• Современная серия, #6

Глава 19

 Когда Слоан спустилась, Парис уже ждала внизу. — Машина стоит перед домом, — сообщила она, и девушки вышли во двор. Светло-золотистый «ягуар» со спущенным верхом был припаркован на подъездной аллее. Парис села за руль, и машина выехала из ворот. Слоан невольно залюбовалась солнечными бликами, игравшими в каштановых волосах сестры. Как естественно Парис смотрится в этом дорогом автомобиле! Они словно созданы друг для друга.

 Парис повернула голову и встретилась глазами с сестрой.

 — Вы что-то забыли? — спросила она.

 — Нет, а что?

 — У вас лицо какое-то странное.

 После всего, что она наслышалась сегодня о Парис, Слоан отчаянно хотела пробиться через невидимый, но плотный барьер отчужденности, воздвигнутый сестрой вокруг себя, и поэтому поспешила воспользоваться представившейся возможностью:

 — Я думала о том, как красива эта машина и как тебе подходит.

 Парис едва не выпустила руль и недоуменно уставилась на Слоан.

 — Не знаю что и сказать.

 — Можешь высказать все, что у тебя на уме.

 — В таком случае честно признаюсь, что не ожидала от тебя такого.

 Слоан уже посчитала было, что на откровенную беседу рассчитывать не приходится, когда Парис выпалила:

 — Ты так добра ко мне. Я ужасно рада.

 Она вложила в это признание столько неподдельного тепла, что Слран залилась краской…

 Они повернули налево, на широкий бульвар, и Парис нерешительно пробормотала:

 — Разве не странно ехать вот так… вместе… и… и сознавать… что мы сестры?

 Слоан кивнула.

 — Не поверишь, ты словно прочитала мои мысли.

 — Ты совсем не такая, как я ожидала.

 — Знаю.

 — Правда?

 — Конечно. Твоя прабабка рассказала, что тебе про нас наговорили.

 Парис послала ей застенчивый взгляд.

 — Она и твоя прабабка.

 Некий лукавый бесенок подбил Слоан сказать:

 — Почему-то мне гораздо легче поверить в то, что у меня есть сестра, чем в то, что эта женщина мне прабабка.

 — Она тяжелый человек. Унижает людей.

 «Включая тебя, свою правнучку».

 — А тебя она тоже запугала? — робко поинтересовалась Парис.

 — Не слишком. Ну… разве чуть-чуть, — призналась Слоан.

 — Большинство людей смертельно ее боятся.

 — Да, судя по моему впечатлению, она явно не добрая бабушка из сказок!

 — А какая она, твоя бабушка?

 — То есть мать нашей мамы? — мягко осведомилась Слоан.

 — Ну да.

 — Она умерла, когда мне было семь, но помню, что была очень… очень уютной. И пахла сдобой.

 — Сдобой?

 Слоан кивнула.

 — Она любила печь. И сама была такая кругленькая, с пухлыми щеками, потому я и назвала ее уютной. У бабушки всегда находились пирожки для меня и Сары.

 — Кто такая Сара?

 — Это моя лучшая подруга, с самого детства.

 На несколько минут воцарилось неловкое молчание — молчание людей, которые пытаются найти общий язык и боятся сделать первый шаг. Наконец Слоан набрала в грудь побольше воздуха и, от души надеясь, что поступает правильно, спросила:

 — Хочешь, я расскажу тебе про нашу маму?

 — Как пожелаешь. Мне все равно.

 Подставив лицо ветру, Слоан тряхнула волосами и чуть нахмурилась. Такого уклончивого ответа она не ожидала.

 — Если мы не будем честны и откровенны между собой, — спокойно пояснила она, — то так и не сможем по-настоящему узнать друг друга, а мне бы этого очень хотелось. Как ты думаешь, мы сумеем быть до конца правдивыми и сказать, что чувствуем и ощущаем?

 Правда, для этого необходимо, что называется, слепое доверие, но я готова попробовать. А ты?

 Пальцы Парис судорожно сжались на рулевом колесе.

 — Тоже, — прошептала она наконец. — Да, — уже тверже объявила она и улыбнулась.

 Слоан решила проверить, так ли это.

 — В таком случае я расскажу тебе про нашу маму. Настоящую. А не такую, о которой ты привыкла слышать.

 — Пожалуйста, Слоан.

 — Знаешь, — радостно начала Слоан, — когда я вижу тебя, всегда вспоминаю о ней. Она бесконечно добра. Боится причинить кому-то боль. Обожает красивые вещи и работает в самом модном магазине одежды. Ее любят все, кроме Лидии, владелицы магазина. Лидия постоянно пользуется ее отзывчивостью, терзает маму и всячески запугивает, но ма постоянно извиняет ее хамство плохим здоровьем.

 Вдали показалось здание загородного клуба, и Слоан попросила:

 — Парис, давай не будем играть в гольф. Займемся чем-нибудь другим.

 — Но отец хотел, чтобы я дала тебе урок.

 — Верно, но заявляю, что наотрез отказываюсь от всяких уроков. И что он может сделать? — Наверное, станет рвать и метать, подумала Слоан. Или что похуже. Картер — настоящий тиран. — Он будет на тебя орать?

 Парис, очевидно, была шокирована таким предположением.

 — Разумеется, нет, но будет крайне разочарован.

 — Понятно. Точно так, как был разочарован твоей сегодняшней игрой.

 — Почти. Утром он расстроился из-за меня, а на этот раз будет чрезвычайно недоволен нами обеими. Он не такой отходчивый, как большинство наших знакомых, — пояснила Парис с таким видом, будто одна во всем виновата и Слоан обязана понимать и принимать отца так же покорно, как и она сама. Все ясно. Отец еще пальцем никого не тронул и вместо этого предпочитает играть на чувствах людей, исподтишка их изводить и любыми способами добиваться своего.

 — Если я скажу, что не пожелала играть в гольф, он не станет обвинять тебя, верно?

 — Возможно.

 — А ты? Хочешь играть в гольф? Парис колебалась так долго, что Слоан показалось, будто она вовек не дождется ответа.

 — Нет, не очень, — выдавила сестра наконец. — Я вообще не слишком увлекаюсь гольфом, не то что отец.

 — И чем же нам заняться?

 — Пообедаем где-нибудь и поговорим.

 — Здорово! И поскольку я ни за какие коврижки не возьму в руки клюшку, отец не рассердится на тебя, и мы вместо этого отправимся на ленч.

 Парис, прикусив от напряжения губу, свернула вправо.

 — Я знаю одно местечко. Маленькое тихое кафе, где мы можем поесть на свежем воздухе. Там никто не помешает.

 В Белл-Харборе кафе означало просто закусочную, где подавались самые незатейливые блюда. Кафе Парис оказалось шикарным французским ресторанчиком, с маркизами над входом и окнами, внутренним двориком с фонтаном и стоянкой со служителями в униформе. Все здесь знали Парис.

 — Мы хотели бы поесть на свежем воздухе, Жан. — сказала она метрдотелю с той мягкой улыбкой, которой так восхищалась Слоан, особенно с тех пор, как поняла, насколько искренна по природе Парис.

 — Что изволите пить? — спросил метрдотель, едва они уселись за столик у фонтана.

 Парис нерешительно взглянула на сестру, но тут же обрадованно воскликнула:

 — Шампанское! Ну конечно же, шампанское, самое лучшее! Сегодня у нас особый случай!

 — Чей-то день рождения? — учтиво осведомился он. Парис покачала головой и смущенно улыбнулась:

 — Скорее, возрождения!

 Метрдотель удалился, и между сестрами снова повисло неловкое молчание: обе лихорадочно пытались сообразить, с чего лучше начать разговор. По тротуару прокатила детскую коляску стройная женщина; лихо промчался подросток, упоенно вертя педали.

 — Я получила в подарок первый двухколесный велосипед, когда мне исполнилось пять, — наконец прервала Слоан затянувшуюся паузу. — Он был слишком велик для меня, поэтому я сшибала все и всех подряд, пока не научилась держать равновесие. Постовой назвал меня язвой египетской.

 — Ты всегда хотела стать дизайнером? Хотя Слоан была вынуждена скрывать от сестры некоторые подробности своей биографии, все же не собиралась лгать без нужды.

 — По правде говоря, — призналась она, — я мечтала сделаться либо суперменом, либо Бэтменом в женском обличье. А как насчет тебя?

 — Как только я стала счастливой обладательницей первой куклы, немедленно начала шить ей приданое. Так что, сколько себя помню, всегда интересовалась модой.

 У столика появился официант с бутылкой шампанского в серебряном ведерке. Пока жидкое пенящееся золото разливали по бокалам, Слоан обратила внимание на парочку тинейджеров, которые брели по тротуару, держась за руки.

 — По-моему, они слишком молоды, чтобы бегать на свидания да еще ходить под ручку, правда? — заметила она и, когда Парис кивнула, порадовалась, что нашла повод для дальнейших расспросов. — В каком возрасте ты начала встречаться с мальчиками?

 — В шестнадцать. Его звали Дэвид. Довольно симпатичный. У нас в колледже устраивались танцы, и он меня пригласил. Я тогда была на втором курсе, и мне больше нравился Ричард, но отец знал семью Дэвида и считал, что он больше мне подходит.

 — И как все было? — моментально заинтересовалась Слоан.

 — Ужасно, — призналась Парис. — По пути домой он стал накачиваться виски прямо из фляжки, а потом остановил машину и набросился на меня с поцелуями. Я отбивалась как могла, но он отстал, только когда я расплакалась. А твое первое свидание?

 — Почти как твое, — засмеялась Слоан. — Я пошла на дискотеку с Бучем Беллами, который был на голову выше меня и к тому же неуклюж как медведь. Почти всю ночь дул пиво в раздевалке со своими приятелями из футбольной команды. И когда возвращались, точно так же попытался лапать меня.

 — А ты, конечно, разрыдалась, и он отвез тебя домой? — весело докончила Парис.

 — Ничего подобного! Пригрозила, что, если он немедленно не выпустит меня, расскажу всем его дружкам, что он голубой. Ну а потом сняла первые в моей жизни туфли на каблуках и прошагала две мили босиком, в одних колготках, Представляешь, на что я была похожа, когда наконец ввалилась в дом!

 Сестры дружно расхохотались, и Слоан торжественно подняла бокал.

 — За нас. За то, что с честью выдержали испытание первым свиданием.

 — За нас, — повторила Парис, чокаясь с сестрой, — и за всех девушек, которым не повезло с кавалерами.

 Словно возникший из воздуха официант вручил им меню. Всеми силами стараясь сохранить атмосферу доверительной близости, Слоан заговорщически спросила:

 — Какое блюдо ты не любишь больше всего?

 — Брюссельскую капусту. А ты?

 — Печенку.

 — Говорят, если печенку подать с…

 Слоан покачала головой:

 — Печенка в любом виде несъедобна. Может, мы все-таки неродные сестры? А вдруг меня удочерили и… Что тут смешного?

 — Да я всего лишь повторяю то, что слышала от других. Сама я ненавижу печенку. Меня от нее тошнит.

 — Рвотный рефлекс — самое веское доказательство, — убежденно заметила Слоан, но Парис неожиданно строго нахмурилась.

 — Вовсе нет. Вот сейчас я задам последний, самый трудный вопрос, а ты хорошенько подумай, прежде чем ответить. Как насчет томатного супа?

 Слоан скривилась и вздрогнула, и обе дружно захохотали. Официант поставил корзинку хлебных палочек, и Парис рассеянно переломила одну.

 — Ты когда-нибудь была замужем?

 — Нет, — покачала головой Слоан. — А ты?

 — Почти. Обручилась в двадцать пять. Генри было тридцать два. Мы встретились в Санта-Барбаре на какой-то театральной премьере, а два месяца спустя объявили о помолвке.

 Слоан, придирчиво оглядев корзинку, выбрала себе хлебную палочку.

 — И что было дальше?

 — На следующий день отец выяснил, что Генри разведен, а его бывшая жена с двумя детьми живет в Париже, Собственно говоря, ничего тут особенного нет, если бы он не скрыл это от меня. Наоборот, все время твердил, что никогда не был раньше женат.

 — Представляю, что ты пережила.

 — Сначала пришлось нелегко. Отец с самого начала не доверял Генри…

 Слоан без труда представила, какую жизнь устроил Картер дочери. Сочувствия, во всяком случае, Парис вряд ли дождалась.

 Сердце Слоан сжалось от гнева и сострадания. Как ужасно, что рядом не оказалось ее или мамы и некому было помочь Парис пережить трудные времена.

 — Откуда твой отец узнал?

 — Он и твой отец тоже, — напомнила Парис с печальной улыбкой. — Когда я стала встречаться с Генри, папа нанял частных сыщиков, чтобы узнали всю его подноготную, но отчет из Европы пришел слишком поздно.

 Слоан брезгливо поморщилась. Что же он за человек, если не стесняется следить за собственной дочерью!

 — Скажи, он обычно так поступает со всеми твоими друзьями?

 К полнейшему изумлению Слоан, Парис кивнула с таким видом, словно во всем этом не было ничего необычного.

 — И не только с друзьями, но и с теми ранее не знакомыми людьми, которые начинают чересчур часто бывать у нас в доме. Его доверие не так-то легко заслужить. — Она рассеянно повертела в пальцах хрустящую палочку. — Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Моя разорванная помолвка не заслуживает и минуты нашего драгоценного времени.

 После этого часы полетели как на крыльях, заполненные нерешительными вопросами, честными ответами и улыбками, становившимися все более теплыми и дружескими, по мере того как два, казалось бы, чужих человека обнаружили неразрывную связь между собой. Игнорируя официантов, еду и оценивающие взгляды мужчин, прекрасная брюнетка и ослепительная блондинка сидели под полосатым зонтиком и дружно строили мост через пропасть длиной в тридцать лет.