• Современная серия, #3

Глава 8

 Через три часа после отъезда Дианы Коул наконец закрыл учебник экономики и отодвинул тетрадь со своими записями. У него болели плечи, голова раскалывалась. Продолжать заниматься было бессмысленно. Коул подготовился, чтобы выдержать выпускной экзамен, но хорошие оценки никогда не были для него самоцелью. Он жаждал знаний, чтобы добиться успеха.

 Юноша рассеянно потер ноющие плечи, а затем запрокинул голову, закрыл глаза и принялся размышлять над письмом дяди Кэлвина. Оно пришло с утренней почтой, и вести были настолько хороши — нет, невероятно удачны, — что Коул заулыбался, делая круговые движения плечами, стараясь расслабиться.

 Четыре года назад представители буровой компании разыскали Кэлвина и предложили ему контракт на десять тысяч долларов за право пробурить у него на участке пробную скважину. Первая попытка оказалась неудачной, но на следующий год компания рискнула еще раз, заплатив дядюшке еще пять тысяч долларов. Когда выяснилось, что и вторая скважина дает слишком мало газа, чтобы приносить значительную прибыль, компания сдалась.

 Но совсем недавно агенты другой, более крупной фирмы нанесли визит дядюшке и попросили разрешения начать бурение на другом участке. Кэл предупредил, что они зря потратят время, и Коул его поддержал, но оба они ошиблись. В сегодняшнем письме Кэл сообщал: новая скважина оказалась мощнейшей и буквально «извергала деньги».

 Потянувшись, Коул открыл глаза и достал толстый конверт, содержащий письмо дяди и копию контракта, который компания предложила подписать Кэлу.

 По подсчетам Кэла, в следующем году ему предстояло получить двести пятьдесят тысяч долларов — Коул знал, что столько старый владелец ранчо не заработал за всю свою предыдущую жизнь. Разворачивая объемистый контракт, Коул с усмешкой размышлял о том, что по иронии судьбы из всех родственников Гаррисонов именно Кэлвину Патрику Даунингу выпала честь распоряжаться неожиданно свалившимся богатством. Он был отчаянный сквалыга, и даже четверть миллиона долларов вряд ли смогла бы изменить его.

 Вместо того чтобы потратить два доллара на междугородный разговор с Коулом по телефону и объявить ему фантастические новости, он отправил письмо и копию контракта обычной авиапочтой. Дядюшка пояснил, что он прислал Коулу договор потому, что «в буровой компании говорят — это стандартные контракты и их нельзя менять. По-моему, нет смысла платить какому-нибудь недоделанному юристу, который прочтет всю эту белиберду, только чтобы повторить мне ее слово в слово. При твоем университете есть школа права. Пусть кто-нибудь из студентов посмотрит договор, или прочитай его сам и предупреди меня, не готовит ли эта „Южная исследовательская компания“ какой-нибудь подвох».

 Таким уж был Кэл — донельзя бережливым. Мелочным. Скупым.

 Дядя собирал купоны из газет, сам подстригал волосы, латал джинсы и выходил из себя, если приходилось платить лишнее пенни за фут проволоки, чтобы сделать загородку для цыплят. Больше всего на свете он ненавидел расставаться с долларом.

 Однако он без колебаний отдал чек на десять тысяч долларов, полученных за бурение первой пробной скважины, чтобы Коул смог поступить в колледж.

 А год спустя Кэл расстался со вторым чеком — на пять тысяч долларов.

 Одинокий, наделенный бунтарской душой, Коул часто добирался на попутных машинах до ранчо Кэлвина и там находил понимание и дружеское участие — те чувства, на которые был не способен его отец. Только Кэлвин понимал его раздражение, верил, что мечты Коула сбудутся, и за это юноша любил его. Но от Кэлвина ему перепадали не только утешительные и ободряющие слова: Кэлвин давал ему деньги, чтобы у Коула было реальное будущее — яркое, многообещающее будущее вдали от Кингдом-Сити. Благодаря этому у Коула развилось обостренное чувство долга.

 Контракт изобиловал юридическими терминами и занимал пятнадцать страниц, отпечатанных мелким шрифтом. На полях виднелись карандашные пометки самого Кэлвина, и Коул заулыбался, отмечая проницательность старика. Кэлвин бросил школу, но был заядлым книгочеем и посему постоянно расширял свой кругозор — вероятно, в этом он не уступал выпускнику колледжа. Но Коул не имел ни малейшего намерения разрешать дяде подписывать эти документы, пока их не просмотрит компетентный юрист-практик. Конечно, Кэл был хитер, но Коул понимал: в этом случае старик будет играть не в своей лиге. За четыре года, проведенных в Хьюстоне, Коул узнал, что такое бизнес на самом деле. Он понимал, что стандартных контрактов, в которые нельзя вносить изменения, попросту не существует, и не сомневался, чьи интересы обычно защищает составитель любого договора.

 Завтра, когда Чарльз Хэйуорд вернется из деловой поездки в Филадельфию, Коул выяснит у него имя самого известного юриста в Хьюстоне, занимающегося договорами на добычу нефти и газа. Ни для кого не секрет, что хозяин Коула сколотил состояние на нефти. Хэйуорд наверняка знает, с кем можно посоветоваться, и не откажет своему служащему в рекомендации.

 В отличие от множества высокопоставленных персон, которых Коул повидал за время работы, Чарльзу Хэйуорду были чужды напыщенность и самодовольство. В свои пятьдесят лет он оставался энергичным, трудолюбивым, прямым и беспристрастным. У него имелись четкие представления обо всем — начиная с прислуги и заканчивая родственниками и лошадьми. Те, кто не оправдывал его ожиданий — будь то служащие или охотничьи собаки, — вскоре покидали его дом, но к тем, кто соответствовал его требованиям, Чарльз относился с уважением. Находясь дома, он каждый вечер посещал конюшню и проходил по широкому коридору, раздавая морковь и дружески поглаживая великолепных коней, размешенных в ультрасовременных денниках.

 Со временем он все больше проникался симпатией к Коулу с его неустанными заботами о лошадях, и в конце концов между мужчинами завязались своеобразные приятельские отношения. Навещая своих обожаемых животных, Хэйуорд часто оставался попить кофе и поболтать с Коулом, и постепенно стал для юноши наставником, особенно в двух областях, больше всего интересовавших Коула: бизнес и деньги.

 Когда разговор переходил на эти темы, Чарльз выказывал проницательность, блестящий ум и сметку. В сущности, Коул обнаружил, что единственным уязвимым местом этого человека является его семья. Первая жена Хэйуорда и их единственный ребенок погибли в авиакатастрофе двадцать пять лет назад, и горе Хэйуорда было столь глубоким и неутешным, что его друзья до сих пор упоминали об этом лишь шепотом, да и то когда собирались в конюшне.

 Семнадцать лет назад Хэйуорд снова женился, и молодая жена подарила ему погодков — сына и дочь. Судя по всему, Чарльз был без ума от своей Джессики — и ее, и детей он обеспечивал всем самым лучшим, что только можно купить за деньги, — и, по-видимому, непоколебимо верил, что они в конце концов оправдают все его надежды и чаяния.

 Коул мог бы привести своему наставнику несколько горьких, но неопровержимых доказательств того, к чему приводят чрезмерная снисходительность к детям и доверие к неверным женам.

 По личным наблюдениям и опыту Коул знал, что Джессика Хэйуорд — ослепительная, избалованная, безнравственная сорокалетняя сука.

 Ее пятнадцатилетняя дочь Барбара так трепетала и благоговела перед матерью, что выросла совершенно бесхарактерным подобием Джессики; к тому же материальные блага, которыми осыпал ее Чарльз, и роскошь, которую ей не приходилось заслуживать ни отличными оценками в школе, ни чем-нибудь другим, только усиливали беспомощность девочки.

 Дуг Хэйуорд был обаятельным шестнадцатилетним повесой, но Коул не считал, что он безнадежен. Время от времени Коул видел в нем прямоту и острый ум Чарльза Хэйуорда. Дуг мог похвастаться лишь средними оценками, но показатели тестирования у него были очень высоки.

 Взглянув на часы, Коул увидел, что близится полночь, потянулся и зевнул. Выйдя в коридор, он в последний раз обошел конюшню, убеждаясь перед сном, что в его владениях все в порядке.