• Романтическая серия, #3

Глава 30

 Не замечая недовольного лица Берты, которая расчесывала ее тяжелые волосы, Элизабет сидела за туалетным столиком в шелковой кружевной рубашке кремового цвета, которую мадам Ласаль посоветовала ей надеть в первую свадебную ночь.

 Глубокий треугольный вырез рубашки сильно обнажал ее грудь, а высокий соблазнительный разрез открывал длинную красивую ногу, но Элизабет не думала об этом. Во-первых, она знала, что будет скрыта одеялом, а во-вторых, теперь, когда впервые после утреннего визита Вордсворта она осталась наедине с собой, ей было куда труднее отмахнуться от его обвинений в адрес Яна.

 Безуспешно пытаясь переключить свои мысли на что-нибудь другое, Элизабет взволнованно вскочила со стула и наконец разглядела свою ночную рубашку.

 Наклонив голову, чтобы Берте было удобнее расчесывать ее волосы, она вдруг вспомнила объяснение Люсинды того, как появляются дети. Так как Ян выразил горячее желание иметь детей, не исключено, что он захочет начать сегодня же ночью, и если так, то они, видимо, будут спать в одной постели.

 Она нахмурилась, раздумывая над объяснением Люсинды, теперь оно показалось ей каким-то несерьезным и мало похожим на правду. Она выросла в деревне и имела представление о том, как размножаются животные, но, с другой стороны, понимала, что для людей такой отталкивающий способ вряд ли приемлем. И все же: только от того, что супруг целует в постели? Тогда почему появляются скандальные слухи, что та или иная женщина родила ребенка не от своего мужа? Очевидно, существуют и другие способы зачатия детей, и Люсинда располагает неполной информацией.

 Это привело ее к мысли об их спальных комнатах. Ее апартаменты были смежными с его, и она не знала, в чьей спальне они будут спать, если он захочет лечь вместе с ней. Словно в ответ на ее невысказанный вопрос дверь, соединявшая ее спальню со спальней Яна, отворилась, и Берта испуганно подпрыгнула: как и большинство слуг Элизабет, она все еще побаивалась Яна и сердилась на него.

 Бросив на него негодующий взгляд, она поспешно удалилась.

 Элизабет же в отличие от нее смотрела на мужа с восхищением — такой легкой, уверенной и в то же время расслабленной походки не было больше ни у кого. На нем все еще были брюки от официальной фрачной пары, но сам фрак и жилет с шейным платком он уже снял, оставшись в белой рубашке с кружевными манжетами. Порот рубашки был расстегнут, открыв сильную загорелую шею. В таком виде он смотрелся не менее элегантно и мужественно, чем в официальном костюме.

 У Элизабет на мгновение мелькнуло воспоминание о Вордсворте, но она с негодованием прогнала его.

 Она встала и шагнула к нему, но тут же замерла, остановленная золотистой вспышкой в его глазах, окинувших взглядом ее тело, просвечивающее сквозь тонкую ткань рубашки. Ее охватила необъяснимая дрожь, она резко повернулась к зеркалу и в смятении провела рукой по волосам. Ян подошел к ней сзади и паял за плечи.

 В зеркале она видела, как он опустил голову, и почувствовала на шее теплое прикосновение его губ, отчего по ее телу прошла сладкая дрожь.

 — Ты дрожишь, — сказал Ян таким ласковым голосом, какого она никогда еще не слышала.

 — Я знаю, — призналась она дрожащим голосом. — Только не знаю почему.

 Его губы изогнулись в улыбке.

 — Не знаешь? — тихо спросил он. Элизабет покачала головой. Ей очень хотелось повернуться к нему и умолять его рассказать, что случилось с Робертом, и в то же время она боялась услышать его ответ, боялась испортить эту ночь своими подозрениями, которые наверняка совершенно беспочвенны. И не менее страшно ей было узнать, что ждет ее в этой постели….

 Не в силах оторвать от него взгляд, Элизабет наблюдала в зеркале, как его рука скользнула ей на талию и потянула назад, пока она не ощутила спиной его крепкую грудь. Он снова наклонил голову и прижал ее крепче, потом стал медленно целовать ее в ухо, его рука скользнула вверх, к плечу, спустила с него рубашку и стала искать ее грудь.

 Он медленно повернул ее к себе, снова поцеловал, на этот раз медленнее.

 Его руки привлекли ее ближе, и, захваченная будоражащими ощущениями, которые каждый раз пробуждали в ней его поцелуи, Элизабет ответила на его поцелуй. Ее руки замкнулись у него на шее, и в то же мгновение, как она сделала это, он подхватил ее на руки и понес в свою спальню, где на возвышении стояла огромная кровать.

 От страстного поцелуя у нее закружилась голова, поэтому Ян осторожно придержал ее, когда поставил снова на ноги. Но когда его пальцы потянулись к лентам на плече, которые удерживали рубашку, она увернулась от его поцелуя и автоматически накрыла его руку своей.

 — Что ты делаешь? — тревожным шепотом спросила она. Его пальцы замерли, и

 Ян перевел на нее затуманенный взгляд.

 Вопрос застал его врасплох, но, заглянув в зеленые глаза, Ян понял ее беспокойство.

 — А как ты думаешь, что я делаю? — осторожно переспросил он. Она заколебалась, словно боясь произнести вслух такое ужасное предположение, затем тихим голосом неохотно произнесла:

 — Раздеваешь меня.

 — И это тебя удивляет?

 — Удивляет? Конечно. А почему это не должно меня удивлять? — спросила Элизабет, все больше сомневаясь в том, что говорила ей Люсинда.

 Ян тихо сказал:

 — А что тебе вообще известно о том, что происходит в постели между мужем и женой?

 — Ты… ты хочешь сказать, имеет ли это отношение к появлению детей? — сказала она, цитируя его слова в тот день, когда они заключили соглашение о помолвке.

 При этих словах у него на губах появилась нежная удивленная улыбка.

 — Ну, полагаю, пока ты можешь называть это и так.

 — Я знаю только то, что говорила мне Люсинда. — Ян молчал, ожидая дальнейших объяснений, и Элизабет неохотно добавила, — Она сказала, что в постели муж целует свою жену, и что в первый раз это больно, и что от этого появляются дети.

 Ян разозлился на себя. Не нужно было спрашивать ее об этом до тех пор, пока он не научит ее заниматься любовью, не испытывая при этом девического стыда. Стараясь говорить как можно мягче, он сказал:

 — Ты очень умная молодая женщина, любовь моя, и совсем не похожа на эту старую деву — твою бывшую дуэнью. А теперь скажи мне честно: неужели ты веришь, что человек живет по иным законам природы, чем весь живой мир на земле?

 Его пальцы снова скользнули к атласным лентам, которые придерживали рубашку, и развязали их.

 Ян почувствовал, как она дрожит в его руках, и обнял ее, чтобы унять дрожь.

 — Я обещаю тебе, — прошептал он, мысленно проклиная Люсинду Трокмортон-Джонс, — что ты не найдешь ничего отвратительного в том, что произойдет между нами в этой постели. — Понимая, что пребывание в неизвестности для нее еще хуже, чем сама действительность, он наклонился и задул прикроватные свечи.

 Когда он стал снимать с нее рубашку, Элизабет вздрогнула от его прикосновения, и он понял, какую бурю чувств она должна сейчас испытывать. Крепче сжав руками ее плечи, он тихо сказал,

 — Если бы я хоть на секунду мог представить, что для тебя все будет сюрпризом, я бы объяснил тебе это еще несколько недель назад.

 Как ни странно, но то, что Ян готов был рассказать ей правду, в то время как Люсинда и все остальные тщательно скрывали ее, вызвало у Элизабет чувство благодарности и доверия к нему. Она напряженно кивнула и подождала, пока он снимет с нее рубашку, потом нырнула в постель и зарылась в простыни, уговаривая себя не впадать в панику.

 Ян не предполагал, что их первая брачная ночь начнется таким образом, и потому, раздеваясь при слабом свете единственной зажженной свечи в дальнем конце комнаты, надеялся хотя бы закончить ее так, как намеревался. Элизабет почувствовала, как кровать прогнулась под его весом, и постаралась уместить свое тело на самом краешке. Он повернулся на бок и, приподнявшись на локте, дотронулся рукой до ее щеки.

 Ян молчал, и Элизабет открыла глаза, глядя прямо перед собой, пытаясь свыкнуться с мыслью, что лежит обнаженная рядом с таким же обнаженным мужчиной.

 Все ее существо превратилось в один комок противоречивых чувств. Одна часть ее существа прокручивала в уме предупреждения Вордсворта, а другая твердила ей, что ее неведение относительно супружеских обязанностей не освобождает ее от выполнения условий сделки, но так или иначе, она чувствовала себя одураченной.

 Лежа рядом с ней, Ян стал тихо поглаживать ее руку, прислушиваясь к ее частому дыханию.

 — Теперь я понимаю, чего ты ожидал от нашей сделки и какие права я предоставила тебе этим утром. Наверное, из-за того, что я не знаю, как… ты считаешь меня самой невежественной женщиной на земле…

 — Не говори так, дорогая! — сказал Ян, и Элизабет услышала мольбу в его голосе, она почувствовала ее и тогда, когда он закрыл ее рот мягким настойчивым поцелуем и не отпускал ее губ, пока не получил ответа. Только после этого он заговорил снова, с ударением произнося каждое слово: — Это не имеет никакого отношения к правам — ни к тем, которые ты предоставила мне нашим соглашением, ни к тем, которые я получил при венчании. Если бы мы поженились в Шотландии, то произнесли бы старинную клятву. Знаешь, какие слова мы сказали бы и какие обещания дали друг другу, если бы находились там, а не здесь сегодня утром? -

 Он положил ладонь ей на щеку, словно стараясь смягчить жесткость своего тона, и когда Элизабет взглянула в его суровое, но такое любимое лицо, вся ее застенчивость и страхи вдруг испарились.

 — Нет, — ответила она.

 — Я сказал бы тебе, — тихо и без смущения сказал он, — я и мое тело боготворим тебя.

 Он произнес эти слова, как клятву, и у Элизабет вдруг защипало глаза.

 Спрятав лицо в его ладони, она поцеловала ее и накрыла своей. Мучительный стон вырвался из его груди, и он припал к ее рту горячим и нежным поцелуем, раздвигая языком податливые губы. Ее руки скользнули ему на плечи, и Ян притянул ее к себе, прижав всем телом и двигая языком в том безошибочно узнаваемом ритме, который заставил Элизабет в неожиданном всплеске страсти сильнее к нему прижаться.

 Он перекатил ее на спину и стал ласкать ее груди, пробуя руками их полноту и дразняще играя сосками, пока они гордо не уперлись ему в ладонь. Он оторвался от ее рта, и Элизабет забыла себя, когда он провел губами по ее шее и зарылся лицом в ее груди, а потом его губы сомкнулись вокруг ее напрягшегося соска. Она застонала, вцепилась руками ему в волосы и беспомощно изогнулась в дугу, не зная, как избавиться от этой мучительно-сладкой боли, а он продолжал гладить ее тело, опаляя своими прикосновениями ее кожу и пробуждая в ней ни с чем не сравнимые ощущения.

 Он поцеловал ее плоский живот, обхватил руками бедра, и его губы скользнули ниже, к волнистому треугольнику внизу живота. Элизабет слишком поздно догадалась, что он собирается сделать, и в панике попробовала оттолкнуть его. Он на мгновение застыл в нерешительности, потом быстро поцеловал ее туда и, поднявшись, снова припал к ее губам бесконечным опьяняющим поцелуем.

 Элизабет подумала, что сейчас он ее возьмет, но поцелуй все продолжался, полный невысказанных обещаний и дикого желания. Перекатившись на бок, Ян перевернул ее вместе с собой и прижал к своим бедрам, давая ей почувствовать неистовость своего желания. Когда он отпустил ее губы, Элизабет тяжело дышала, вцепившись в его плечи, сердце ее билось как сумасшедшее, и снова она ждала с волнением и страхом, что сейчас он возьмет ее. Ян почувствовал ее возрастающее напряжение, но несмотря на то, что терпение его было на пределе, легонько поцеловал ее в лоб и прошептал:

 — Еще рано.

 Элизабет с трудом открыла глаза, взглянула на него, и ее сердце забилось тяжелыми болезненными толчками: его лицо потемнело от страсти, но в глазах было столько же нежности, сколько и желания. Ей страстно захотелось подарить ему те же чудесные ощущения, которые испытывала сама, но она не знала, как это сделать. И она сделала то единственное, о чем знала наверняка, что это ему понравится: погладила его по щеке и, глядя прямо в глаза, прошептала:

 — Я люблю тебя.

 Его глаза потемнели, он ничего не сказал в ответ, а только взял ее ладонь и положил к себе на грудь. Его молчание разочаровало Элизабет, но мгновение спустя она поняла, что он сделал: он прижал ее руку к своему сердцу, чтобы она почувствовала его неистовое биение и поняла, что он сейчас так же взволнован, как и она. Она удивленно взглянула на него, и ей захотелось посмотреть на него по-настоящему: Элизабет опустила глаза к его широкой мускулистой груди, покрытой мягкими темными волосами. В бледном свете свечи его кожа блестела, как отполированная бронза, под которой чувствовались твердые, как камень, мускулы.

 Элизабет подумала, что он невероятно красив. Ей захотелось дотронуться до него, и она нерешительно подняла на него глаза.

 — Да, — хрипло прошептал Ян, и она поняла, что ему до смерти хочется, чтобы она его потрогала. Эта мысль наполнила ее радостью и гордостью, когда она провела руками по его плечам и груди, чувствуя, как вздрагивают его мышцы от ее легких, как перышко, прикосновений. Она подумала, какая атласная у него кожа, и дотронулась до нее губами, потом осмелела и поцеловала сосок, осторожно провела по нему языком и почувствовала, как он резко затаил дыхание, крепче обхватив ее спину. Элизабет была так поглощена удовольствием, которое получала, доставляя ему наслаждение своими слабыми томными поцелуями, что прошло несколько секунд, прежде чем она вдруг осознала, что его рука уже не водит по ее гладкому бедру, а настойчиво гладит ее между ног.

 Элизабет инстинктивно свела ноги и в панике подняла на него испуганные глаза.

 — Пожалуйста, дорогая, — ласково прошептал Ян, обжигая ее своим взглядом, пока его пальцы поглаживали ее, играя вьющимися волосами. — Не закрывайся от меня.

 Уткнувшись лицом ему в грудь, Элизабет прерывисто вздохнула и заставила себя подчиниться. Поглаживание продолжалось, становясь все более интимным, и она застонала — но не от боли и унижения, а от нахлынувшего на нее наслаждения.

 Она крепче обхватила его руками, и его палец проскользнул глубже в ее влажное тепло.

 — Я люблю тебя, — не помня себя, прошептала она ему в шею.

 Повернув ее на спину, он накрыл ее рот своим. Когда ее бедра начали инстинктивно двигаться в такт движениям его руки, он убрал руку, приподнял их и вошел в нее.

 — Сейчас тебе будет больно, любимая, но иначе невозможно. Если бы я мог взять на себя твою боль, я сделал бы это.

 Она не отвернула лицо и не попыталась высвободиться, а улыбнулась со слезами на глазах и прошептала:

 — Знаешь, как долго я ждала от тебя слова «любимая»? У него болезненно сжалось горло.

 — Сколько? — хрипло спросил он.

 Положив руки ему на плечи, Элизабет приготовилась к любой боли, которую ей придется испытать и приближение которой она чувствовала по его возросшему напряжению.

 — Два года. Я ждала и жд…

 Ее тело дернулось и из груди вырвался резкий вскрик, но боль почти тут же прошла, и он вошел в нее глубже, пока она не наполнилась вся его жаром и силой и не забылась, отдавшись прекрасным ощущениям, которые будили в ней его медленные глубокие движения. Поддавшись чистому инстинкту и силе своей любви,

 Элизабет стала невольно подстраиваться под его движения, двигая бедрами ему в такт и доводя его этим почти до неистовства. Ян держался из последних сил, чтобы не дать себе расслабиться до тех пор, пока она не достигнет пика наслаждения, но это давалось ему нелегко, поскольку юная искусительница инстинктивно распаляла в нем желание, ритмично сжимаясь вокруг него своей теплой влажностью.

 Элизабет вдруг почувствовала, как в ней поднимается что-то дикое и примитивное — разбегаясь по венам, пронизывая все ее тело. Голова ее откинулась на подушке, она ждала и жаждала этого нового неизведанного чувства — каким бы оно ни было. Он продолжал входить в нее снова и снова… а потом наступил взрыв, который заставил ее приподняться и закричать.

 Ян откинулся и, переждав немного, стал входить в нее короткими резкими толчками в такт спазмам, сотрясающим ее тело, и в ту же секунду, как они утихли, он вошел в нее во всю длину, изливаясь в нее и не понимая, что протяжный стон, который он услышал, был его собственным. Его тело начало содрогаться, и он обхватил ее и прижался к ее щеке, дыхание его стало частым и тяжелым, сердце билось как сумасшедшее, пока его жизнь сливалась с ее жизнью.

 Когда силы вернулись к нему, он перекатился на бок, все еще не отпуская ее. Ее волосы шелковым водопадом упали ему на грудь, и он дрожащей рукой отвел их от ее лица, мысленно благословляя ее за беззаветную нежность и страсть.

 Через несколько минут Элизабет пошевелилась в его руках, и он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза.

 — Говорил я тебе когда-нибудь, что ты изумительная? Она покачала головой, но потом вдруг вспомнила, что он уже называл ее однажды изумительной, и от этого воспоминания жгучие слезы защипали ей глаза.

 — Ты говорил мне это, — поправилась она, проводя пальцами по его плечу, чувствуя, что не в силах перестать дотрагиваться до него. — Ты говорил мне это, когда мы были…

 — В домике лесника, — закончил он за нее, тоже припоминая этот момент.

 В ответ она упрекнула его, что тогда он вел себя так, словно считал изумительной и Черайз Дюмонт, и в который уже раз Ян пожалел об упущенном времени… сколько дней и ночей она могла бы быть в его объятиях, как сейчас.

 — Знаешь, чем я занимался, когда ты ушла из домика лесника? — Она покачала головой, и он невесело усмехнулся: — Я провел время в мечтах о предстоящем вечере… Тогда я, конечно, не знал, что пройдет два года… — Он натянул на нее простыню, чтобы она не замерзла, и продолжил все тем же тихим ласковым голосом: — В тот день я так хотел тебя, что испытывал настоящую боль, когда смотрел, как ты застегиваешь платье. Хотя, — Ян усмехнулся, — за прошедшие четыре недели это состояние стало для меня почти привычным. Интересно, буду ли я по нему скучать.

 — Что ты имеешь в виду? — спросила Элизабет, чувствуя что он совершенно серьезен, несмотря на свой легкомысленный тон

 — Агонию неудовлетворенной страсти, — объяснил он, поцеловав ее в лоб, — которую я испытывал оттого, что постоянно хотел тебя.

 — Хотел меня? — - Элизабет вскочила так резко, что чуть не спихнула его, и безотчетно прикрылась простыней. — Так это… то, чем мы сейчас занимались, то есть, я хочу сказать…

 — Шотландцы называют это «заниматься любовью», — ласково перебил ее Ян. -

 В отличие от большинства англичан, которые предпочитают называть это

 «выполнением супружеского долга», — с ядовитой усмешкой добавил он.

 — Да, — отсутствующе подтвердила Элизабет, думая о том, что он хотел ее так сильно, что это причиняло ему физическую боль, — но неужели ты имел в виду это, когда столько раз говорил, что хочешь меня?

 Его чувственные губы изогнулись в полуулыбке.

 — Да.

 Щеки ее порозовели, и, несмотря на старание сохранить строгость, в глазах ее зажглись смешливые огоньки.

 — И в тот день, когда мы заключали сделку и ты сказал, что у меня есть нечто, чего ты очень хочешь, безумно хочешь… ты говорил об этом?

 — Ну, помимо всего прочего, и об этом, конечно, — согласился

 Ян, погладив ее пылающую щеку.

 — Если бы я знала об этом тогда, — сказала Элизабет, улыбнувшись сожалеющей улыбкой, — я бы непременно потребовала дополнительных уступок.

 Его неприятно поразила мысль, что, зная о своей власти над ним, она попыталась бы сделать условия сделки более жесткими. — И каких же уступок ты потребовала бы? — спросил он, тщательно следя, чтобы его лицо не отражало никаких эмоций. Она прислонилась щекой к его плечу и обвила руками его шею — Я бы сократила срок помолвки, время ухаживания и брачной церемонии.

 Ее сердечная прямота породила в нем новый всплеск нежности гордости за эту женщину, не склонную к фальшивой стыдливости. Ян бережно обнял ее, глядя ей в глаза с радостным удовлетворением. Он понял, что она редкая и необыкновенная, в первые же минуты, как встретил ее, а через несколько часов уже знал, что она все, о чем он мечтал. Страстная и скромная, умная и чувственная, он любил в ней все эти качества, но больше всего восхищался качеством, которое открыл много позже — ее мужеством. Он так гордился отвагой, с какой она каждый раз поднималась навстречу противнику, даже когда этим противником был он сам. Если бы не это, Элизабет была бы потеряна для него уже давным-давно, потому что сделала бы то, что делают все. другие женщины: она уцепилась бы за первого попавшегося мужчину, который был бы ей не противен, и переложила на него свои жизненные тяготы. Его Элизабет не сделала этого, она попыталась самостоятельно справиться с денежными и жизненными проблемами. Эта мысль напомнила ему о ее бережливости, и он тут же решил, что бережливость — одно из самых очаровательных и удивительных ее качеств.

 — О чем ты думаешь? — спросила она.

 — Я думаю, какой я умный, что с первых минут догадался, какое ты сокровище.

 Элизабет засмеялась, посчитав эти слова откровенной лестью.

 — И когда же ты обнаружил это?

 — Наверное, тогда, когда ты посочувствовала Галилею, — задумчиво ответил

 Ян.

 Элизабет не ожидала, что он отметит ее ум, а не внешность.

 — Правда? — с нескрываемым удовольствием спросила она. Он кивнул, с любопытством наблюдая за ее реакцией.

 — А ты что думала?

 Она неуверенно пожала плечами.

 — Я думала, ты скажешь, что сначала заметил мое лицо. Оно всегда вызывает у людей экстраординарную реакцию, — с неудовольствием вздохнула Элизабет.

 — Интересно, почему, — усмехнулся Ян, любуясь лицом, которое считал невероятно красивым и которое принадлежало женщине, лежащей перед ним как непорочная золотоволосая богиня.

 — Я думаю, это из-за глаз. Они у меня необычного цвета

 — Теперь я это вижу, — поддразнил он ее, потом сказал более серьезным тоном, — но когда я встретил тебя в саду, меня очаровало отнюдь не твое лицо — по той простой причине, что я не мог его видеть.

 — Прекрасно мог. Я же видела твое, хотя и было темно.

 — Да, но я стоял под фонарем, а ты пряталась в тени. Я, конечно, мог разглядеть, что у тебя правильные черты лица, так же, как был в состоянии оценить и другие твои достоинства, с которыми тоже все в порядке, но, боюсь, что это все, что было доступно моему взору А потом, вечером, я увидел тебя, когда ты спускалась по лестнице. Я был так поражен, что едва не выронил из рук бокал. Ее счастливый смех тихой музыкой разнесся по комнате.

 — Элизабет, — сухо сказал он, — я не такой дурак, чтобы одно только красивое личико могло свести меня с ума, а тем более заставить жениться, этого недостаточно даже для того, чтобы вызвать сильное плотское влечение.

 Она увидела, что он совершенно серьезен, и перестала смеяться.

 — Спасибо, — тихо сказала она, — это самый лучший комплимент, который вы могли мне сделать, милорд.

 — Только не называй меня милордом, — сказал Ян все так же серьезно, — если только в самом деле не имеешь этого в виду. Мне не нравится, когда ты напоминаешь мне о моем титуле.

 Элизабет прильнула щекой к его крепкой груди.

 — Как вам угодно, мой господин.

 Больше Ян уже не мог выдержать. Он перекатил ее на спину и жадно набросился на нее, заявляя свои права и руками, и всем телом.

 — Я еще не слишком утомил тебя, дорогая? — прошептал Ян несколькими часами позже.

 — Да, — ответила Элизабет, обессилено прижимаясь щекой к его плечу. — Но я слишком счастлива, чтобы сейчас уснуть.

 Ян чувствовал то же самое, но считал себя обязанным предложить ей хотя бы попытаться уснуть.

 — Ты пожалеешь об этом, когда утром нам надо будет выйти к завтраку, — сказал он, смеясь и придвигая ее к себе ближе.

 К его удивлению, это замечание вызвало легкие морщинки на ее гладком лбу.

 Она подняла к нему лицо и открыла рот, словно собираясь задать вопрос, но потом передумала и поспешно отвела взгляд.

 — Что такое? — спросил он, беря ее за подбородок и поворачивая лицом к себе.

 — Когда утром мы сойдем вниз, — сказала она с забавным смущением на лице,

 — …все будут знать, чем мы занимались сегодня ночью?

 Она думала, что он постарается уклониться от ответа.

 — Да, — вопреки ее ожиданиям, прямо ответил Ян.

 Она кивнула, смиряясь с этой мыслью, и повернулась в его руках.

 — Спасибо, что сказал правду.

 — Я всегда буду говорить тебе правду, — тихо пообещал он, и она поверила ему.

 Ей вдруг пришло в голову, что прямо сейчас, когда он только что дал обещание, она может спросить, имеет ли он отношение к исчезновению Роберта. И так же быстро, как эта мысль мелькнула у нее в мозгу, она с ужасом отвергла ее.

 Она не осквернит их брачное ложе этими отвратительными беспочвенными подозрениями, которые внушил ей человек, определенно имеющий зуб на шотландцев.

 Сегодня утром она приняла сознательное решение довериться ему и выйти за него замуж, и теперь должна держать свою клятву любить и почитать его — тем более что у нее не было ни малейшего желания нарушать ее.

 — Элизабет?

 — М-м-м?

 — Раз уж мы заговорили о правде, я хочу сделать тебе признание. Ее сердце глухо ударило по ребрам, и она напряженно застыла в его объятиях.

 — Какое? — тихо и испуганно спросила она.

 — Соседняя комната через дверь вовсе не является твоей спальней. Там ты можешь переодеваться и совершать утренний туалет. Видишь ли, я не одобряю английский обычай, когда жены спят отдельно от мужей. — Увидев ее обрадованное лицо, он улыбнулся. — Я счастлив видеть, — сказал он, целуя ее в лоб, — что в этом вопросе у нас нет разногласий.