• Романтическая серия, #3

Глава 36

 На следующий день Элизабет в своем доме на Променад-стрит не могла дождаться, когда принесут утренние газеты. «Таймс» реабилитировала Яна заголовком на всю первую полосу:

 

УБИЙЦА-МАРКИЗ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ОКАЗАЛСЯ НЕСЧАСТНЫМ МУЖЕМ

 

 «Лондонская газета» иронически отмечала, что "маркиз Кенсингтонский заслуживает не только оправдания, но и медали за «выдержку и стойкость».

 Далее следовало длинное изложение тех глупостей, которые Элизабет наговорила в суде.

 За день до суда Ян был подозреваемым, и все его избегали после суда он завоевал симпатии и сочувствие всего города. Однако простой люд говорил, что дыма без огня не бывает и что богатый всегда откупится там, где бедного повесят. И те, кто так считал, теперь всегда будут связывать имя Яна со злодейством — в этом Элизабет не сомневалась.

 Статус самой Элизабет также претерпел кардинальные изменения. Она не была больше третируемой или неверной женой, и большинство женщин, которые вели скучную, однообразную жизнь, восхищались ею, тем же, у кого не было никакой жизни, она была безразлична, и наконец, джентльмены из высшего общества, для порядка сурово покачав головой, простили ее, так как их собственные жены ничем не отличались от той Элизабет, какой она показала себя в палате лордов. Если бы не Родди Карстерс, который настоял, чтобы Элизабет появилась в свете на той же неделе, она скорее всего спряталась бы за чугунными воротами на Променад-стрит и дни и ночи ждала Яна.

 Однако ничего хуже нельзя было и придумать, потому что Ян вопреки ее уверенности не собирался к ней возвращаться. От Александры и Джордана Элизабет знала, что Ян вернулся к делам, что через неделю после оправдания его видели в «Блэкморе», где он играл в карты с друзьями, что его видели в опере с приятелями, и что вообще он живет нормальной жизнью человека, который умеет хорошо поработать, а после работы — хорошо развлечься.

 Этот образ разительно отличался от человека, который был ее мужем, — бесконечная круговерть светской жизни всегда раздражала и утомляла его.

 Элизабет пыталась утешить себя мыслью, что таким образом он пытается забыть о ней и заглушить тоску одиночества. Она писала ему письма, но его слуги приносили их обратно нераспечатанными.

 Наконец она решила последовать его примеру и тоже окунуться в светскую жизнь. Казалось, это был единственный способ отвлечься от мучительного ожидания, но проходили дни, и ей все труднее становилось удерживать себя от желания пойти к мужу и попытаться объясниться с ним еще раз. Иногда они встречались где-нибудь на балу или в опере, и у нее каждый раз обрывалось сердце, когда он, скользнув по ней равнодушным взглядом, невозмутимо отворачивался. Его дядя предупреждал ее, что просить у Яна прощения бесполезно, но старый герцог похлопал ее по руке и наивно сказал:

 «В конце концов он сам придет к тебе, моя дорогая».

 В конце концов Алекс убедила Элизабет вести себя так же независимо и безразлично. В тот вечер Элизабет увидела Яна на балу у лорда и леди Франклин.

 Он разговаривал с каким-то приятелем. Собравшись с духом, она начала открыто флиртовать с виконтом Шеффилдом. Вальсируя с красавцем-виконтом, она продолжала краем глаза наблюдать за реакцией Яна. Он посмотрел на нее пустым взглядом, как сквозь стекло. В тот вечер он ушел с бала под руку с леди Джейн Эдисон. Впервые после их разрыва он оказал внимание какой-то конкретной женщине. Это больно задело Элизабет, она надеялась, что он будет вести себя как мужчина, который, может быть, и не чувствует расположения к своей жене, но и к другим женщинам тоже равнодушен.

 Алекс была возмущена.

 — Он решил бороться с тобой твоим же оружием! — воскликнула она, когда они с Элизабет вернулись с бала. — Он не должен был так себя вести. Он должен был почувствовать ревность и прибежать к тебе! Возможно, он и ревновал, — сказала она в утешение, — и именно поэтому решил заставить ревновать и тебя.

 Элизабет печально улыбнулась и отрицательно покачала головой.

 — Когда-то Ян сказал мне, что всегда умел поставить себя на место противника. Он просто показал мне, что прекрасно понимает, почему я флиртую с

 Шеффилдом, и дал понять, чтобы я не беспокоилась на этот счет впредь. Он действительно хочет вычеркнуть меня, понимаешь. Не думай, что это просто желание немного помучить, прежде чем простить.

 — Ты правда думаешь, что он хочет вычеркнуть тебя из своей жизни навсегда? — беспомощно спросила Александра и, сев рядом с Элизабет на диван, обняла подругу за плечи.

 — Я уверена в этом.

 — Тогда что ты намерена делать?

 — Что придется — все, что смогу придумать. До тех пор, пока он будет видеть меня везде, куда бы ни пошел, он не сможет полностью выбросить меня из головы. И это даст мне шанс на победу.

 Доказательство того, что она ошибалась, не замедлило появиться. Примерно через месяц после суда Бентнер постучал в дверь гостиной, где сидели Элизабет и

 Александра.

 — К вам пришел мистер Лэримор, — сообщил он, поскольку знал адвоката Яна в лицо. — Он говорит, что должен вручить вам какие-то бумаги, и обязательно лично в руки.

 Элизабет побледнела.

 — Он сказал, что это за бумаги?

 — Он отказывался говорить, но я сказал ему, что не стану отвлекать вас, если не смогу объяснить причину такой необходимости.

 — И что же это за бумаги? — без нужды повторила вопрос Элизабет, уже зная ответ на него.

 Бентнер отвел глаза, и лицо его сморщилось от огорчения.

 — Он сказал, что это документы, имеющие отношение к разводу. Все закружилось перед глазами Элизабет, когда она попыталась встать.

 — Боюсь, что начинаю ненавидеть этого человека, — воскликнула Александра, поддерживая подругу и с трудом сохраняя самообладание. — Даже Джордан начинает злиться на него за то, что он так затянул вашу ссору.

 Сейчас Элизабет не воспринимала никаких утешений, боль была так велика, что она утратила способность испытывать еще какие-либо чувства. Она отвела от себя руки Александры и посмотрела на Бентнера. Если она сейчас примет эти документы, отсрочить развод будет уже невозможно, но зато прекратится эта мучительная неизвестность. По крайней мере это облегчит на время постоянную тупую боль, от которой ей некуда было деться. У нее осталось только одно

 Средство, чтобы выиграть эту тяжелейшую битву, и, собрав все свои силы, Элизабет медленно произнесла:

 — Скажи мистеру Лэримору, что, пока ты обедал, я ушла из дома. Скажи ему, что справился у моей горничной, и она сказала тебе, что я собиралась сегодня поиграть в карты с… — она посмотрела на Александру, спрашивая у нее разрешения, и та энергично кивнула, — с герцогиней Хостонской. И придумай мне список занятий на весь сегодняшний и на завтрашний день — и побольше подробностей, Бентнер, чтобы мое отсутствие дома не вызвало никаких подозрений.

 Другой дворецкий, который не питал бы такого пристрастия ко всякого рода тайнам, может быть, и не разгадал бы ход мыслей Элизабет, но Бентнер сразу закивал и заулыбался.

 — Вы хотите заставить его разыскивать вас по всему городу пока вы собираете вещи, чтобы уехать из Лондона.

 — Именно так, — благодарно улыбнулась Элизабет. — после, — добавила она уже ему в спину, — пошли записку мистера Томасу Тайсону, журналисту «Таймс».

 Скажи, что готова дать ему пятиминутное интервью, если он сможет быть у меня сегодня вечером

 — И куда ты поедешь? — спросила Александра.

 — Я скажу тебе только в том случае, если ты поклянешься, что не скажешь Яну.

 — Конечно, не скажу.

 — И мужу. Он друг Яна, и я не хочу ставить его в неловкое положение.

 Алекс кивнула.

 — Джордан поймет, что я дала слово и потому не могу ничего сказать — даже ему.

 — Я поеду туда, — тихо сказала Элизабет, — где Яну никогда не придет в голову меня искать, и куда он поедет в первую очередь когда поймет, что я нужна ему и что найти меня невозможно. Я поеду в Шотландию и буду жить в его доме.

 — Ты не должна этого делать, — воскликнула Алекс. — если бы он не был таким бессердечным, таким несправедливым…

 — Прежде, чем ты все это скажешь, — мягко остановила ее Элизабет, — сначала попробуй представить, как бы ты себя чувствовала, если бы Джордан выставил тебя убийцей перед всем миром, а потом, когда ты уже вынесла всю горечь предательств и унижения, заявился в палату лордов и представил все дело как одну большую шутку. — Алекс не отвечала, но лицо ее уже не было таким сердитым и смягчалось все больше, по мере того как Элизабет продолжала. — Спроси себя, какое бы чувство ты испытала, если бы узнала, что с первого дня вашего брака он действительно считал тебя способной на убийство, уверяя при этом в своей преданности. И после этого вспомни, что за время наше совместной жизни Ян всеми возможными способами старался сделать меня счастливой.

 — Я… — начала Алекс и опустила голову. — Когда ты так говоришь, я представляю все уже в другом свете. И все-таки я не понимаю, как ты можешь простить его, когда даже я этого не могу

 — Ян научил меня самому быстрому и эффективному способу победить противника. Для этого нужно только посмотреть на все с его точки зрения. — Она грустно улыбнулась. — Знаешь, что спросил у меня вчера мальчишка-рассыльный, когда услышал мое имя? — Алекс покачала головой, и Элизабет невесело усмехнулась: — Он спросил, боюсь ли я и сейчас своего мужа. Понимаешь, многие никогда не поверят в его невиновность. То, что я сделала, ужасно, и некоторые люди никогда не перестанут считать его убийцей.

 Алекс почувствовала, что сейчас расплачется, и, сделав над собой усилие, спросила:

 — Если он не приедет в Шотландию до января, когда у меня должен родиться ребенок, ты приедешь к нам в Хостон? Для меня невыносима мысль, что ты можешь всю зиму прожить там одна.

 — Хорошо, я приеду.

 

 Откинувшись на спинку стула, Ян слушал Лэримора, который рассказывал о своих метаниях по городу в поисках леди Торнтон.

 — После того, как я сходил по всем адресам, которые мне называл ее дворецкий, — говорил Лэримор, пребывая в высшей степени возмущения, — я вернулся на Променад-стрит, чтобы потребовать от дворецкого пустить меня в дом, и он…

 — Захлопнул дверь перед вашим носом? — бесстрастно предположил Ян.

 — Нет, милорд, он пригласил меня войти, — с горечью ответил Лэримор. — Он предложил мне обыскать весь дом, чтобы я лично убедился, что ее там нет. Ее нет в Лондоне, — закончил Лэримор, — избегая прищуренного взгляда Яна.

 — Она поехала в Хэвенхёрст, — с уверенностью сказал Ян и объяснил

 Лэримору, как добраться до поместья.

 После ухода Лэримора Ян взял контракт, который собирался изучить еще раз, чтобы принять окончательное решение, но не успел он прочитать и двух строчек, как в кабинет вошел Джордан и швырнул ему на стол газету. Такого странного выражения лица Ян у него еще никогда не видел.

 — Ты читал сегодняшнюю газету? — спросил Джордан. Ян продолжал с удивлением изучать сердитое и взволнованное лицо друга.

 — Нет, а что?

 — Тогда прочти. Элизабет дала интервью репортеру из «Таймс». Прочти вот это. — Он ткнул пальцем на несколько строчек в конце статьи. — Вот что Элизабет ответила Тайсону на вопрос, какие чувства она испытала, увидев тебя на суде английских пэров.

 Недоумевающе нахмурив брови, Ян прочитал ответ .Элизабет:

 Мой муж не был судим себе равными.

 Его судили всего лишь лорды британской короны.

 Яну Торнтону нет равных.

 Ян оторвал взгляд от газеты и запретил себе реагировать на это открытое признание в любви, но Джордан не собирался этого так оставлять.

 — Поздравляю тебя, Ян, — возмущенно сказал он. — Ты подаешь прошение о разводе, а твоя жена отвечает тем, что приносит тебе публичные извинения! — Он развернулся и, не попрощавшись, вышел из кабинета. Ян остался сидеть, глядя остановившимся взглядом в газету.

 

 Прошел месяц. Найти Элизабет так и не удалось. Ян по-прежнему пытался выбросить ее из головы и вырвать из своего сердца, но с каждым днем это давалось ему все труднее. Он все больше терял уверенность в своей правоте, которая была поколеблена уже тогда, когда он увидел Элизабет в палате лордов.

 Прошло два месяца. Ян сидел у камина в гостиной и смотрел на пляшущие языки пламени. Завтра им с Джорданом предстояло встретиться с компаньонами по одному из торговых предприятий, но он никак не мог сосредоточиться на деле.

 Цифры куда-то ускользали, и вместо них перед его мысленным взором всплывало лицо Элизабет… Элизабет на коленях у розового куста… Элизабет с пистолетом в руках целится в дерево…. ее смеющиеся зеленые глаза, когда она присела перед ним в глубоком реверансе… Элизабет кружится в его объятиях под музыку вальса … «Ян, у тебя бывало когда-нибудь так, что ты очень хотел чего-то — безумно хотел, и хотя знал, что стоит тебе протянуть руку и ты получишь желаемое, ты все-таки не смел этого сделать?»

 В ту ночь он сказал «нет». Сегодня он ответил бы «да». Помимо всего прочего, Ян хотел знать, где она. Месяц назад он говорил себе, что это нужно ему для того, чтобы начать бракоразводный процесс. Но сегодня он слишком устал от этой изнурительной внутренней борьбы, чтобы продолжать лгать самому себе. Он хотел знать, где она, потому что ему это было просто нужно. Дед заявил, что не знает о ее местонахождении, викарий и Александра знали, но отказывались сказать, и он не чувствовал себя вправе давить на них.

 Ян устало положил голову на спинку кресла и закрыл глаза, но спать он не мог, хотя знал, что уже три часа ночи. С некоторых пор он перестал спать по ночам, за исключением тех дней, когда напивался до полусмерти или изматывал себя тяжелой физической работой. Но даже тогда он лежал без сна и тосковал по ней, зная, что она тоже не спит и думает о нем.

 Слабая улыбка тронула его губы, когда он вспомнил, какой трогательной, прекрасной и юной она казалась, когда заняла свидетельское место в палате лордов, и как логично объяснила, что же на самом деле случилось, а когда ее объяснения не были приняты, прикинулась глупенькой простушкой. Только Элизабет могла осмелиться выступить в палате лордов, и когда ей не удалось убедить их посредством логики, она изменила тактику и победила их, использовав их же собственные глупость и самомнение. Если бы он не был так зол на нее в тот день и не чувствовал себя преданным, он встал бы в полный рост и зааплодировал ей!

 Точно такой же тактикой она воспользовалась в тот вечер, когда его обвинили в шулерстве. Когда ей не удалось отговорить Эверли от дуэли на том основании, что игра была честной, она накинулась на несчастного юношу, обвиняя его в нарушении обещания быть ее кавалером на завтрашней прогулке.

 Он сам обвинил ее в том, что она выступила в палате лордов из эгоистических побуждений, опасаясь остаться без средств к существованию, но он знал, что это не так. Она думала, что пришла спасти его от петли.

 Когда его ярость и боль немного улеглись, Ян заново переосмыслил ее разговор с Вордсвортом в день их свадьбы и попытался поставить себя на ее место. Он любил ее, и если бы его собственный детектив высказал тогда какие — либо предположения, порочащие Элизабет, — даже самые ужасные предположения, — он все равно не отказался бы от нее и женился.

 Если она не любила его, то могла стать его женой только по одной причине: чтобы спасти Хэвенхёрст. Но чтобы поверить в это, Яну пришлось бы сначала поверить в то, что каждое ее слово, каждый поцелуй были сплошным притворством, а этого он никак не мог сделать. Он уже не доверял своему сердцу, но на свой интеллект пока еще полагался.

 А его интеллект говорил ему, что из всех женщин мира ни одна не подходила ему так идеально, как Элизабет.

 Только Элизабет могла быть настолько храброй, чтобы встретиться с ним сразу после оправдания и после того, как он обидел и унизил ее, сказать ему, что их воссоединение — вопрос времени и что в этом противостоянии он наконец проиграет.

 «И когда ты больше не сможешь этого выносить, — невыразимо нежным голосом сказала она, — ты придешь ко мне. А я буду тебя ждать. Я заплачу в твоих объятиях и попрошу у тебя прощения за все, что сделала, а ты поможешь мне найти способ простить себя…»

 Чертовски трудно признать свое поражение, с тяжелым вздохом подумал Ян, когда ты даже не знаешь, где найти победителя.

 Через пять часов Ян проснулся все в том же кресле и прищурился от света, пробивающегося сквозь портьеры. Потерев занемевшие руки и плечи, он поднялся наверх, выкупался, побрился и снова сошел вниз, чтобы забыться, уйдя с головой в работу, которая стала его единственным спасением после исчезновения Элизабет.

 В середине утра, когда он уже наполовину просмотрел толстую пачку корреспонденции, вошел дворецкий и вручил ему конверт с письмом от Александры

 Таунсенд. Ян вскрыл конверт, и из него выпало банковское извещение, но он сперва прочитал коротенькую записку Александры. "Это от Элизабет, — писала

 Алекс. — Она продала Хэвенхёрст". Ян вскочил на ноги и дочитал: «Мне поручено передать вам, что здесь полная стоимость, включая проценты, изумрудного гарнитура, который она продала и который, по ее глубокому убеждению, является исключительно вашей собственностью».

 Ян подобрал банковское извещение, к которому был приложен маленький листок бумаги. На нем Элизабет собственноручно изложила, откуда взялась указанная сумма, в которую входила не только стоимость самих изумрудов, но также проценты, набежавшие с того момента, как она продала гарнитур, и до того момента, как внесла деньги на его счет в банке.

 Слезы защипали ему глаза, но плечи затряслись от беззвучного смеха -

 Элизабет заплатила ему на полпроцента меньше обще принятого.

 Через полчаса Ян стоял в холле дома Таунсендов и просил дворецкого доложить о нем Александре. Его проводили в гостиную, где вскоре появилась

 Александра.

 — Мне было интересно, придете ли вы сюда после этой записки, — ядовито сказала она, сердито сверкая голубыми глазами. — Вы имеете какое-нибудь представление, что для нее значит… значил Хэверхёрст?

 — Я верну его ей, — пообещал Ян с мрачной улыбкой. — Где она?

 Нежность в его глазах и голосе заставила Александру раскрыть рот.

 — Где она? — повторил он со спокойной настойчивостью.

 — Я не могу вам сказать, — с ноткой сожаления ответила Алекс. — Вы сами знаете, что не могу. Я дала слово.

 — Интересно, имеет ли смысл просить Джордана повлиять на вас, — ровным тоном предположил Ян.

 — Боюсь, что нет, — ответила Александра. Она ожидала, что он все-таки попытается уговорить ее, но вместо этого его красивое лицо осветилось улыбкой.

 И когда он заговорил, его голос был очень мягким.

 — Знаете, вы очень похожи на Элизабет. Вы чем-то напоминаете мне ее.

 Все еще не до конца поверив в столь чудесное превращение, Алекс надменно ответила:

 — Надеюсь, это был комплимент, милорд.

 — Во всяком случае, я считаю свое высказывание таковым, — с усмешкой ответил он.

 Ян направился к выходу, но остановился при виде Джордана, который входил в комнату с понимающей улыбкой на лице.

 — Если ты выслеживаешь свою жену, Ян, не советую тебе искать в моей жене сходства с ней.

 Когда неожиданный гость ушел, Джордан спросил Алекс:

 — Ты напишешь Элизабет, что он приходил искать ее? Алекс хотела кивнуть, потом заколебалась.

 — Н-не знаю. Я только напишу, что он спрашивал, где она, — ведь это все, что он хотел.

 — Он поедет к ней, как только вычислит ее местонахождение. — Возможно.

 — Ты все еще не доверяешь ему, да? — спросил Джордан с удивленной улыбкой.

 — После сегодняшнего визита до некоторой степени доверяю… но не настолько, чтобы доверить ему сердце Элизабет. Он ужасно обидел ее, и я не собираюсь внушать ей пустых надежд, чтобы потом ей не стало еще больнее.

 Джордан притянул жену к себе.

 — Она тоже обидела его, если помнишь.

 — Возможно, — нехотя признала Алекс. Джордан улыбнулся ей в волосы.

 — Ты была более склонна к прощению, когда я растоптал твое сердце, моя любовь, — поддразнил он.

 — Это потому, что я любила тебя, — ответила Алекс, прижимаясь щекой к его груди и обвивая его руками.

 — Но ты полюбишь моего кузена хоть чуть-чуть, если он загладит свою вину перед Элизабет?

 — Возможно, я найду для него уголок в своем сердце, — согласилась она, — но только если он вернет ей Хэвенхёрст. — Это ему дорого обойдется, — захохотал Джордан. — Ты знаешь, кто его купил?

 — Нет, а ты?

 — Филипп Демаркус.

 Она захихикала, уткнувшись головой ему в грудь.

 — Это не тот человек, который, прокатив принца по Темзе на своей новой яхте, сказал, чтобы он заплатил за экскурсию?

 — Тот самый.

 — Ты думаешь, он обманул Элизабет?

 — Только не нашу Элизабет, — засмеялся Джордан. — Но я не хотел бы оказаться на месте Яна, когда Демаркус поймет, что с этим местом у него связаны какие-то сентиментальные воспоминания, потому что цена будет безмерной.

 

 В последующие две недели Яну удалось выкупить изумруды Элизабет и Хэвенхёрст, но попытки найти ее саму оказались бесплодны. Его лондонский дом превратился в тюрьму, но он все чего-то ждал и не уезжал из него, чувствуя, что Элизабет заставляет его пройти через эти терзания, чтобы преподать некий урок.

 Ян переехал в Монтмэйн, где провел еще несколько недель, бесцельно слоняясь по дому. Он вытоптал дорожку на ковре гостиной беспрестанным хождением по ней и просверлил взглядом дырку В камине, часами глядя на огонь в поисках ответа. Наконец он понял, что больше не сможет этого выносить. Он не мог сосредоточиться на работе и стал делать ошибки. Хуже того — его начали преследовать кошмары, что с ней что-то случилось или что она влюбилась в кого — то, кто был лучше него. Он перемещался из комнаты в комнату, но кошмары ходили за ним по пятам.

 И вот в начале декабря, холодным ясным днем, отдав дворецкому, слугам и даже повару распоряжение немедленно известить его в случае появления любой информации об Элизабет, Ян отправился в свой шотландский дом. Это было единственное место, где он мог найти успокоение и изгнать из своей души ощущение пустоты и боли, которая с каждым днем становилась все острее, потому что ему уже не верилось, что Элизабет когда-нибудь вернется к нему. Слишком много времени прошло. Если бы та храбрая мужественная девушка, на которой он женился, действительно хотела примирения, она бы уже предприняла к этому хоть какие-то шаги. Отдаться течению и плыть по воле волн было не в характере Элизабет. И вот Ян поехал домой. Только в этот морозный декабрьский день он поехал туда не потому, что устал от перенасыщенности своей жизни, а потому, что его гнали туда невыносимая пустота и желание обрести хоть видимость покоя.

 

 Элизабет стояла у окна и смотрела на заснеженную тропинку. Она не отходила от окна уже три дня, с тех пор, как викарий принес письмо смотрителю дома с указанием сделать необходимые приготовления к приезду Яна. Ян возвращается домой, думала она, но, по-видимому, совершенно не догадывается, что его ждет здесь она. В письме он просил прибрать в доме и заготовить побольше дров и еды, чтобы хватило месяца на два. Стоя у окна, Элизабет смотрела на залитую лунным светом тропинку, убеждая себя, что бессмысленно рассчитывать на его приезд сегодня ночью и тем более глупо наряжаться в его любимое синее платье и распускать волосы.

 Высокая темная фигура появилась на повороте тропинки, и Элизабет резко сдвинула новые тяжелые портьеры, которые недавно повесила. Сердце ее начало гулко стучать от надежды и страха, потому что последний раз она видела Яна удаляющимся с бала под руку с Джейн Эдисон. Ей уже не казалось, что она поступила правильно, ожидая его здесь: в конце концов он едет сюда не для того, чтобы встретить ее, и, может быть, вовсе не захочет ее здесь видеть.

 Ян отвел лошадь в сарай, обтер ее сухой тряпкой и засыпал в кормушку овес.

 Подходя к дому, он заметил в окнах слабый свет, пробивающийся сквозь плотные шторы, и дым, поднимающийся из трубы. Очевидно, смотритель решил протопить дом к его приезду. Он отряхнул снег с сапог и взялся за дверную ручку.

 Элизабет стояла посреди комнаты и, ломая руки, смотрела, как поворачивается дверная ручка. Дверь распахнулась, и в комнату ворвалось облако морозного воздуха, за которым возникла высокая широкоплечая фигура.

 — Генри, тебе не обязатель….

 Ян застыл на месте, забыв, что дверь открыта и тепло стремительно уходит из дома. Он не сомневался, что это видение — плод его воображения, подстегнутого причудливой игрой огня в камине. Но видение не исчезало, и тогда он понял, что это реальность: перед ним стояла Элизабет, а у ее ног лежал молодой Лабрадор.

 Чтобы выиграть время, Ян повернулся и тщательно прикрыл дверь, пытаясь определить, была ли на ее лице радость, когда она увидела его. За долгие бессонные ночи он отрепетировал десятки речей — от язвительных сентенции до самых нежных признаний. Теперь же, когда пришло время сказать хоть что-то, он не мог вспомнить ни одного распроклятого слова. Он совершенно не представлял, что может сказать сейчас своей жене.

 Когда дольше молчать было уже невозможно, Ян выбрал для начала нейтральную тему.

 — Как его зовут? — спросил он, приседая, чтобы погладить собаку.

 Элизабет проглотила обиду оттого, что он совершенно проигнорировал ее саму и гладит блестящую черную голову Лабрадора.

 — Я… я назвала его Тенью.

 Звук ее голоса был таким нежным, что Яну захотелось немедленно схватить

 Элизабет и прижать к своему сердцу. Но вместо этого он только посмотрел на нее.

 То, что она назвала собаку именем его Лабрадора, показалось ему добрым знаком.

 — Хорошее имя.

 Элизабет закусила губу, пытаясь удержать своевольную улыбку.

 — И к тому же оригинальное.

 Эта улыбка поразила Яна как удар грома. Он прекратил гладить собаку и, выпрямившись, отошел к столу и сел. Элизабет мгновенно заметила перемену в его настроении и встревожилась.

 — Ты… ты хорошо выглядишь, — сказала она, пытаясь догадаться, что он сейчас чувствует, и думая, что он невероятно красив.

 — Просто прекрасно, — сказал он. — Что весьма замечательно для человека, который больше трех месяцев не видел дневного света и не мог заснуть без бутылки бренди.

 Элизабет не сразу поняла смысл сказанного. А когда поняла, то слезы радости и облегчения покатились из ее глаз.

 — Я ужасно много работал. Правда, мне редко удавалось что-нибудь завершить, а когда удавалось, то каждый раз оказывалось, что я все сделал неправильно. Так что я очень хорошо живу — учитывая, что уже больше трех месяцев я жив лишь наполовину.

 Ян заметил ее слезы и с трудом, превозмогая боль в горле, проговорил:

 — Если бы ты сделала шаг вперед, дорогая, то могла бы поплакать у меня на плече. И пока бы ты плакала, я рассказал бы тебе, как жалею обо всем, что сделал… — Он больше не мог ждать и сам подошел к жене и привлек ее к себе. -

 А когда я закончу, — хрипло прошептал он, когда она обняла его и разрыдалась, — ты поможешь мне найти способ простить себя.

 Ее слезы терзали ему душу, и он прижал ее крепче и потерся подбородком о ее висок.

 — Мне так жаль, — Ян взял ее лицо в ладони, приподнял его и заглянул в огромные, залитые слезами глаза, — чертовски жаль, — прошептал он, стирая пальцами слезы с ее мокрых щек. — Прости меня. — Он медленно наклонил голову и припал к ее губам долгим поцелуем.

 Элизабет отвечала на его поцелуй, отчаянно прижимая его к себе, но не могла остановить слезы. Ян стал покрывать поцелуями мокрые щеки и гладить ее спину и плечи, не зная, как облегчить ее горе.

 — Пожалуйста, дорогая, не плачь больше, — умоляюще шептал он. -

 Пожалуйста, не надо. — Она прижимала его все крепче и продолжала плакать, ее слезы промочили ему рубашку и дошли до самого сердца.

 — Пожалуйста, — повторял Ян, у которого заболели глаза от непролитых слез.

 — Ты разрываешь мне сердце. — Несколько секунд спустя всхлипы стали реже, и он понял, что она пытается взять себя в руки, чтобы не причинять ему боль. Он зарылся лицом и руками в ее волосы, воображая, сколько ночей она проплакала из — за него, как сейчас, и презирая себя за эгоизм и упрямство.

 Его жена была вынуждена спрятаться здесь, чтобы избежать развода. Он только сейчас понял, как она страдала. Когда она ушла из его кабинета, предупредив, что не позволит ему вычеркнуть ее из своей жизни, Ян и представить себе не мог, что ей будет так больно. Она подарила ему свою любовь, а он оттолкнул ее и после публичного пренебрежения ею подал прошение на развод.

 Неудивительно, что после всего этого она уехала сюда, чтобы выплакаться и никого не видеть. Удивительно только, что она ждала здесь его. Он не мог побороть стыд и отвращение к самому себе. После долгого молчания он нерешительно прошептал:

 — Пойдем со мной наверх.

 Элизабет кивнула, и он подхватил ее на руки и понес наверх. Он хотел уложить ее в постель и подарить ей такую бездну наслаждения, чтобы она смогла забыть — хотя бы на сегодняшнюю ночь. — те муки, которые терзали ее столько месяцев.

 В ту же секунду, как он опустил ее на кровать и начал осторожно раздевать,

 Элизабет поняла, что что-то изменилось. За время разлуки она отвыкла от него, и когда он лег рядом и обнял ее, она смутилась, а потом растерялась, когда он не дал ей обнять себя, мягко придержав за запястья, и откинул на подушки.

 Зацелованная и заласканная почти до бесчувствия, Элизабет сгорала от желания тоже доставить ему удовольствие, и когда он на мгновение отпустил ее руки, потянулась к нему. Ян отпрянул от ее прикосновения.

 — Не надо, — прошептал он, и она подчинилась, потому что поняла, что, не позволяя ей дотронуться до себя, он наказывает себя за причиненные ей страдания. Всю ночь Ян осыпал ее ласками, открывая ей все новые и новые глубины наслаждения. Это была ночь признания мужчины в любви к женщине — такой любви, которую не выразить никакими словами, и она знала, что не забудет этой ночи никогда.

 Под утро ей наконец удалось сломить его сопротивление и подарить ему такое же наслаждение, которое дарил ей он. Потом, когда у них уже не осталось сил, они просто тихо лежали рядом, и он гладил ее спутанные волосы.

 — Я люблю тебя, — сказал он, повторяя те же слова, которые она сказала ему в черный день их прощания, — я никогда не переставал любить тебя.

 Она подняла к нему лицо.

 — Я знаю.

 — Как ты могла это знать, любимая? — с болью в голосе спросил он.

 — Я слишком сильно хотела этого, а ты всегда выполнял любые мои желания. К тому же я не могла поверить, что мы больше никогда не будем заниматься любовью.

 Элизабет пошевелилась, и он положил ее удобнее, не переставая перебирать ее волосы.

 — Лежи тихо, любовь моя, — ласково прошептал он и, видя ее недоумение, объяснил, — Потому что сейчас в тебе зарождается наш ребенок.

 Она доверчиво всматривалась в его лицо.

 — Почему ты так думаешь?

 — Потому что мне слишком сильно этого хочется, а ты всегда выполняла все мои желания. — Она крепче прижалась щекой к его руке и свернулась клубочком.

 Она тоже хотела этого — он знал это так же точно, как то, что в эту ночь от их любви зародилась новая жизнь.

 

 Яркий утренний свет пробивался в щель между портьерами, когда Ян наконец очнулся от глубокого сна. Он проснулся с ощущением, что все хорошо, он не знал этого ощущения уже больше трех месяцев, и именно его необычность разбудила его.

 Думая, что причиной этой радостной легкости был сон, он перекатился на бок и закрыл глаза, пытаясь снова уснуть и предпочитая забытье тому ощущению пустоты, с которым в последнее время он привык просыпаться.

 Но заснуть он уже не смог. Кровать почему-то казалась меньше и жестче, чем была, и, все еще думая, что он в Монтмэйне, Ян решил, что, должно быть, вчера напился до бесчувствия и заснул на диване. Теперь он часто спал на диване, избегая огромной пустой кровати, в которой они спали с Элизабет. Ян почувствовал, как на него снова накатывает тупая боль, и зная, что сон уже не вернуть, открыл глаза. Ослепнув от яркого света, он невидящим взглядом обвел комнату. Через несколько секунд он смог различить окружавшие его предметы и наконец вспомнил, где находится и с кем провел эту ночь. Вместе с осознанием этого к нему пришло ощущение такого огромного счастья, что какое-то время он просто лежал, пытаясь свыкнуться с этим новым чувством.

 Однако постепенно до него начали доходить звуки и запахи, и он почувствовал аромат жареной ветчины. Его губы растянулись в радостной улыбке, когда он вспомнил, как Элизабет когда-то жарила ветчину. В тот раз ветчина здорово подгорела, но сейчас он был готов есть даже жареную бумагу, лишь бы

 Элизабет сидела напротив него за столом.

 В мягком теплом платье из зеленой шерсти и в желтом фартуке Элизабет стояла у плиты и наливала в кружку чай. Не замечая вошедшего Яна, она посмотрела на Тень, который с надеждой поглядывал на сковородку с остывающей ветчиной.

 — Ну, что ты думаешь о своем хозяине? — спросила Элизабет Лабрадора, подливая себе в чай молока. — Разве я не говорила тебе, что он красивый? Хотя,

 — с улыбкой добавила она, наклоняясь к собаке, — должна признаться, я и сама забыла, что он так красив.

 — Спасибо, — подал голос Ян, который наблюдал за ней с дивана.

 Элизабет повернула голову, от резкого движения ее прическа рассыпалась, и волосы золотым водопадом упали на плечи. Она встала, с улыбкой глядя на мужа, который являл сейчас образец полностью довольного жизнью мужчины: вытянув скрещенные ноги, он откинулся на спинку дивана и закинул руки за голову, замшевая крестьянская рубаха и кофейные бриджи полностью гармонировали с его раскованной позой.

 — Ты похож на шотландского султана, — фыркнула Элизабет.

 — Я и чувствую себя им. — Он с улыбкой принял из ее рук кружку с кофе. — А завтрак не может немного подождать? — спросил он, не отпуская ее руку.

 Элизабет кивнула.

 — С час назад мне послышалось, что ты встаешь, и я занялась завтраком. Я собиралась нажарить еще ветчины, когда ты наконец спустился. А почему ты не хочешь завтракать? — спросила она, подозревая, что он боится ее стряпни.

 — Потому что нам нужно кое-что обсудить.

 Элизабет непроизвольно вздрогнула. Ночью она рассказала ему все без утайки, начиная с того момента, как Роберт появился в Хэвенхёрсте. Но к тому времени, когда она закончила, она была уже так утомлена своим рассказом и его ласками, что провалилась в сон, не успев выслушать его объяснения. Видимо, он хотел сделать это сейчас, а ей совсем не хотелось испортить чудо их примирения, снова возвращаясь к прошлому.

 — Мы оба были неправы, — тихо сказал Ян, заметив, как омрачилось ее лицо.

 — И если будем избегать говорить об этом и притворяться, что ничего не случилось, страх и недоверие навсегда останутся с нами. Они будут преследовать нас каждый раз, когда случится что-нибудь необычное или непонятное, и мы никогда не сможем доверять друг другу. Мы будем неверно истолковывать слова и поступки друг друга, старые раны начнут кровоточить, и в конце концов нам придется расстаться. Сегодня ночью ты объяснила мне свои поступки, теперь то же самое хочу сделать я.

 — Откуда в тебе эта мудрость? — с улыбкой спросила Элизабет.

 — Если бы я был мудрым, — сухо ответил он, — наша разлука не затянулась бы так надолго. И тем не менее, поняв, что ты нужна мне, я несколько недель провел в размышлениях, как мы сможем жить дальше, если мне все-таки удастся тебя найти. И единственный путь, который я вижу, — это открыто и честно рассказать все друг другу.

 Элизабет все еще колебалась — она не забыла, с какой ненавистью Ян говорил с ней, когда она пришла к нему после своего выступления в суде. Она боялась, что, вспомнив о той боли, что она ему причинила, он снова возненавидит ее.

 Ян взял ее за руку и посадил рядом с собой. Она долго расправляла юбку, разглаживая каждую складку, потом обреченно уставилась на запорошенный снегом подоконник. Ян молча наблюдал за ней, понимая, почему она нервничает.

 — Дай мне твою руку, любимая. Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, не опасаясь, что я рассержусь на тебя.

 Убаюкивающие звуки его низкого голоса и тепло его руки, в которой покоилась ее ладонь, постепенно рассеяли ее страхи. Доверчиво подняв на него глаза, Элизабет спросила:

 — Почему ты не сказал мне, что Роберт пытался убить тебя на дороге и что ты посадил его на свой корабль? Почему ты позволил мне думать, что он просто исчез?

 Ян откинул голову на спинку дивана и на секунду закрыл глаза, потом с сожалением проговорил:

 — Я был уверен, что твой брат давно вернулся в Англию. Я понятия не имел, что после его исчезновения ты осталась в Хэвенхёрсте совсем одна и что из-за меня ты стала отверженной. Я не знал, что у тебя нет родителей и нет денег. Все это я узнал от Дункана, когда ты уехала отсюда прошлой весной. Поверь мне, прошу тебя.

 — Я верю, — искренне сказала Элизабет. — Люсинда набросилась на Дункана и высказала ему все, после этого ты поехал за мной в Лондон. Об этом мы уже говорили перед тем, как пожениться. Но тогда ты уже знал, что Роберт не вернулся, и все-таки ничего не сказал мне. Почему?

 — А когда? — с горечью спросил Ян. — Когда я мог это сделать? Ты вспомни, как ты ко мне относилась, когда я примчался в Лондон, чтобы просить твоей руки.

 Ты была почти уверена, что я сделал тебе предложение только из жалости. Если бы я тогда рассказал о своей роли в исчезновении Роберта, ты бы окончательно в этом уверилась. К тому же тогда я тебе не очень-то нравился и ты мне почти не доверяла, — напомнил он. — И если бы я признался, что похитил твоего брата, ты отказалась бы от нашей «сделки», какие бы объяснения я ни приводил. Но была еще одна причина, по которой я ничего не сказал тебе, — сознался он. — Я так хотел, чтобы ты стала моей женой, что ради этого был готов почти на все. Элизабет искоса глянула на него и обезоруживающе улыбнулась.

 — А потом, почему ты не рассказал мне потом, когда уже знал, что я люблю тебя?

 — Потом, — криво усмехнулся Ян. — Ты хочешь сказать, когда я заставил тебя полюбить меня? Ну, во-первых, мне не хотелось, чтобы ты изменила свое мнение обо мне в худшую сторону. А во-вторых, мы были так счастливы, что я желал только продлить это счастье как можно дольше. И наконец, я просто не знал, в чем конкретно виноват, потому что мои сыщики так и не смогли выйти на след

 Роберта… да, — сказал он, заметив ее изумление, — я тоже нанял детективов, почти одновременно с тобой. Видишь ли, его длительное отсутствие могло означать только одно из двух — либо он опасается кредиторов, либо он погиб, возвращаясь на родину. Если бы выяснилось последнее, мне пришлось бы тебе признаться в своем преступлении.

 — А если бы тебе так и не удалось ничего узнать, ты когда-нибудь рассказал бы мне правду о его исчезновении?

 Какое-то время Ян молчал, глядя на ее руку, которую бессознательно поглаживал, потом поднял глаза и ответил:

 — Да. Незадолго до того, как ты сбежала, я решил, что, если в ближайшие полгода моим людям так и не удастся ничего выяснить, я расскажу тебе то немногое, что мне известно.

 — Я рада, что ты рассказал бы мне, — тихо сказала Элизабет. — Мне было бы неприятно думать, что ты мог бы обманывать меня вечно.

 — К сожалению, я не могу сказать, что принял это решение исключительно по благородству своей души, — сказал Ян. — Здесь сыграл свою роль страх. Я жил в постоянном страхе, что в один прекрасный день появится Вордсворт и представит доказательства того, что я причинил Роберту непоправимый вред или, что еще хуже, стал виновником его смерти. Под конец я уже сам хотел определенности, какой бы она ни была. К тому времени любая правда была для меня лучше неизвестности. Я устал бояться, что ты бросишь меня.

 Ян замолчал, ожидая, что она как-то отреагирует на это, но Элизабет молчала, и он сказал:

 — Мне очень важно, чтобы ты поверила мне. Это важно не только для меня, но и для нашего будущего. Я клянусь, что сказал тебе правду.

 Она подняла на него глаза.

 — Я верю тебе.

 — Спасибо.

 — Тебе не за что меня благодарить, — попыталась пошутить она. — Просто я вышла замуж за изумительного человека, который научил меня всегда ставить себя на место оппонента. Я уже давно это сделала и давно поняла, почему ты так долго скрывал от меня правду о Роберте. — Она продолжала уже без улыбки. — Поставив себя на твое место, я приготовилась даже к твоей реакции на мое возвращение.

 Задолго до того, как я увидела тебя в палате лордов, я уже знала, что тебе будет очень трудно простить меня за то, что я предала тебя и опозорила, хотя и не представляла, что в своей жажде мщения ты зайдешь так далеко.

 Ян снова увидел боль в ее глазах и, невзирая на свою убежденность в том, что они оба должны высказаться до конца, с трудом удержался, чтобы не заключить ее в объятия и заставить замолчать.

 — Понимаешь, — медленно продолжила она, — я предполагала, что ты можешь отослать меня на время, пока твой гнев не уляжется, или что ты просто будешь держаться со мной отчужденно какое-то время. Но я и представить себе не могла, что ты захочешь положить конец нашему браку и откажешься от меня навсегда. Мне следовало ожидать этого, потому что Дункан рассказывал мне, как ты избавился от своей собаки. Но я была слишком уверена в твоей любви… ведь ты сказал мне об атом перед тем, как я сбежала…

 — Ты чертовски хорошо знаешь, что я действительно тебя любил. И сейчас люблю. И, ради Бога, если уж ты не веришь всему, что я тебе говорил, поверь еще и этому,

 Ян ожидал возражений, но Элизабет промолчала, и он понял, что, несмотря на молодость и неопытность, врожденной житейской мудрости его жене не занимать.

 — Я знала, что ты любишь меня, — сказала она, помолчав. — Если бы ты не любил меня так сильно, я никогда не смогла бы причинить тебе боль и ты не расстался бы со мной, опасаясь, что я снова могу сделать тебе больно. Я поняла, что ты боишься именно этого, когда ты сказал о разводе. Я так отчаянно боролась против развода только потому, что знала, как ты любишь меня.

 — Клянусь, что больше никогда не поступлю так с тобой.

 — Спасибо. Не думаю, что смогу пережить это еще раз.

 — А ты не могла бы просветить меня относительно того, что наговорил обо мне Дункан?

 Элизабет улыбнулась ему нежной, понимающей улыбкой.

 — Он рассказал мне, что ты сделал, когда вернулся из плавания домой и узнал о гибели семьи.

 — И что же я сделал?

 — Ты оградил себя от боли, которую могла тебе причинить потеря единственного любимого существа, которое у тебя осталось, — Лабрадора по имени Тень. Я поняла, что ты делаешь то же самое, когда заявил о разводе.

 Ян погладил ее по щеке, и голос его стал хриплым от волнения:

 — На твоем месте я бы себя возненавидел. Элизабет поцеловала ладонь, которая гладила ее щеку.

 — А ты знаешь, — сказала она, улыбаясь сквозь слезы, — каково это: чувствовать, что тебя любят так сильно… — Она покачала головой, словно не находя слов, и продолжала голосом, полным любви: — Знаешь, что я замечала, когда мы с тобой появлялись на людях?

 Ян не удержался и наконец притянул ее к себе.

 — Нет, — прошептал он, — а что ты замечала?

 — Я смотрела, как другие мужья обращаются со своими женами — как они смотрят на них, разговаривают. И знаешь что?

 — Что?

 — Я поняла, что я единственная, за исключением Алекс, жена, которую обожает собственный муж, и не стесняется признаться в этом всему миру. Но в одном я точно единственная, — смеясь, добавила она, — я совершенно уверена, что я — единственная жена, которую пытался соблазнить собственный муж на глазах у всего благотворительного комитета.

 Ян крепче обвил ее руками и попытался, причем весьма успешно, соблазнить жену на диване.

 

 За окном падал снег, в камине потрескивали поленья, взрываясь снопами искр. Удовлетворенная и счастливая, Элизабет лежала в объятиях Яна, укрытая одеялом, и ее мысли лениво переместились с завтрака, который они так и не съели, к завтраку, который им принесли бы, будь они сейчас в Монтмэйне. Со вздохом она поднялась с постели и оделась.

 Когда она переворачивала ветчину, сзади подошел Ян и, положив руки ей на талию, заглянул через плечо.

 — Это выглядит до ужаса съедобным, — поддразнил он. — По правде говоря, я рассчитывал на наш «традиционный» завтрак. Элизабет улыбнулась и повернулась к мужу.

 — Когда мы должны возвращаться? — спросила она, почему-то думая о том, как уютно было лежать рядом с ним наверху.

 — Тебе понравится, если я скажу, что через два месяца?

 — Замечательно понравится, но ты уверен, что тебе не наскучит и что ты не будешь переживать из-за работы?

 — Даже если мой бизнес и пострадает, у меня достаточно денег, чтобы мы могли это себе позволить как награду за последние три месяца. Кроме того, — добавил он, ухмыльнувшись, — очевидно, я организовал все гораздо лучше, чем мне казалось, потому что будь это не так, Джордан уже сообщил бы мне об этом.

 — Дункан снабдил меня чуть ли не сотней книг, — сказала Элизабет, пытаясь придумать, чем занять время, если они останутся здесь, — но ты, наверное, их читал, а если нет, то наверняка разделаешься с ними к среде. Нет, боюсь, ты будешь скучать.

 — Да, мне придется трудновато, — согласился Ян. — Быть отрезанным от мира в засыпанном снегом доме, вдвоем с тобой. Не представляю, что я буду делать без книг и без работы. — Он искоса бросил на нее хитрый взгляд.

 Ее щеки вспыхнули ярким румянцем, но она серьезно спросила, внимательно наблюдая за его лицом:

 — А если бы дела у тебя шли не так хорошо, как сейчас, если бы ты не нажил такого богатства, ты смог бы быть счастлив здесь со мной?

 — С тобой?

 — Ну да.

 — Абсолютно, — ответил он так же серьезно. — Хотя, — добавил он тут же, сцепляя руки у нее за спиной и подтягивая ее к себе, — ты, может быть, не захочешь здесь оставаться, когда узнаешь, что твои изумруды лежат на прежнем месте в Монтмэйне.

 Она резко вскинула голову, и глаза ее засияли от восторга.

 — О-о, как я рада, Ян. Ты не представляешь, как мне было обидно, что я продала их, когда я узнала правду о Роберте.

 — Тебе будет еще обиднее, — с шутливым укором поддразнил он, — когда ты узнаешь, что перевела на мое имя несколько меньше, чем они стоят на самом деле.

 Те, что ювелир успел уже продать, я выкупил за сорок пять тысяч фунтов, и за пять тысяч фунтов я купил у него те, что остались.

 — Бессовестный мошенник! — вскричала Элизабет. — Он заплатил мне пять тысяч за все! — Она в отчаянии покачала головой, ужасаясь неумению Яна торговаться. — Он нажил на тебе огромные деньги.

 — Честно говоря, меня это не особенно беспокоит, — продолжал дразнить жену Ян, наслаждаясь ее возмущением, — потому что я планировал вычесть эти деньги из твоего содержания. С процентами, разумеется. По моим подсчетам, — сказал он, делая паузу, чтобы подсчитать в уме цифру, — на сегодняшний день ты должна мне примерно сто пятьдесят одну тысячу сто двадцать шесть фунтов.

 — С-сколько? — вскричала она, не зная, смеяться ей или сердиться.

 — Видишь ли, сюда входит еще и Хэвенхёрст. Я приплюсовал и его к этой стоимости.

 Слезы заволокли ее прекрасные глаза.

 — Ты выкупил его у этого кошмарного мистера Демаркуса?

 — Да. И он действительно «кошмарный». Им бы работать на пару с твоим дядей. У обоих врожденный инстинкт торговцев верблюдами. Я заплатил за Хэвенхёрст сто тысяч фунтов.

 Она ахнула.

 — Сто тысяч! О-о, Ян…

 — Я люблю, когда ты произносишь мое имя. Элизабет улыбнулась, но голова ее была все еще занята великолепной сделкой, которую заключил Ян.

 — Даже я не смогла бы купить дешевле! — великодушно признала она. — Ведь именно за эту сумму я его продала, и когда все бумаги были подписаны, он сказал мне, что через год рассчитывает получить за него сто пятьдесят тысяч.

 — Возможно, он и получил бы их.

 — Но только не от тебя! — гордо заявила она.

 — Только не от меня.

 — А он пытался?

 — Он заломил двести, как только понял, что мне необходимо выкупить его.

 — Представляю, как тонко надо было повести дело, чтобы он так сильно сбросил цену.

 С трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться, Ян кивнул.

 — Очень тонко, — согласился он, подавляя смех. — А можно поинтересоваться, почему он оказался таким сговорчивым?

 — Ну, полагаю, это произошло потому, что я сумел очень наглядно показать ему, что в жизни существуют более ценные вещи, чем деньги.

 — Правда? — завороженно спросила она. — И что же это?

 — Его горло, например.