• Уэстморленды [Джудит Макнот], #1

Глава 21

 Дженни стояла у окна на балкон, глядела во двор, на лице ее плавала улыбка, воспоминания о прошедшей ночи переполняли душу. Судя по положению солнца, утро было в самом разгаре, а она поднялась меньше часа назад, заспавшись дольше, чем когда-либо в жизни.

 Утром Ройс долго и настойчиво занимался с ней любовью, на сей раз с такой редкостной сдержанной нежностью, что даже сейчас сердечко Дженни усиленно билось. Он не сказал, что любит ее, но любил ее – она, будучи совершенно не искушенной в любовных делах, была в этом уверена. Зачем бы ему иначе так ее одаривать? Зачем так заботиться о ней в постели?

 Дженни погрузилась в раздумья и не заметила, как в комнату вошла Агнес. По-прежнему улыбаясь, она обернулась к служанке, державшей еще одно поспешно перешитое для нее одеяние, теперь из мягкого кремового кашемира. Невзирая на суровое, полное мрачных предзнаменований выражение лица горничной, Дженни окончательно преисполнилась решимости разбить все преграды и подружиться с прислугой. Разумеется, раз уж она покорила Волка, наладить добрые отношения со слугами не составит труда.

 Подыскивая, что бы сказать горничной, она взяла платье, и тут на глаза ей попалась бадья в алькове. Уцепившись за это как за безопасную тему для разговора, она заметила:

 – Этот чан так велик, что в него можно засунуть человека четыре, а то и пять. Мы дома купаемся в озере или в маленьких деревянных бадьях.

 – Тут Англия, миледи, – напомнила ей Агнес, собирая наряд, который Дженни надевала прошлым вечером. Госпожа бросила на нее изумленный взгляд, не уверенная, прозвучала ли в ответе нотка превосходства или нет.

 – А что, разве в Англии во всех больших домах такие огромные чаны, и настоящие камины, и… – она подняла руку, широким жестом охватив роскошную комнату с бархатными драпировками и толстыми коврами, устилающими пол, – …и все такое?

 – Нет, миледи. Да только вы в Клейморе, а сэр Альберт – управляющий нашего хозяина и управляющий старого лорда – получил указание содержать Клеймор как замок, достойный самого короля. Серебро чистят каждую неделю и пыли не дозволяют садиться ни на ковры, ни на пол. А если что-то приходит в негодность, его выбрасывают и приносят другое.

 – Должно быть, надо много трудиться, чтобы держать все в таком идеальном порядке, – заметила Дженни.

 – Правда, но раз новый хозяин сказал сэру Альберту, что тот должен делать, сэр Альберт, хоть он упрям и горд, подчинится, чего бы он там про себя ни думал про того, кто ему приказывает.

 Последнее поразительное замечание было наполнено такой колкостью и негодованием, что Дженни ушам своим не поверила. Нахмурившись, она повернулась кругом и посмотрела на горничную:

 – Агнес, что вы хотите сказать?

 Агнес явно сообразила, что сболтнула лишнее, побледнела, замерла и посмотрела на Дженни с неописуемым испугом.

 – Я ничего не сказала, миледи! Ничего! Мы все очень гордимся, что новый хозяин вернулся домой, и если все его враги нагрянут сюда, мы с гордостью отдадим ему свой урожай, и своих мужчин, и своих детей, если это понадобится для битвы. С гордостью! – выкрикнула она низким, отчаянным голосом. – Все мы – люди добрые, верные и не держим на хозяина никакого зла за то, что он сделал. И надеемся, что и он на нас зла не держит.

 – Агнес, – мягко проговорила Дженни, – вам не надо бояться меня. Я вас не выдам. О чем вы говорили, упоминая «то, что он сделал»?

 Бедную женщину била сильная дрожь, и когда Ройс, приоткрыв дверь, просунул внутрь голову, напоминая, что Дженни пора присоединиться к нему внизу за завтраком, Агнес уронила бархатное платье, подхватила его и выскочила из комнаты. Убегая, она оглянулась на Ройса, и Дженни на сей раз определенно увидела, как горничная опять крестится.

 Забыв в руках кашемировый наряд, Дженни уставилась на захлопнувшуюся дверь, задумчиво сморщив лоб.

 В большом зале почти не осталось следов вчерашнего веселья; пиршественные столы, заполнявшие помещение, сложили и убрали на место. Собственно говоря, единственным напоминанием о ночной пирушке служил десяток-другой рыцарей, все еще спавших на скамьях вдоль стен, ритмично и монотонно похрапывая. Несмотря на кипящую вокруг видимость бурной деятельности, Дженни сочувственно отметила, что слуги еле ноги таскают и почти ни один из них не сумел увернуться от полновесных пинков одного рассерженного рыцаря на скамейке, не желающего, чтобы тревожили его сон.

 Ройс поднял глаза на подходившую к столу Дженни и вскочил на ноги с той легкой, кошачьей грацией, которая всегда восхищала ее.

 – Доброе утро, – интимно промолвил он низким голосом. – Надеюсь, ты хорошо выспалась?

 – Очень, – смущенным шепотом отвечала она, но, когда усаживалась с ним рядом, глаза ее сверкали.

 – Доброе утро, моя дорогая! – радостно вскричала тетушка Элинор, отводя взгляд от стоящего перед ней подноса с холодной закуской, на котором она изящно резала тонкими ломтиками кусок оленины. – Кажется, ты в прекрасном расположении духа нынче.

 – Доброе утро, тетушка Элинор, – проговорила Дженни и окинула любопытным взором молчаливых присутствующих – сэра Стефана, сэра Годфри, сэра Лайонела, сэра Юстаса, Арика и брата Грегори. Заметив странное безмолвие и потупленные глаза мужчин, она с нерешительной улыбкой сказала: – Всем доброе утро.

 В ее сторону медленно повернулись пять мужских физиономий – бледных, натянутых, выражавших разнообразные чувства, от глухого страдания до полного смятения.

 – Доброе утро, миледи, – вежливо откликнулись присутствующие, но трое при этом скривились, а двое заслонили глаза руками. Этим утром один только Арик оставался нормальным. Полностью его проигнорировав, Дженни посмотрела на брата Грегори, который выглядел не лучше других, а потом на Ройса.

 – Что со всеми стряслось? – спросила она.

 Ройс взял себе белого пшеничного хлеба и холодного мяса, стоявшего на столе, и мужчины неохотно последовали его примеру.

 – Расплачиваются за вчерашнюю ночную оргию с попойкой и дев… гм… и с попойкой, – ухмыляясь, растолковал Ройс.

 Изумленная Дженни оглянулась на брата Грегори, только что поднесшего к губам кружку с элем.

 – И вы тоже, брат Грегори? – поинтересовалась она, и бедняга поперхнулся.

 – В первом грешен, миледи, – виновато признался он, – но утверждаю полнейшую свою невиновность во втором.

 Дженни, не успевшая расслышать поспешно проглоченное Ройсом второе слово, удивленно уставилась на монаха, но тут встряла тетушка Элинор:

 – Я предвидела именно эти хвори, моя дорогая, и раненько утречком спустилась было на кухню приготовить чудесное подкрепляющее, да нашла там всего лишь щепотку шафрана!

 Упоминание о кухне немедленно привлекло внимание Ройса, и он, кажется, в первый раз принялся с большим интересом изучать леди Элинор.

 – Вы считаете, что на моих кухнях недостает многого… что помогло бы сделать все это, – он обвел жестом довольно-таки неаппетитные остатки вчерашней еды, – намного приятней на вкус?

 – Ну конечно же, ваша светлость, – с готовностью подтвердила она. – Я испытала серьезное потрясение, обнаружив такую прискорбно пустую кухню. Там есть розмарин и тимьян, но нет ни изюма, ни имбиря, ни корицы, ни майорана, не говоря уж о гвоздике. Я нигде не увидела ни одного ореха, за исключением единственного жалкого, высохшего каштана! Орехи – это ж великолепнейшая добавка к деликатесным соусам, изысканным десертам…

 Заговорив на кулинарную тему, тетушка Элинор вдруг оказалась в центре безраздельного мужского внимания. Один только Арик не проявил ни малейшего интереса, упорно предпочитая поедаемую им холодную гусиную ногу деликатесным приправам и десертам.

 – Продолжайте, – сказал Ройс, сосредоточенно и восторженно взирая на нее. – Что бы вы могли приготовить, подразумевая, конечно, наличие всех необходимых для этого продуктов?

 – Ну, дайте подумать, – сказала она, слегка хмуря лоб. – Прошел не один десяток лет с тех пор, как я распоряжалась на кухнях в своем собственном милом замке, но… ах да, жареные свиные отбивные с корочкой, до того воздушные и восхитительные, что просто тают во рту; или взять, например, курицу, которую вы едите, – заметила она в адрес сэра Годфри, наслаждаясь новой для себя ролью специалиста в области кулинарии. – Вместо того чтобы жарить ее на вертеле и подавать высушенной и жесткой, как холщовая тряпка, можно было бы потушить ее в бульоне пополам с вином, прибавив корицы, муската, укропа и сладкого перца, а потом выложить на хлебный поднос, пропитав хлеб вкусным соком. А уж что можно сделать из фруктов, скажем, из яблок, или груш, или айвы!.. Только мне понадобился бы мед, и миндаль, и финики для глазури, впрочем, и корица тоже, но, как я уже сказала, на здешних кухнях ничего этого не найдется.

 Ройс напряженно смотрел на нее, позабыв о своем холодном гусе.

 – Вы сумеете раздобыть все, что требуется, здесь, в Клейморе, или, может быть, на деревенском рынке?

 – Надо надеяться, многое, – охотно отозвалась тетушка Элинор.

 – В таком случае, – провозгласил Ройс тоном, приличествующим оглашению королевского эдикта, – кухня отныне в ваших руках, а мы все ждем будущих великолепных блюд. – Взглянув на сэра Альберта Пришема, стоящего возле стола, Ройс поднялся и сообщил ему: – Я только что передал кухню в распоряжение леди Элинор.

 Худая физиономия управляющего усердно демонстрировала равнодушие, но пальцы на набалдашнике белой трости сжались в кулак, когда он, вежливо кивнув, ответил:

 – Как я уже говорил, еда меня мало интересует.

 – А ведь она должна чрезвычайно интересовать вас, сэр Альберт, – со знанием дела уведомила его тетушка Элинор, – поскольку вы употребляете в пищу все, что не следует. Люди со вкусом никогда не едят брюкву, жирные блюда и твердые сыры.

 Физиономия управляющего окаменела.

 – Я не обладаю вкусом, мадам.

 – Но будете обладать! – весело предрекла тетушка Элинор, тоже вставая и горя желанием доказать это на деле.

 Игнорируя словоохотливую леди, сэр Альберт обратился к хозяину:

 – Если вы готовы приступить к осмотру поместья, можем отправиться тотчас. – Ройс кивнул, и управляющий холодно добавил: – Надеюсь, кроме как в кухнях, вы нигде не найдете недостатков в моем руководстве.

 Ройс метнул на него странный взгляд, потом улыбнулся Дженнифер, запечатлел на ее щеке почтительный поцелуй, а на ушко шепнул:

 – Предлагаю хорошенько выспаться, ибо намерен снова мешать тебе спать всю ночь.

 Дженни ощутила жар, заливающий щеки, в то время как Арик поднялся с явным намерением держаться бок о бок с Ройсом во время осмотра поместья. Ройс остановил его.

 – Сопровождай леди Элинор в ее походе, – велел он и с непонятной многозначительностью добавил: – И гляди, чтоб плохого ничего не случилось.

 Арик застыл, потом зашагал прочь, положительно источая негодование и чувство оскорбленного достоинства, а леди Элинор взволнованно засеменила следом.

 – Мы очень мило проведем с вами время, дорогой мальчик, – с энтузиазмом заверяла она, – хотя на это уйдет не один день, а несколько, ибо нам совершенно необходимы травы для моих целебных отваров и растираний, равно как и для приправ к блюдам. Я должна отыскать гвоздику для лечения сухожилий и мышц, и «мускатный цвет», разумеется. «Мускатный цвет», как вам известно, предупреждает колики, понос и запор, а есть еще и мускатный орех, весьма полезный при простуде и сильной хандре. И я особенно позабочусь о вашей диете в частности, ибо вы, как вам известно, весьма нездоровы. Вы расположены к меланхолии, я это сразу подметила…

 Сэр Юстас с кривой ухмылкой оглядел других рыцарей.

 – Лайонел, – крикнул он достаточно громко, чтобы уходящий гигант расслышал, – не кажется ли тебе, что наш Арик в данный момент выглядит меланхоличным? Или лучше будет сказать, обиженным?

 Сэр Лайонел перестал жевать, оценивающе окинул сверкающими от удовольствия глазами застывшую широченную спину Арика и через секунду сосредоточенного размышления отвечал:

 – Арик выглядит раздраженным.

 Сэр Годфри вытянулся, чтобы посмотреть самолично.

 – Удрученным, – заключил он.

 – У него колики, – с усмешкой добавил Стефан Уэстморленд.

 Мужчины дружно посмотрели на Дженни, приглашая ее принять участие в забаве, однако та вынуждена была отказаться, потому что в этот миг Арик оглянулся и метнул на товарищей мрачнейший взгляд, способный обратить в прах камень и с легкостью устрашить большинство мужчин. К несчастью, на рыцарей он произвел обратный эффект, и они разразились хохотом, который, отскочив от стен, прокатился эхом под балками потолка, провожая Арика до самых дверей.

 Только юный Гэвин, появившийся как раз вовремя, чтобы стать свидетелем отбытия Арика с леди Элинор, заступился за великана. Сердито глянув на остальных из-за стола, он изрек:

 – Неподобающее занятие для рыцаря – прислуживать старушке, когда она рвет травы и собирает орехи. Это больше пристало хозяйкиной служанке.

 Лайонел отвесил мальчишке добродушный тумак.

 – С подобными рассуждениями ты навсегда останешься в немилости у леди Анны, мой мальчик. Если б ты провожал ее собирать цветы, то продвинулся бы гораздо дальше, нежели задираясь и пытаясь произвести впечатление мужской доблестью, как вчера вечером. – Обернувшись к Дженнифер, сэр Лайонел пояснил: – Этот малец предпочитает бахвальство галантному обхождению. А пока он бахвалился, Родерик мило отплясывал с леди Анной и завоевал честное девичье сердце. Не желаете ли просветить его с женской точки зрения?

 Сочувствуя юношеским переживаниям Гэвина, Дженни молвила:

 – Не могу говорить за леди Анну, но я, например, не нашла в личности сэра Родерика ничего, что заставило бы женщину обратить на него внимание.

 В глазах Гэвина засветилась признательность, он послал приятелям самодовольную улыбку и принялся за невкусную еду.

 

 Остаток утра и часть дня Дженни провела, запершись со швеей, нанятой сэром Альбертом в деревне, чтобы помочь госпоже с подготовкой одежды. Управляющий, безусловно, успешно справляется со своими обязанностями, думала Дженни, роясь в доставленных к ней сундуках. Весьма старателен и весьма холоден. Он ей совсем не понравился, хоть она не могла точно понять почему. Судя по оброненным Агнес нынче утром словам, все слуги в Клейморе определенно высоко ценят этого человека. Ценят и опасаются. Расстроенная своей слишком чувствительной реакцией на окружающих и бесконечным, настороженным молчанием присутствующих в комнате женщин, она смотрела на вороха богатых разноцветных тканей, наваленных на постели и наброшенных на кресла. Они лежали точно яркие лужицы расплавленных драгоценностей – рубиновые с вкраплением золота атласы, серебряная и золотая парча, аметистовый бархат, сапфировая тафта, которая переливалась, словно усеянная алмазами, богатые сияющие шелка всех цветов радуги. Рядом расстилались мягкие английские шерстяные ткани разной плотности и всех мыслимых расцветок. Была тут хлопчатая мануфактура из Италии в продольную и поперечную полосу; сплошь расшитые материи для халатов и нижних юбок; гладкое, почти просвечивающее полотно для рубашек и исподнего; сверкающие прозрачные ткани для вуалей; глянцевая кожа для башмаков и перчаток.

 Даже учитывая необходимость изготовить полный гардероб для Ройса, и для себя, и для тетушки Элинор, Дженни едва могла сообразить, на что употребить все это количество. Озадаченная размахом предстоящей работы, отсутствием воображения и своей неосведомленностью о модах, Дженни без особого интереса повернулась к двум огромнейшим сундукам, битком набитым мехами.

 – По-моему, – громко обратилась она к Агнес, схватив в охапку роскошный темный соболий мех, – это можно пустить на отделку накидки из темно-синего бархата для герцога.

 – Из кремового атласа! – почти отчаянно выпалила Агнес, и лицо ее обрело обычное хмурое выражение.

 Дженни с удивлением и облегчением обернулась, радуясь, что женщина, служившая, как ей стало недавно известно, швеей при бывшей госпоже Клеймора, наконец-то добровольно проронила словечко. Пытаясь скрыть отсутствие энтузиазма по отношению к высказанной ею идее, Дженни переспросила:

 – Из кремового атласа? В самом деле? Вы думаете, герцог это наденет?

 – Для вас, – промямлила Агнес, словно ее вынуждал говорить некий внутренний голос совести, протестующий против использования соболей не по назначению, – не для него.

 – О! – вымолвила Дженни, изумленная и удовлетворенная предложенной комбинацией, и указала на белый мех: – А это?

 – Горностай для оторочки сапфировой парчи.

 – А для герцога? – настаивала Дженни, испытывая все большее удовлетворение.

 – Бархат, темно-синий, черный и вот этот темно-коричневый.

 – Я плохо разбираюсь в модах, – призналась Дженни, разулыбавшись от удовольствия. – Когда была помоложе, вообще не интересовалась, а в последние годы жила в аббатстве и видела только те одежды, которые все мы носили. Но я уже поняла, что глаз у вас наметан на то, как должны выглядеть вещи, и с радостью принимаю все предложения.

 Повернувшись, она с удивлением увидела обомлевшую физиономию Агнес, и хотя на ней было нечто напоминающее улыбку, Дженни заподозрила, что вызвано это скорее ее признанием о пребывании в монастыре, чем комплиментом вкусу горничной. Две другие швеи, некрасивые молодые женщины, тоже вроде бы чуть-чуть оттаяли. Возможно, сочли ее не таким уж врагом, раз последние годы она провела мирно, как благочестивая католичка.

 Агнес шагнула вперед и принялась собирать ткани, включая полотно, уже предназначенное для особого употребления.

 – Вы можете сделать выкройку для пелерины и платья? – спросила Дженни, наклоняясь и сгребая кремовую парчу. – Я не имею понятия, как все это кроить, хотя, разумеется, помогу резать. Пожалуй, я лучше справляюсь с ножницами, чем с иголкой.

 Глухой звук, похожий на сдавленное хихиканье, вырвался у одной из молодых женщин, и Дженни, оглянувшись от неожиданности, обнаружила, что швея по имени Гертруда заливается испуганным румянцем.

 – Вы смеетесь? – проговорила Дженни, надеясь, что не ошиблась, ибо давно жаждала хоть какого-нибудь дружеского общения с женщиной.

 Гертруда покраснела еще больше.

 – Вы ведь смеялись, правда? Из-за того, что я упомянула о своем искусном обращении с ножницами?

 Губы женщины неудержимо тряслись, а глаза чуть на лоб не вылезли от попыток сдержать нервный смех. Не догадываясь, что своим пристальным взглядом пугает несчастную женщину до смерти, Дженни пыталась понять, что смешного можно найти в ее признании насчет ножниц. И вдруг приоткрыла рот.

 – Вы что, слышали? О том, что я сделала… с вещами вашего хозяина?

 Женщина еще сильнее округлила глаза, посмотрела на свою подругу, проглотила смешок, а потом снова уставилась на Дженни.

 – Стало быть, это правда, миледи? – прошептала она.

 Внезапно этот дерзкий поступок и самой Дженни показался забавным. Она весело кивнула:

 – Работа была жуткая, еще хуже, чем зашивать наглухо рукава его рубашек, и…

 – И это вы тоже сделали? – Прежде чем Дженни успела ответить, обе швеи с облегчением захохотали, подталкивая друг друга в бока. Даже губы Агнес дрожали от смеха.

 Когда две женщины помоложе ушли, Дженни вместе с Агнес направилась в покои Ройса, чтобы дать ей образчик одежд, которые можно было бы использовать, сняв мерки для новых нарядов. В прикосновении к его камзолам, плащам, рубахам было что-то непривычно интимное и необычайно волнующее.

 «У него поразительно широкие плечи, – с оттенком гордости подумала Дженни, протягивая Агнес шерстяную тунику, – и поразительно мало вещей для такого богатого человека». Все его имущество отличалось великолепным качеством, но выглядело сильно поношенным – молчаливым свидетельством о мужчине, погруженном в гораздо более насущные заботы, чем платье.

 Многие рубахи слегка потерлись на груди, на двух недоставало пуговиц. «Ему необходима жена», – думала Дженни с легкой улыбкой, подмечая все эти мелочи.

 Теперь, когда барьер неприязни рухнул, Агнес охотно продолжила обсуждение вопросов, касающихся шитья, а уходя, подарила хозяйке настоящую сияющую улыбку, но и это озадачило Дженни не менее, чем обрадовало.

 Когда горничная вышла, она осталась стоять на том же месте в спальне Ройса, вопросительно хмурясь. Не в силах найти ответы, набросила на плечи легкую накидку и отправилась искать их у человека, с которым могла говорить свободно.

 Сэр Юстас, сэр Годфри и сэр Лайонел посиживали на низкой каменной скамье во дворе с жутко вспотевшими физиономиями, бессильно свесив зажатые в руках мечи, видно, пытаясь набраться сил после ночной попойки и утренней тренировки с оружием.

 – Вы не видели брата Грегори? – спросила Дженни.

 Сэру Юстасу показалось, будто он видел брата, беседующего с возчиком, и Дженни зашагала в указанном им направлении, точно не зная, в каком из каменных строений, обрамлявших широкий внутренний двор, хранятся кареты и фургоны. Следующей после самого замка постройкой была кухня, легко узнаваемая по высоким, искусно сложенным трубам и дымоходам. Рядом с кухней стояли сарай, пивоварня и прелестная церковка. На другой стороне двора находилась кузница, где ковали лошадей и где Гэвин деловито начищал щит Ройса, не обращая внимания на груды оружия и доспехов, ожидающих, когда ими займутся менее знаменитые руки. Дальше был каретный сарай, а за ним располагались конюшни, свинарник и огромная голубятня, с виду пустая, без птиц.

 – Вы кого-нибудь ищете, ваша светлость?

 Дженни вздрогнула от неожиданности, заслышав голос монаха.

 – Вас, – отвечала она, смеясь над своим испугом. – Я хотела спросить вас кое о чем, – объяснила она, осторожно поглядывая на людей во дворе, занятых разнообразной работой. – Но не здесь.

 – Может быть, выйдем за ворота? – предложил брат Грегори, мгновенно сообразив, что она желала бы поговорить там, где их никто не увидит и не услышит.

 Однако, подойдя к стражнику у ворот, Дженни испытала настоящее потрясение.

 – Простите, миледи, – с любезной невозмутимостью проговорил стражник, – мне приказано выпускать вас из замка не иначе, как в сопровождении милорда.

 – Что?

 – Вам нельзя покидать…

 – Я слышала, – резко оборвала его Дженни, с трудом сдерживая гнев. – Вы хотите сказать, что я… я здесь пленница?

 Стражник, закаленный в многочисленных битвах, не имел никакого опыта общения с благородными леди, он метнул тревожный взгляд на дежурного сержанта, который вышел вперед, официально поклонился и объяснил:

 – Это вопрос… э-э-э… вашей безопасности, миледи.

 Подумав, будто он намекает, что ей небезопасно появляться в деревне после вчерашнего происшествия, Дженни махнула рукой:

 – О, я не собираюсь идти дальше вон тех деревьев, и…

 – Простите. Милорд отдал особое распоряжение.

 – Понятно, – солгала Дженни, но ей совершенно не улыбалось вновь оказаться пленницей. Она собралась было уйти, потом повернулась к неумолимому сержанту.

 – Скажите мне вот что, – попросила она тихим зловещим тоном. – Это… ограничение… касается всех, кто пытается выйти из замка, или только меня?

 Он отвел взгляд.

 – Только вас, миледи. И еще одной леди – вашей тетки.

 Рассерженная и униженная, Дженни отвернулась, и тут ей пришло в голову, что Ройс, конечно, послал с тетушкой Элинор Арика… не как сопровождающего, а как стражника.

 – Я знаю другое место, – спокойно предложил брат Грегори, беря ее под руку и ведя через широкий двор.

 – Не могу в это поверить! – сердито шепнула Дженни. – Я тут в плену!

 Брат Грегори сделал широкий жест, охвативший весь огромный двор.

 – Ах, но что за великолепная тюрьма! – заметил он с одобрительной улыбкой. – Прекрасней любого замка!

 – Тюрьма, – мрачно уведомила его Дженни, – есть тюрьма.

 – Возможно, – предположил монах, не оспаривая такой ценной мысли, – у вашего супруга есть причины иного рода, чем те, о которых вы думаете, держать вас целиком и полностью под своей защитой.

 Не понимая, куда он ее ведет, она следовала за ним к церкви. Он отворил двери и отступил в сторону, пропуская ее вперед.

 – Какого рода? – спросила Дженни, как только они оказались в сумрачном, холодном уединении.

 Брат Грегори указал на отполированное дубовое кресло, и Дженни села.

 – Конечно, я не могу знать, – ответил он, – но его светлость никогда ничего не делает без основательных на то причин.

 Пораженная Дженни пристально уставилась на него:

 – Брат, он вам нравится, да?

 – Да, только самое главное – нравится ли он вам?

 Она всплеснула руками.

 – Несколько минут назад, пока не обнаружила, что не могу выйти со двора, я сказала бы «да».

 Брат Грегори скрестил руки, пальцы и кисти его скрылись под длинными белыми рукавами одеяния.

 – А сейчас, – поинтересовался он, приподнимая белобрысую бровь, – когда обнаружили, он вам все еще нравится?

 Дженни потерянно усмехнулась и беспомощно кивнула.

 – Могу сказать лишь: то-то и оно, – пошутил он, опускаясь рядом в кресло. – Ну так о чем же вы хотели поговорить со мной в такой тайне?

 Дженни прикусила губу, прикидывая, как бы объяснить.

 – Вы не заметили ничего… м-м-м… странного в отношении всех здешних жителей? Не ко мне, а к моему мужу?

 – В каком смысле странного?

 И Дженни рассказала, как видела горничных, осеняющих себя крестным знамением, когда Ройс поблизости, заметила, сколь необычным ей показалось, что в деревне вчера никто не приветствовал возвращавшегося хозяина радостными возгласами, и закончила историей о швеях, которых немало позабавил ее рассказ о порче одежды и одеял солдат Волка.

 Вместо возмущения разрушительной деятельностью Дженни брат Грегори созерцал ее с долей изумленного восторга.

 – Вы в самом деле… изрезали их одеяла?

 Она сокрушенно кивнула.

 – Вы поразительно храбрая женщина, Дженнифер, и я полагаю, вам понадобилось немало отваги, чтобы после этого встретиться с вашим супругом.

 – Ничего не понадобилось, – с кривой усмешкой призналась она. – Я и не думала, что окажусь там и увижу его реакцию, потому что мы с Бренной задумывали бежать прямо на следующее утро.

 – Вам в любом случае не следовало уничтожать одеяла, в которых они нуждались, но я уверен, что вы понимаете это, – добавил он. – Что ж, а теперь можно мне попытаться ответить на ваш вопрос по поводу странного отношения крестьян к своему новому лорду?

 – Да, пожалуйста! Или я все это выдумала?

 Брат Грегори вдруг вскочил, направился к свечам, стоящим перед искусно вырезанным крестом, и невесть зачем принялся поправлять одну, упавшую.

 – Ничего вы не выдумали. Я тут всего один день, но здешние люди больше года не имеют священника, так что охотно беседовали со мной. – Нахмурившись, он повернулся к ней: – Вам известно, что супруг ваш осаждал это самое поместье восемь лет назад?

 Дженни кивнула, и он, похоже, почувствовал облегчение.

 – Ну хорошо, а вы когда-нибудь видели осаду?

 – Нет.

 – Картина, уверяю вас, неприглядная. Здесь говорят: «Когда два дворянина дерутся, горят хижины бедняков», – и это правда. Страдают не только замок и его обитатели, но и вилланы, и деревенские жители. Урожай их растаскивают и осажденные, и нападающие, их детей убивают в стычках, их дома разрушают. Атакующие нередко нарочно жгут все вокруг замка, уничтожают поля и сады, даже убивают работников, чтобы они не пополняли ряды защитников.

 Хоть для Дженни все это и не было полной неожиданностью, но сейчас, когда она сидела в мирной маленькой церкви, стоящей на земле, которую некогда осаждал Ройс, картина обретала неприятную реальность и четкость.

 – Ваш муж, несомненно, проделывал кое-что подобное при осаде Клеймора, и пусть у него, в чем я уверен, не было личных мотивов и действовал он в высших интересах короны, крестьянам нет дела до мотивов дворян, когда война превращает их в нищих, война, в которой они ничего не выигрывают, но все теряют.

 Дженни подумала о горских кланах, которые все дрались и дрались, не жалуясь на лишения, и озадаченно покачала головой.

 – Здесь все по-другому.

 – В отличие от членов ваших кланов, особенно горских, английские крестьяне не участвуют в дележе победной добычи, – пояснил брат Грегори, понимая ее затруднения и пытаясь растолковать. – По английским законам вся земля принадлежит королю. Король выделяет куски этой земли своим любимым дворянам в награду за верность или особые заслуги. Дворяне по собственному усмотрению выбирают место, где будут располагаться их владения, и потом от себя жалуют крестьянам земельный надел, в обмен на что вассалы должны отрабатывать два-три дня в неделю на полях господина или служить в замке. Разумеется, время от времени они также обязаны отдавать меру зерна иди других продуктов.

 – Когда приходит война или голод, лорд морально – но не в силу закона – обязан защищать интересы своих слуг и вилланов. Иногда они так и делают, но обычно лишь в том случае, если им это выгодно.

 Брат Грегори умолк, и Дженни медленно проговорила:

 – Вы хотите сказать, они боятся, что муж мой не станет их защищать? Или что они ненавидят его за осаду Клеймора и выжженные поля?

 – Ни то ни другое, – сокрушенно отвечал брат Грегори. – Крестьяне – большие философы и хорошо знают, что каждому поколению придется увидеть свои поля сожженными, когда лорд их ввяжется в драку с одним из себе подобных. Но что касается вашего мужа, дела обстоят совсем иначе.

 – Иначе? – переспросила Дженни. – В каком смысле?

 – Он посвятил войне всю свою жизнь, и они опасаются, что все враги его один за другим устремятся на Клеймор в жажде мести. Либо он сам навлечет их на свою голову из любви к битвам.

 – Это смешно, – возразила она.

 – Правда, но пройдет время, прежде чем они это поймут.

 – А я думала, они будут гордиться, потому что ведь он… ведь для англичан он герой.

 – Они гордятся. И чувствуют облегчение, и уверены, что в отличие от своего предшественника он захочет и сможет, если понадобится, защитить их. Сила и могущество дают ему тут немалое преимущество. На самом деле они преисполнены благоговения перед ним.

 – А кажется, что они преисполнены ужаса, – горько заметила Дженни, вспоминая, как служанки вели себя в его присутствии.

 – Верно, и на то есть особые причины.

 – Не вижу я никаких особых причин, по которым им следовало бы его бояться, – с полной убежденностью заявила она.

 – Да, но взгляните-ка их глазами: новым их господином стал человек, прозванный Волком в честь злобного, прожорливого зверя, который нападает и рвет свою жертву в клочья, пожирая ее. Больше того, легенда – не факт, а легенда – гласит, что у него нет жалости ни к кому, кто стоит у него на дороге. Став их лордом, он получил также право решать, какие налоги им придется платить; естественно, будет председательствовать в суде при разбирательствах, назначать наказания провинившимся – все это его право. Ну а теперь, – многозначительно посмотрел на нее брат Грегори, – пожелали бы вы, чтобы все это решал за вас такой человек, учитывая его репутацию безжалостного и жестокого?

 Дженни разгневалась:

 – Ох, но ведь он не безжалостен и не жесток. Будь он хоть вполовину так плох, нам с сестрой в его руках выпала бы не такая судьба, а гораздо хуже.

 – Воистину, – согласился монах, улыбнувшись ей с оттенком гордости. – Остается теперь только ждать, пока муж ваш поживет какое-то время среди этих людей и они смогут вывести собственные заключения.

 – По-вашему, получается все очень просто, – заключила Дженни, вставая и оправляя юбки. – И должно быть, так оно и есть. Надеюсь, долго ждать не придется, они скоро поймут, что он…

 Дверь распахнулась, и оба они оглянулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как на сердитом лице Ройса появляется облегчение.

 – Никто не знал, куда вы подевались, – сказал он и зашагал к Дженнифер, зловеще громыхая сапогами по натертому деревянному полу церкви. – Впредь не исчезайте, не доложив кому-нибудь, куда направляетесь.

 Брат Грегори бросил один-единственный взгляд на негодующее лицо Дженнифер и вежливо извинился. Как только дверь закрылась за ним, Дженни резко бросила:

 – Я и не знала, что я здесь пленница.

 – Зачем тебе понадобилось покидать замок? – поинтересовался Ройс, не потрудившись притвориться, будто не понял значения ее слов.

 – Затем, что я хотела поговорить наедине с братом Грегори, – мрачно уведомила его Дженни. – Теперь твой черед ответить на мой вопрос. Почему мне запрещено покидать замок? Я у себя дома или в тюрьме? Я не собираюсь…

 – Ты у себя дома, – перебил он, неожиданно усмехнулся, к полному ее замешательству, и добавил, тихонько и восхищенно фыркая: – И у тебя самые синие в мире глаза. Когда ты злишься, они становятся цвета мокрого синего бархата.

 – Мокрого бархата? – кисло переспросила она, морща носик. – Мокрого бархата…

 Белые зубы его сверкнули в широчайшей улыбке.

 – Разве нет? А что я должен был сказать?

 Улыбка была неотразимой, и Дженни поддалась его озорному настроению.

 – Ну мог бы сказать, что они цвета… – она увидела большой сапфир, украшающий распятие, и предложила: – …сапфиров. Это неплохое сравнение.

 – Ах, но сапфиры холодные, а глаза твои теплые и выразительные. Как, лучше? – хихикнул он, не слыша более возражений насчет мокрого бархата.

 – Гораздо, – охотно согласилась она. – Не соблаговолишь ли продолжить?

 – Комплименты?

 – Конечно.

 Губы его дрогнули от смеха.

 – Очень хорошо. Ресницы твои напоминают мне черную от сажи метелку.

 Развеселившаяся Дженни залилась мелодичным смехом.

 – Метелку! – радостно хохотала она, укоризненно качая головой.

 – Точно. А кожа твоя белая, мягкая, гладкая… Глядя на нее, я вспоминаю…

 – Ну? – фыркая, подтолкнула она.

 – Яйцо. Продолжать?

 – О, пожалуйста, больше не надо, – пробормотала она сквозь смех.

 – Как я понял, у меня ничего не вышло? – ухмыляясь, уточнил он.

 – Я-то думала, – упрекнула она, задыхаясь, – что даже при английском дворе требуется хоть какое-то галантное обхождение. Ты что, никогда не бывал при дворе?

 – Старался бывать как можно меньше, – мягко ответил он, но внимание его привлекли ее полные улыбающиеся губы, и Ройс без предупреждения сгреб Дженни в объятия, прижавшись к этим губам жадным, торопливым ртом.

 Дженни охватывал сладостный, чувственный поток его желания, и она с усилием отвела губы. Взор его, уже потемневший от страсти, проникал в самую глубину ее глаз.

 – Ты не сказал, почему, – дрожащим шепотом напомнила она, – мне запрещено покидать замок.

 Ройс медленно погладил ее по плечам и снова склонил к ней голову.

 – Только на несколько дней… – отвечал он, целуя ее после каждой фразы, – пока я не удостоверюсь, что за стенами… – он прижал ее крепче, – ничего не грозит.

 Дженни отдалась невероятному наслаждению от поцелуев, ощущая, как его мускулистое тело напрягается от желания.

 Солнце уже клонилось к закату, когда они пересекали двор по дороге к большому залу.

 – Интересно, что тетушка Элинор задумала на ужин, – проговорила она, улыбаясь ему.

 – В данный момент, – многозначительно заметил Ройс, – у меня разгорелся аппетит вовсе не на еду. Однако, раз уж о том зашла речь, скажи, твоя тетка и правда такая мастерица в поварских делах, как она утверждает?

 Дженни искоса нерешительно взглянула на него:

 – Честно сказать, не могу вспомнить, чтобы в нашем семействе ее когда-нибудь расхваливали за это. Ее всегда почитали за целебные снадобья; мудрые женщины со всей Шотландии прибывали к ней за мазями и отварами всяких сортов. Тетушка Элинор убеждена, что соответствующая еда, соответствующим образом приготовленная, излечивает всевозможные недуги и что некоторые продукты обладают особой лечебной силой.

 Ройс сморщил нос:

 – Лечебная еда? Не совсем то, что я имел в виду. – Он окинул ее оценивающим взглядом, словно ему что-то внезапно пришло в голову. – А ты разбираешься в готовке?

 – Нисколечко, – весело откликнулась она. – Мой конек – ножницы.

 Ройс громко прыснул со смеху, но появление сэра Альберта, шагавшего к ним через двор с еще более суровым, чем обычно, видом, положило конец веселью Дженни. Холодные глаза, изможденное тело, тонкие губы придавали внешности управляющего злобную жестокость, и Дженни вдруг безотчетно встревожилась.

 – Ваша светлость, – обратился он к Ройсу, – виновник вчерашнего происшествия, швырнувший ком грязи, доставлен сюда. – Он указал жестом на кузню в дальнем конце двора, где два стражника держали с обеих сторон мальчишку с побелевшим лицом и собиралась толпа слуг. – Не поручите ли мне самому разобраться?

 – Нет! – выпалила Дженни, не в силах побороть неприязнь к этому человеку.

 Со слегка завуалированным раздражением во взгляде управляющий отвернулся от Дженнифер к Ройсу.

 – Ваша светлость? – повторил он, не обращая на нее внимания.

 – Я не знаком с гражданскими дисциплинарными мерами и процедурами, – сказал Ройс Дженнифер, явно уклоняясь от прямого ответа.

 Они подходили к быстро растущей толпе, и Дженни обратила на мужа полные мольбы глаза, а в памяти ее звучали речи брата Грегори.

 – Если ты разбираться не хочешь, я могу выступить вместо тебя, – лихорадочно вызвалась она. – Я с незапамятных времен наблюдала, как заседает в суде мой отец, и знаю, как это делается.

 Ройс оглянулся на управляющего:

 – Совершите обычные формальности, а жена моя вынесет приговор.

 Сэр Альберт крепко стиснул зубы, но отвесил почтительный поклон:

 – Как пожелаете, ваша светлость.

 Толпа расступилась, пропуская их, и Дженни заметила, что все стоявшие со стороны Ройса отпрянули гораздо дальше, чем требовалось для прохода, стараясь держаться вне пределов его досягаемости.

 Когда они вышли в центр широкого круга, сэр Альберт, не теряя времени, приготовился вершить правосудие. Сверля ледяным взглядом перепуганного парнишку, управляющий объявил:

 – Ты виновен в злодейском нападении на госпожу Клеймора, в тягчайшем преступлении по английским законам, за которое должен был понести наказание еще вчера. Для тебя это было бы лучше, чем поджидать до сегодняшнего дня, – сурово заключил он, вселив в Дженни мимолетное ощущение, что сэр Альберт этим приговором превратил данную Ройсом отсрочку в умышленную пытку.

 По щекам паренька лились слезы, а женщина с краю толпы, в которой Дженни мгновенно признала мать ребенка, закрыла лицо руками и принялась всхлипывать. Ее муж стоял рядом, окаменев, с болью глядя на сына.

 – Ты отрицаешь это, мальчик? – отрывисто спросил сэр Альберт.

 Мальчик с трясущимися от безмолвных рыданий худенькими плечиками отрицательно качнул опущенной головой.

 – Говори!

 – Н-н-н… – Он дернул плечом, утирая со щеки рукавом грязной рубахи унизительные слезы. – Нет.

 – Так-то лучше, – почти мягко проговорил управляющий, – ибо, умерев с ложью на душе, ты заслужил бы вечное проклятие.

 При упоминании о смерти всхлипывающая мать мальчика вырвалась из удерживавших ее рук мужа, бросилась к сыну, обняла, прижимая к груди его голову.

 – Так убейте его и покончите с этим! – в отчаянии прокричала она, оглядываясь на вооруженных мечами стражей. – Не пугайте его! – задохнулась она, укачивая ребенка в объятиях. – Разве не видите, как он боится… – сокрушенно продолжала она стихающим до дрожащего шепота голосом. – Пожалуйста… я не хочу, чтобы он… боялся.

 – Приведите священника, – бросил сэр Альберт.

 – Я не совсем понимаю, – холодно перебил Ройс, отчего мать крепче прижала к себе сына и сильнее зарыдала, – зачем нам понадобилось слушать мессу в столь неподходящий момент.

 – Священник необходим не для мессы, а для исповеди, – пояснил управляющий, не догадываясь, что Ройс нарочно ошибочно истолковал его требование послать за братом Грегори.

 Обратившись к матери, сэр Альберт заметил:

 – Я думал, твой сын-злодей, естественно, пожелает получить последние дары церкви.

 Не в силах вымолвить слово сквозь слезы, женщина беспомощно кивнула.

 – Нет! – рявкнул Ройс, но мать истерически взвизгнула:

 – Да! Это его право! Он имеет право получить отпущение перед смертью!

 – Если он и умрет, – бесстрастно и медленно молвил Ройс, – то лишь задохнувшись в ваших объятиях, мадам. Отойдите и дайте ребенку дышать.

 Надежда мелькнула на ее лице… и угасла при взгляде на угрюмые лица в толпе.

 – Что вы собираетесь с ним сделать, милорд?

 – Это не мне решать, – сдержанно отвечал Ройс, вновь охваченный гневом при воспоминании, какими прозвищами они вчера награждали его жену. – Поскольку от руки его пострадала моя жена, она и решит.

 Мать зажала рукой рот, устремив испуганный взгляд на Дженни, и та, не в силах больше смотреть, как несчастная женщина мучится неизвестностью, повернулась к мальчишке поспешно, почти дружелюбно спросила:

 – Как тебя зовут?

 Он смотрел на нее полными слез глазами, дрожа всем телом.

 – Д-джейк, м-миледи…

 – Понятно, – пробормотала Дженни, лихорадочно соображая, как поступил бы в таком случае ее отец.

 Она знала, что проступок нельзя оставлять безнаказанным, чтобы не породить новых преступлений и не позволить людям счесть ее мужа слабым. С другой стороны, и суровость тут неуместна, особенно если учесть нежный возраст ребенка.

 – Бывает, что иногда мы, будучи чем-нибудь очень взволнованы, совершаем нечто помимо своей воли. Разве не так было дело, когда ты швырнул кусок грязи? Может, ты не собирался в меня попасть?

 Джейк дважды судорожно перевел дыхание, и кадык его прокатился вверх и вниз по длинному костлявому горлу.

 – Я… я… – Он посмотрел в застывшее лицо герцога и с несчастным видом признался: – Я всегда попадаю в цель.

 – Правда? – уточнила Дженни, выгадывая время в яростных поисках решения.

 – Да, мэм, – подтвердил он мрачным шепотом. – Могу попасть камнем кролику между глаз и убить до смерти, если он так близко, что можно прицелиться. Я никогда не промахиваюсь.

 – В самом деле? – с уважением переспросила Дженни. – Я один раз попробовала подбить кролика с сорока шагов и убила.

 – Да ну? – с взаимным уважением переспросил Джейк.

 – Да… Впрочем, не важно, – поспешно одернула она себя, заметив упрек в сухом взгляде Ройса. – Ты ведь не хотел убить меня? – спросила она и, чтобы глупый мальчишка не вздумал подтвердить, быстро добавила: – Я хочу сказать, ты ведь не хотел на веки веков запятнать свою душу грехом убийства?

 На это он бешено замотал головой.

 – Так что скорее всего ты просто поддался порыву, верно? – настаивала она, и, к несказанной ее радости, он наконец кивнул.

 – И ты, конечно, гордился умением попадать в цель и, наверно, хотел всем хоть чуть-чуть его показать?

 Он поколебался и снова судорожно кивнул.

 – Ну вот видите! – заключила Дженни, оглядываясь на замершую в ожидании толпу, и с облегчением возвысила голос: – Он не задумывал серьезного зла и не питал преступных намерений. – Обернувшись к Джейку, она строго продолжила: – Однако тебе придется понести наказание, и раз уж ты такой меткий, по-моему, этому таланту надо найти лучшее применение. Итак, Джейк, в течение следующих двух месяцев ты каждое утро станешь помогать мужчинам охотиться. А когда не будет нужды в свежем мясе, тебе придется приходить в замок и помогать мне. За исключением воскресений, конечно. Если же твоим…

 Дженни остановилась, обомлев, когда рыдающая мать мальчика бросилась к ее ногам, обхватила руками колени и простонала:

 – Спасибо, миледи, спасибо… Вы святая… Благослови вас Господь… Спасибо…

 – Нет, не надо, пожалуйста, – отчаянно протестовала Дженни, а потрясенная женщина схватила подол ее юбки и принялась целовать. Муж ее с шапкой в руках шагнул вперед, поднял жену и обратил на Дженни глаза, в которых блестели слезы.

 – Если сын вам понадобится, чтобы помочь по хозяйству, – сказала она ему, – он может отбывать свое… э-э-э… наказание вместо этого на следующий день.

 – Я… – сдавленно вымолвил он, потом прокашлялся, расправил плечи и с трогательным достоинством договорил: – …буду молиться за вас каждый день до конца своей жизни, миледи.

 Улыбнувшись, она напомнила:

 – Надеюсь, и за моего мужа тоже.

 Отец мальчика побледнел, но сумел посмотреть в глаза разгневанного мрачного мужчины, стоящего рядом с Дженни, и довольно-таки искренне подтвердить:

 – Ага, и за вас тоже, милорд.

 Люди расходились в жутком безмолвии, бросая через плечо подозрительные взгляды на Дженни, которая уже сомневалась, не слишком ли это долго – два месяца. По дороге назад в зал Ройс был так молчалив, что она встревоженно посмотрела на него.

 – Ты, кажется, удивился, – испытующе проговорила она, – когда я назначила два месяца.

 – Удивился, – с ироничной насмешкой подтвердил он. – Мне на минутку показалось, что ты собираешься поздравить его с удачным попаданием в цель и пригласить отужинать с нами.

 – По-твоему, я поступила чересчур мягко? – с облегчением допытывалась она, пока он открывал тяжелую дубовую дверь в зал и отступал, пропуская ее вперед.

 – Не знаю. Я никогда не имел дела с крестьянами и не знаю, как наводить среди них порядок. Однако Пришему следовало бы лучше знать и не толковать о наказании смертью. Об этом не могло быть и речи.

 – Он мне не нравится.

 – Мне тоже. Он прежде был тут управляющим, и я его оставил. Пожалуй, пора поискать кого-нибудь на замену.

 – Надеюсь, скоро? – настаивала Дженни.

 – В настоящий момент, – заявил он, и она не заметила промелькнувшей в его глазах искорки, – у меня на уме более важные вещи.

 – В самом деле? Какие же?

 – Уложить тебя в постель, а потом поужинать – так-то вот.

 – Вставай, соня. – Ленивый смешок Ройса разбудил Дженни. – Прекрасный вечер, – сообщил он, когда она перевернулась на спину и томно улыбнулась ему. – Для любви создана ночь, а сейчас… – он игриво ущипнул ее за ушко, – …пора ужинать.

 К тому времени, как Ройс с Дженни спустились вниз, многие рыцари покончили с трапезой, и дополнительные столы были сложены и аккуратно поставлены на подобающее им место у стены. Лишь те, кто пользовался привилегией обедать за главным столом на помосте, кажется, не могли оторваться от яств.

 – Где моя тетка? – спросила у них Дженни, когда Ройс усадил ее рядом с собой в центре стола.

 – Отправилась на кухню велеть поварам приготовить на завтра побольше еды. По-моему, – с ухмылкой добавил сэр Юстас, – она просто не представляла себе, какой жуткий у нас аппетит, когда предлагаются вкусные блюда.

 Дженни оглядела расставленные на столе подносы, большинство из которых уже было очищено, и испустила безмолвный удовлетворенный вздох.

 – Стало быть… все вкусно?

 – Пища богов, – усмехаясь, преувеличил рыцарь. – Спросите любого.

 – За исключением Арика, – поправил сэр Годфри, с неудовольствием оглядываясь на гиганта, который сосредоточенно обгладывал цельного гуся.

 В этот миг в зал ворвалась тетушка Элинор, морща лицо в улыбке.

 – Добрый вечер, ваша светлость, – приветствовала она Ройса. – Добрый вечер, Дженнифер, дорогая. – И остановилась в конце стола, выражая свое полное одобрение собравшимся за столом, пустым подносам и даже слугам, убиравшим остатки. – Кажется, все поистине насладились моей едой.

 – Если бы мы знали, что вы собираетесь спуститься и почтить ужин своим присутствием, – сказал Стефан брату, – оставили бы вам побольше.

 Ройс одарил его насмешливым взглядом:

 – В самом деле?

 – Нет, – весело признался Стефан. – Вот возьми торта, это поднимет тебе настроение.

 – Я уверена, на кухне еще осталось что-нибудь вкусненькое, – заявила тетушка Элинор, хлопая в маленькие ладошки в полном упоении от такого признания ее трудов. – Пойду посмотрю, как там мои припарки. Торт поднял настроение всем, кроме Арика.

 Стрельнув насмешливым взглядом в своих товарищей, Стефан добавил:

 – Его настроение ничто не поднимет, даже хвойные клизмы.

 При упоминании о хвойных клизмах остальные заухмылялись, словно наслаждаясь какой-то всем им известной и чрезвычайно изысканной шуткой, но Дженни, взглянув на Ройса, увидела, что он пребывает в таком же недоумении, как и она. Ответ дала тетушка Элинор, которая влетела в зал со слугой, несшим поднос с горячей едой, а также с небольшим сосудом и полотняными тряпками.

 – Боже мой, сколько всего мы с Ариком нынче сюда натащили! И когда возвращались, он нес огромные охапки прелестных веток, правда? – радостно щебетала она.

 Тетушка Элинор помолчала, с любопытством оглядывая рыцарей, внезапно охваченных приступом сдавленного хохота, потом взяла у слуги с подноса сосуд и тряпки, и, насторожив Дженни, старая леди начала подкрадываться со своим снадобьем к Арику.

 – Вы ведь не очень приятно провели день, правда? – проникновенно ворковала она, ставя сосуд возле Арика и обмакивая в него тряпку. – И кто может вас упрекнуть?

 Преисполнившись чувства сострадания и вины, она посмотрела на Дженни и горестно сообщила:

 – Мы с Ариком встретили самого дьявольского паука, с каким я имела несчастье когда-либо сталкиваться!

 На лице Арика появилось угрожающее выражение, когда он краешком прищуренного глаза увидел, что тетушка Элинор глубоко погрузила тряпку в чашку, но та, ни о чем не догадываясь, продолжала:

 – Жуткое маленькое создание укусило бедняжку Арика, хоть он ничем его не спровоцировал, просто стоял под деревом, увешанным паутиной. Впрочем, – добавила она, поворачиваясь к кипящему от гнева гиганту и грозя пальчиком, как шестилетнему мальчишке, – по-моему, с вашей стороны было весьма дурно мстить таким образом.

 Прервавшись, чтобы вновь обмакнуть тряпку, она принялась сурово выговаривать:

 – Я еще могу понять, почему вы разнесли в прах паутину своим кулачищем, но, полагаю, было излишним наказывать также и дерево и рубить его топором.

 Она бросила укоризненный взгляд на сэра Годфри, плечи которого тряслись от хохота, потом на сэра Юстаса, пытавшегося спрятать смеющееся лицо, почти свесив в тарелку белокурые волосы. Только Гэвин выглядел непритворно встревоженным, а тетушка Элинор молвила:

 – Ну, милый мальчик, теперь дайте мне только приложить это к вашему…

 – Нет! – Увесистый кулак Арика грохнул по тяжелому дубовому столу, отчего тарелки подпрыгнули. Выскочив из-за стола, он, окаменев от негодования, пошел прочь из зала.

 Опешившая тетушка Элинор смотрела, как он марширует, потом повернулась к сидящим за столом и расстроенно изрекла:

 – Я уверена, он не был бы таким вспыльчивым, если бы питался согласно моим предписаниям. Это избавило бы его от всех затруднений со стулом… с пищеварением, – поспешно поправилась она, щадя обедающих. – По-моему, я нынче очень понятно ему это все разъяснила.

 После ужина Ройс принялся обсуждать с рыцарями разнообразные вопросы – от необходимого количества помощников, которых следовало нанять в помощь оружейнику замка, обремененному дополнительной работой по починке шлемов и кольчуг вернувшихся с Ройсом воинов, до выяснения, достаточно ли запасено камней для большой штурмовой катапульты.

 Дженни внимательно слушала, восхищаясь спокойной властностью речей Ройса и вообще наслаждаясь неожиданной радостью от ощущения себя членом собственной семьи. Она думала о теплоте и необычности этого ощущения, но тут Ройс объявил дискуссию о катапультах законченной и обратился к ней с извиняющейся улыбкой:

 – Может быть, прогуляемся? Чудесный вечер для октября, слишком чудесный, чтоб проводить его за разговорами о вещах, наверняка для тебя весьма скучных.

 – Я не скучала, – тихо сказала Дженни, неосознанно улыбаясь ему в глаза.

 – Кто бы мог подумать, – грубовато поддразнил он, – что та самая женщина, которая некогда пробовала вырезать у меня на щеке свои инициалы моим собственным кинжалом, окажется такой сговорчивой женой?

 Не дожидаясь ответа, Ройс любезно помог Дженни подняться и повернулся к рыцарям. Напомнив им, чтобы после завтрака собрались во дворе для тренировки с копьями у столба с мишенью, он увел Дженни из зала.

 Когда они удалились, сэр Юстас поглядел на оставшихся и с усмешкой сказал:

 – Кому-нибудь было известно о слабости Ройса к прогулкам под луной?

 – Нет, разве что в ожидании ночного налета врага, – рассмеялся сэр Лайонел.

 Сэр Годфри, самый старший в компании, не улыбнулся.

 – Он ожидает его с той самой минуты, как мы сюда прибыли.