой» я не имел в виду злобную старую мымру, которая будет ходить за тобой по пятам. Я только лишь хотел сказать, что ты не можешь жить одна. Иначе в тот же миг, когда я переступлю порог твоего дома, сплетницы скажут, что мы легли в постель, и все этому поверят. Сейчас тебе наплевать, но скоро эта деревня станет твоим домом. И тебе скорее всего не понравится, если даже спустя много лет ты не сможешь пройти по деревне, чтобы люди не шептались за твоей спиной.

 – Я по-прежнему против этой идеи, из принципа, – сказала Кэти, но уже не так убежденно, потому что Рамон нежно исследовал ее ухо.

 От его приглушенного смеха у Кэти по спине пробежала дрожь.

 – А я-то надеялся, что ты против этой идеи, поскольку компаньонка помешает нам быть наедине.

 – И из-за этого тоже, – лукаво согласилась Кэти.

 Рамон искренне развеселился:

 – Я собираюсь жить у Рафаэля. Дом Габриэлы всего лишь в миле от него. – Проведя рукой по ее мягкой щеке, а потом по волосам, он хрипло произнес: – Мы сможем найти время и место для того, чтобы встречаться и…

 Кэти улыбнулась, гадая, научится ли она когда-нибудь понимать его. Это уникальное сочетание нежности и силы, необузданной мужской жажды и спокойного знания и опыта в области секса и потрясающего самообладания. Неудивительно, что она была смущена с первого дня их знакомства. Этих качеств она не встречала прежде ни у кого.

 Гарсия остановился около деревенской площади.

 – Мне показалось, что ты бы предпочла прогуляться, – объяснил Рамон, помогая ей выйти из машины. – Гарсия отвезет твои вещи в дом Габриэлы, а затем вернется к себе в Маягуэс.

 Солнце начинало садиться, небо уже окрасилось в золотисто-красные тона, когда они пересекли площадь, в центре которой возвышалась величественная старинная испанская церковь.

 – Вот здесь мы будем с тобой венчаться, – сказал Рамон.

 Кэти посмотрела на церковь, а также на маленькие здания, окружавшие ее со всех сторон. Испанское влияние сказывалось в сводчатой форме дверей, окон и в черных металлических решетках, которыми были украшены витрины магазинов. В этих магазинах продавалось все – от свежего хлеба до маленьких, замысловато вырезанных статуэток святых. Повсюду были цветы: они свешивались с балконов и окон, росли в огромных кадках перед домами, и многообразие их красок дополняло очарование маленькой площади.

 По площади прогуливались туристы с фотоаппаратами, некоторые останавливались взглянуть на витрины или сидели в кафе, потягивая прохладные спиртные напитки и глазея на деревенских жителей.

 Кэти бросила взгляд на Рамона, который шел рядом с ней, повесив пиджак на плечо. Несмотря на его внешнее спокойствие, Кэти все время улавливала тревогу, с которой он ожидал ее первую реакцию на свою деревню.

 – Она прекрасна, – честно сказала она. – Очень живописна и очаровательна.

 Беглый взгляд, который он бросил на нее, был подозрительным.

 – Но крошечная и совсем не такая, как ты ее представляла.

 – Куда более комфортабельная, чем я ожидала, – упрямо возразила Кэти. – Здесь даже есть центральный магазин. И, – добавила она шутливо, – здесь целых две гостиницы! Я поражена.

 Похвалы не достигли цели, но замечание про гостиницы, кажется, помогло. Усмехнувшись, он положил руку ей на талию и притянул к себе, чтобы быстро, но крепко обнять.

 – Большой дом, – сказал он, кивнув в сторону старинной причудливой трехэтажной гостиницы с чугунными решетками на балконах. – Предмет его гордости – десять комнат для гостей. В другой только семь, но есть маленькая гостиная и намного лучше стол. Там мы и пообедаем.

 В ресторане было пять столиков, четыре из них занимали туристы, которые смеялись и болтали. Кэти и Рамон заняли свободный. Официант зажег свечу в центре стола, покрытого скатертью в красно-белую клетку, и принял заказ. Рамон откинулся на стуле и улыбнулся Кэти, которая глядела на него с недоумением.

 – Ну и как тебе здесь? – спросил он.

 – Я все пытаюсь понять, где ты до этого жил и чем занимался. Ты не работал на своей ферме, иначе тебе не пришлось бы жить у Рафаэля.

 Рамон ответил медленно и очень осторожно:

 – В прошлом я жил недалеко от Маягуэса и работал на компанию, которая потерпела банкротство.

 – Эта компания занималась фермерским бизнесом? – спросила Кэти.

 Рамон поколебался и затем кивнул:

 – Среди прочего она занималась и консервированием. Еще до того как познакомиться с тобой, я решил, что, вместо того чтобы перейти в другую компанию, я буду работать на собственной ферме, чтобы не платить кому-то за то, что смогу сделать сам. В течение ближайших двух недель какое-то время я собираюсь посвятить компании, а оставшееся – потрудиться с людьми, которые будут чинить наш дом.

 Наш дом. От этой фразы у Кэти сжалось сердце. Это прозвучало так странно. Так окончательно. Отведя глаза, она играла с бокалом, вращая его в пальцах.

 – Что тебя пугает, Кэти? – спросил он после паузы.

 – Ничего. Я просто думаю о том, что мне делать, пока тебя не будет.

 – Пока я работаю, ты можешь покупать вещи, необходимые для нашего дома. Многое ты сможешь купить в деревне. Мебель придется купить в Сан-Хуане. Габриэла покажет тебе магазины и будет сопровождать тебя в качестве переводчика.

 – Мебель? – уставилась на него Кэти. – Разве в твоем доме в Маягуэсе нет мебели?

 – Мне пришлось продать ее. Так или иначе, она все равно не подошла бы к деревенскому дому.

 У него напрягся подбородок. Кэти решила, что мебель была предметом его смущения, так же как и дом, и что ему, наверное, кажется, что она недостаточно хороша для нее. Она прекрасно понимала, что Рамон предложил ей жить с дочерью Рафаэля, потому что он не смог бы оплатить ее двухнедельное пребывание в отеле. Ремонт дома и покупка новой мебели стоят больших денег. Которых у него нет. Осознав это, она почувствовала себя крайне неудобно.

 А если произойдет что-нибудь, что убедит ее не выходить за него? Как она сможет посмотреть ему в глаза, говоря об этом, после того как позволит ему потратить так много денег ради ее комфорта?

 Кэти почувствовала, что ее заманили в ловушку. Правда, зашла она сама, но как только двери начали закрываться за ней, она испугалась. Внезапно брак предстал перед ней со всей его устрашающей неизбежностью. Кэти решила, что надо пока сохранить независимость, чтобы можно было уехать, если она передумает в течение последующих недель.

 – Я хочу заплатить за часть мебели, – внезапно выпалила Кэти.

 Рамон подождал с ответом, пока официант, который принес им еду, не ушел.

 – Нет, – кратко сказал он.

 – Но…

 – Я не предлагал бы ее купить, если бы не смог заплатить сам.

 По-видимому, он считал, что покончил с дискуссией раз и навсегда, но Кэти была в отчаянии.

 – Не в этом дело!

 – Неужели? – поинтересовался он. – Тогда в чем же?

 – Дело в том, что ты и так потратишь кучу денег на ремонт дома, а тут еще мебель…

 – Завтра я дам тебе три тысячи долларов, чтобы ты купила все необходимое.

 – Три тысячи долларов? – изумленно прервала его Кэти. – Как ты можешь позволить себе потратить так много? Где ты собираешься их взять?

 Рамон немного поколебался, прежде чем ответить:

 – Компания задолжала мне за несколько месяцев. Они выплатят мне долг.

 – Но… – начала возражать Кэти.

 Лицо Рамона окаменело. Он холодно подвел черту:

 – Как мужчина, я отвечаю за дом для тебя и за твое будущее в нем. Ты не будешь ни за что платить.

 Длинные ресницы Кэти опустились, чтобы скрыть мятежные голубые глаза от его пронзительного взгляда. Мебель обойдется ему в полцены, а остальное она втихомолку потратит сама!

 – Ты сделаешь так, как я сказал, Кэти.

 От его властного тона у нее задрожали руки, когда она резала мясо.

 – Я запрещаю тебе тратить свои деньги. Ни сейчас, ни после того, как мы поженимся. Они должны остаться нетронутыми на твоем банковском счете в Сент-Луисе.

 Она была так решительно настроена стоять на своем, что проигнорировала, каким тоном он произнес слово «запрещаю»:

 – Ты не понимаешь… Я даже не почувствую этих затрат. Кроме тех денег, которые я откладывала с жалованья, у меня есть деньги, которые отец положил на мое имя много лет назад. Я не буду прикасаться к основному капиталу, а просто сниму…

 – Нет, – непримиримо отрезал он. – Я не нищий. Даже если бы я и был нищим, я бы все равно не принял твоих денег. Ты знала мое отношение к этому с самого начала, не так ли?

 – Да, – пробормотала Кэти.

 Его слова были наполнены гневом, который, как почувствовала Кэти, скорее относился к нему самому, а не к ней.

 – Кэти, я никогда не жил только на доходы от фермы. Я даже не знаю, сколько необходимо вложить денег, чтобы каждый акр стал приносить доход. Когда-нибудь земля станет плодородной и будет обеспечивать нас всем необходимым, но до этого все деньги, которые я смогу сэкономить, пойдут на обработку земли. Эта ферма – единственное, что я могу тебе предложить, и все, что я в состоянии сделать для нее, я сделаю. Для меня очень унизительно объяснять тебе это сейчас, после того как я привез тебя сюда. Мне казалось, что ты понимала, какую жизнь я смогу тебе предложить, еще до того, как ты согласилась поехать со мной.

 – Я все понимаю и совсем не боюсь жизни без роскоши.

 – Тогда о чем же ты беспокоишься?

 – Ни о чем, – солгала Кэти, окончательно вознамерившись потратить свои деньги на мебель. Рамон со своей гордостью зашел слишком далеко! Но раз он столь серьезно относится к этому, ему просто незачем знать о ее тратах.

 Внезапно черты его лица смягчились.

 – Если хочешь, можешь вкладывать свои деньги в будущее наших детей.

 «Дети?» – подумала Кэти с сильным сердцебиением, в котором смешались наслаждение и паника. С такими темпами у нее через год, несомненно, появится малыш. Почему все должно происходить так быстро? Она вспомнила замечание Рафаэля о том, что сегодня утром в церкви были оглашены имена жениха и невесты, и еще больше запаниковала. Она знала, что оглашение происходит в воскресенье за три недели до свадьбы. Каким-то образом Рамону удалось устроить так, что оглашение состоялось сегодня, и он спокойно уменьшил на неделю время, за которое Кэти рассчитывала принять окончательное решение. Она попыталась есть, но кусок не шел в горло.

 – Рамон, как тебе удалось сделать так, чтобы оглашение состоялось сегодня утром, хотя мы прилетели только днем?

 Что-то в ее голосе говорило о внутреннем смятении. Он отставил тарелку в сторону, явно огорченный:

 – В пятницу, когда ты была на работе, я позвонил падре Грегорио и сказал, что мы хотели бы пожениться как можно скорее. Он знает меня с детства и уверен, что у меня нет ни одного препятствия к браку. Я заверил его, что у тебя их также нет. Ранее, тем же утром, когда я завтракал с твоим отцом, он назвал мне священника, который знает тебя. Я дал его телефон падре Грегорио, чтобы он смог сам удостовериться, в чем сочтет необходимым. Так что все очень просто.

 На какое-то время Кэти опустила глаза.

 – Что-то тебе не нравится, – холодно заключил он. – Что именно?

 После натянутой паузы Кэти покачала головой:

 – Ничего, правда. Просто я слегка удивлена тем, что это было сделано, а я об этом ничего не знала.

 – Так уж получилось. Я думал, что отец рассказал тебе, а он, очевидно, предположил, что ты уже знаешь.

 Руки Кэти задрожали, когда она отставила тарелку в сторону.

 – Падре Грегорио необходимо встретиться со мной, с нами, я имею в виду, прежде чем он обвенчает нас? – спросила она.

 – Да.

 Рамон закурил сигару, затем откинулся на стуле, внимательно изучая сидящую напротив него Кэти.

 Она нервно провела рукой по золотистым волосам, убирая несуществующие пряди.

 – Пожалуйста, прекрати на меня так смотреть.

 Рамон кивнул официанту, требуя счет.

 – Очень трудно не смотреть на тебя, Кэти. Ты так прекрасна. И так напугана.

 Он сказал это так холодно, что только спустя какое-то время Кэти поняла, что расслышала его правильно. Она хотела ответить что-то нежное или строптивое, но не нашлась вовремя. Рамон уже положил деньги на стол, встал и подошел к ней, чтобы помочь ей подняться.

 Не говоря ни слова, они вышли в черную бархатную ночь, сверкающую звездами, и пересекли пустынную площадь. После жаркого послеполуденного солнца вечерний легкий ветерок казался на удивление прохладным и нахально раздувал подол бирюзового платья Кэти. Она дрожала, но не столько от холода, сколько от нахлынувших эмоций. Рамон снял пиджак и укутал ее.

 Когда они проходили мимо старинной испанской церкви, в ее голове прозвучали слова Рамона: «Здесь мы будем венчаться».

 Возможно, что через две недели она выйдет из этих дверей новобрачной.

 Так уже было однажды. Но тогда это был огромный готический собор, около которого выстроилась шеренга лимузинов, перекрывшая субботнее движение. Дэвид стоял на ступеньках в лучах солнца рядом с юной женой, а фотографы все время делали снимки. Он был в роскошном смокинге, а она в изумительном белом платье и вуали. Затем они пробирались сквозь толпу друзей и просто зевак и смеялись, когда их осыпали градом риса. Дэвид был так красив, и она так любила его в тот день! Она чертовски сильно любила его!

 Кэти шла рядом с Рамоном вниз по узкой деревенской дороге. Неярко светились окна домов. Внезапно она вспомнила то, что, как ей казалось, она давно похоронила в своей памяти.

 

 Все шесть месяцев их брака Дэвид держал ее в состоянии постоянного унижения, а позже и страха. Даже во время их короткой помолвки Кэти изредка ловила его заинтересованные взгляды на других женщин, но это было всего лишь несколько раз, и она попыталась укротить свою болезненную ревность, говоря себе, что это только взгляды и не больше. Она считала, что на самом деле он никогда не изменит ей.

 Через два месяца после свадьбы Кэти наконец-то заговорила, она была слишком задета, чтобы промолчать. Они были на официальном приеме для членов Ассоциации адвокатов Миссури, на котором Дэвид не отходил от очаровательной жены выдающегося адвоката из Канзас-Сити.

 Их флирт начался во время коктейля до обеда, развивался, когда они сидели рядом за столом, и полностью расцвел во время танцев. Вскоре после этого они исчезли примерно на полтора часа, и Кэти осталась в окружении сочувствующих знакомых и кипящего от ярости супруга этой женщины.

 Когда они с Дэвидом вернулись домой, Кэти пылала от негодования. Дэвид слушал ее возмущенные излияния, полные слез, а его рука сжималась и разжималась, но только четыре месяца спустя Кэти обнаружила, что предвещали эти конвульсивные движения.

 Закончив свою речь, она ожидала от него или заверений в том, что он не делал ничего дурного, или оправданий. Вместо этого он встал, окинул ее презрительным взглядом и отправился спать.

 Его месть началась на следующий день. Ее суровое обращение было встречено с утонченной бессердечностью. Казалось, он давал понять, что просто терпит ее нежелательное присутствие в своей жизни. Существование Кэти стало настоящей пыткой.

 Он критиковал, а он умел это делать, – на Кэти обрушился град болезненных уколов.

 «Плиссированные юбки делают твои широкие бедра еще шире», – беспристрастно замечал он. Кэти возражала, что у нее не широкие бедра, но записалась на аэробику только лишь для того, чтобы быть уверенной в этом.

 «Если ты пострижешься покороче, твой подбородок не будет казаться таким выступающим». Кэти говорила, что до сих пор ее подбородок всем нравился, но сделала стрижку покороче.

 «Если ты будешь поднимать вверх колени, твой зад не будет так покачиваться при ходьбе». Кэти поднимала колени, но чувствовала, что все равно «покачивается».

 Его глаза следовали за ней повсюду, выискивая малейшие недостатки, пока Кэти не стала настолько неловкой, что не могла пройти по комнате, чтобы не удариться о стол. Это тоже стало предметом его колкостей. Подгоревшее блюдо, куртка, которую она забыла отдать в чистку, пыль, которую она не вытерла с верхней книжной полки…

 – Некоторые женщины в состоянии делать карьеру и при этом содержать дом в чистоте, – заметил Дэвид однажды вечером, когда она чистила пылесосом кресло. – Очевидно, ты не из них. Тебе придется оставить работу.

 Оглядываясь назад, Кэти не могла поверить, как просто он манипулировал ею. В течение двух недель Дэвид «работал допоздна в офисе». Когда же он бывал дома, то полностью игнорировал ее. Если он все же заговаривал с ней, то говорил с холодной насмешкой или вежливым сарказмом. Кэти неоднократно, всеми способами, какие могла придумать, пыталась прекратить их ссоры, но Дэвид наблюдал за ее усилиями с холодным презрением. За две недели он умудрился довести ее до истеричного состояния и заставил поверить, что она неуклюжая, глупая и неспособная. А ей шел только двадцать первый год, и она как раз окончила университет, была напичканной знаниями и наивной, в то время как Дэвид был на девять лет старше ее, разбирался в психологии и в женщинах.

 Мысль о том, чтобы оставить работу, привела ее в ужас.

 – Но я люблю свою работу, – сказала она, и слезы потекли по ее щекам.

 – А я-то полагал, что ты любишь своего мужа, – холодно возразил Дэвид.

 Он посмотрел на ее руки, лихорадочно мечущиеся по столу.

 – Мне очень нравится эта ваза, – оскорбительно протянул он. – Отодвинь-ка ее, пока ты ее не опрокинула.

 – Я не собираюсь ее опрокидывать, – взорвалась Кэти, рыдая, и в ярости немедленно смахнула со стола дорогую хрустальную вазу.

 Она ударилась о пол с отвратительным грохотом и разбилась. Кэти была разбита так же, как и ваза. Она кинулась к Дэвиду и затряслась от мучительных рыданий.

 – Я люблю тебя, Дэвид, я не знаю, что со мной происходит в последнее время. Я так виновата. Я брошу работу, и я…

 Дэвид был отомщен. Все было забыто. Он успокаивающе похлопал ее и сказал, что, пока она его любит, все будет хорошо и что, конечно же, ей не надо бросать работу.

 Солнце опять засияло над их браком, и Дэвид стал таким же чутким, деликатным и очаровательным, как прежде.

 Через четыре месяца Кэти ушла с работы пораньше, чтобы удивить Дэвида праздничным ужином в честь полугодового юбилея их свадьбы. Она удивила его… Он был в постели с женой основного партнера своей юридической фирмы. Откинувшись на спинку кровати в обнимку с обнаженной женщиной, он небрежно курил сигарету.

 Даже несмотря на дрожь, сотрясавшую ее тело, смертельное спокойствие охватило Кэти.

 – Как только вы совсем закончите, – тихо сказала она, стоя в дверях, – я буду очень признательна, если вы уберетесь отсюда. Оба.

 Как во сне она прошла на кухню, вытащила грибы из сушки и начала их резать для ужина. Она дважды порезалась, не замечая крови.

 Несколько минут спустя позади нее раздался низкий, взбешенный голос Дэвида:

 – Ты маленькая сучка, придется научить тебя хорошим манерам. Муж Сильвии Коннер, должно быть, станет моим боссом. А теперь убирайся отсюда и пойди извинись перед ней.

 – Пошел к черту, – ровно сказала Кэти.

 Его руки злобно вцепились в ее волосы, запрокидывая ей голову назад.

 – Я предупреждаю тебя, делай то, что я сказал, или тебе будет еще хуже, когда она уйдет.

 Кэти словно пробудилась. Ее глаза наполнились слезами от мучительной боли, но она встретила его сверкающий взгляд не дрогнув:

 – Нет.

 Дэвид отпустил ее и шагнул в сторону.

 – Сильвия, – услышала она, – Кэти извиняется за этот маленький эпизод. Забудь о ней, дорогая, расстраиваться не из-за чего. Пойдем, я провожу тебя до машины.

 Когда они покинули квартиру, Кэти на негнущихся ногах прошла в спальню, которую она делила с Дэвидом, и достала из чулана свой чемодан. Она механически открывала ящики и вытаскивала одежду, когда услышала, что он вернулся.

 – Знаешь, детка, – сказал Дэвид вкрадчивым голосом, – мне казалось, ты поняла, что не стоит заставлять меня сердиться. Я уже пытался научить тебя этому, но, похоже, не преуспел. Надеюсь, новый урок ты запомнишь лучше.

 Кэти подняла глаза, мысленно собираясь с духом, и увидела, что он спокойно расстегивает ремень и вытаскивает его из брюк. От ужаса у нее все внутри похолодело.

 – Если ты хотя бы пальцем тронешь меня, – сказала она срывающимся голосом, – тебя арестуют за нападение.

 Дэвид медленно подкрался к ней, наблюдая со злобной радостью, как Кэти отшатнулась от него.

 – Тебе придется очень громко рыдать, извиняться и говорить, как сильно ты меня любишь.

 Он оказался прав. Тридцать минут спустя, когда дверь захлопнулась за ним, Кэти еще продолжала кричать «Я люблю тебя» в подушку.

 Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем она сползла с постели, натянула пальто, взяла кошелек и покинула квартиру. Она не помнила, как добралась до дома своих родителей.

 Дэвид звонил ей днем и вечером, попеременно пытаясь то лестью, то угрозами заставить ее вернуться. Он очень виноват, на него давила срочная работа, этого никогда больше не повторится.

 В последний раз она встретилась с ним в сопровождении своего адвоката в суде по делу о разводе.

 Кэти обнаружила, что Рамон свернул в узкий, грязный переулок. Вдали она разглядела огонек, сияющий на склоне горы. Дом Габриэлы, предположила она. Кэти взглянула на окружающие холмы, усеянные теплыми огоньками. Это делало их уютными и сулящими безопасное пристанище в темной ночи.

 Она попыталась сосредоточиться на настоящем и будущем, но прошлое отказывалось отпускать ее. Оно предостерегало ее…

 Это не Дэвид Колдвелл обманул ее, это она себе позволила оказаться обманутой. Даже в свои невинные двадцать один она понимала, что он не был такой сказкой, какой умел казаться. Подсознательно она замечала сдерживаемый гнев в его глазах, когда официант в ресторане недостаточно быстро выполнял заказ, она видела, как он сжимал руль машины, когда другой водитель обгонял их, она даже ловила звериный огонек соперничества, когда он смотрел на других мужчин. Кэти была слишком влюблена и на все закрывала глаза.

 Теперь она собиралась стать женой Рамона и не могла отринуть охватившего ее подозрения, что он тоже не тот, за кого себя выдает. Он был похож на головоломку, кусочки которой никак не складывались вместе. Он был в таком замешательстве, когда она спросила его о прошлом. Если ему нечего скрывать, то почему он с такой неохотой говорит о себе?

 Это вызвало бурю чувств в сердце Кэти. То, что Рамон не любит говорить о себе, не обязательно означает, что за этим скрывается что-то зловещее. Дэвиду очень нравилось говорить о себе, уж в этом-то они отличались друг от друга!

 «Нет, не только в этом, во всем!» – твердо сказала себе Кэти. А если нет?

 Ей просто нужно время, нужно привыкнуть к мысли о том, что она выйдет замуж еще раз. Все произошло так быстро, что она запаниковала. За ближайшие две недели страх оставит ее. А если нет?

 Дом Габриэлы был уже хорошо виден, когда Рамон резко остановился перед ней, не давая пройти.

 – Почему… – спросил он резким, расстроенным голосом, – почему ты так напугана?

 – Я… нет, ты ошибаешься, – вздрогнула Кэти.

 – Нет, – хрипло сказал он. – Ты напугана.

 Кэти посмотрела на его лицо, освещенное лунным светом. Несмотря на резкий тон, в его глазах была нежность, а в лице – спокойная сила. Дэвид никогда не был ни нежным, ни сильным. Он был просто злобным трусом.

 – Мне кажется, что все происходит очень быстро, – отчасти правдиво ответила она.

 Его брови сошлись на переносице.

 – И это все, что тебя тревожит?

 Кэти колебалась. Она не могла объяснить ему причину своего страха. Она сама не совсем понимала ее. По крайней мере пока.

 – Так много всего необходимо сделать, и так мало времени на это, – уклонилась она от ответа.

 Он вздохнул с облегчением, и его руки скользнули по ее плечам, прижимая ее к своему сердцу.

 – Кэти, я с самого начала хотел повенчаться с тобой через две недели. Твои родители будут на церемонии, и я сделаю все необходимые приготовления. Все, что тебе нужно сделать за это время, – встретиться с падре Грегорио.

 Все в нем оказывало магическое влияние на Кэти: его бархатный голос, дыхание, разметавшее ее волосы, мускусный запах его тела.

 – Чтобы обсудить церемонию бракосочетания? – сказала она, откинувшись назад в его объятиях, чтобы посмотреть на него.

 – Нет, чтобы убедить его в том, что ты сможешь стать мне хорошей женой, – поправил ее Рамон.

 – Ты это серьезно? – выдохнула она, хотя ее внимание было поглощено тем, как его губы медленно приближались и приближались к ней. Огонь желания пробежал по телу Кэти, сметая все сомнения и страхи.

 – Хочу ли тебя поцеловать? Да, очень, – пробормотал он, его губы были настолько близко, что теплое дыхание смешивалось с ее.

 – Серьезно говоришь, что мне необходимо убедить падре Грегорио, что я стану тебе хорошей женой? – сказала она приближающимся губам.

 – Да, – прошептал он. – А теперь убеди в этом меня.

 Легкая улыбка коснулась ее губ, когда она обвила одной рукой его шею, еще ближе прижимая свои губы к его.

 – А тебя будет трудно убедить? – поддразнила она.

 Голос Рамона был хриплым от нарастающей страсти:

 – Я собираюсь попытаться сопротивляться.

 Другая рука Кэти плавно приподняла его подбородок с такой умышленно дразнящей нежностью, что Рамон задрожал и у него перехватило дыхание.

 – Как ты думаешь, сколько времени мне потребуется, чтобы убедить тебя? – вкрадчиво спросила Кэти.

 – Около трех секунд, – жарко пробормотал он.