• Современная серия, #8

Глава 40

 В теплое июньское утро Кейт, находившаяся уже на четвертом месяце беременности, спешила на работу. Оказавшись под декоративными темно-красными маркизами витрин «Донована», она вдруг поймала в стекле собственное отражение и с мрачным интересом принялась на ходу изучать свой разительно изменившийся силуэт. Голова опущена, плечи сгорблены, словно ей приходилось прокладывать дорогу через спешившую на обед толпу. Волосы превратились в массу непокорных локонов, стянутых в хвост, потому что так меньше возни… и живот уже был заметен. Сын Митчела Уайатта объявлял о своем присутствии.

 И словно всего этого было недостаточно – обнаружилось, что стекло, очевидно, давненько не мыли.

 Она открыла тяжелую, обитую медью дубовую дверь, поискала взглядом метрдотеля, оценила общую обстановку и встревоженно посмотрела на часы. Одиннадцать пятнадцать. Четверть часа до того, как ресторан открывался на ленч. К этому времени столы давно должны быть накрыты белоснежными скатертями, на которых возвышались сверкающий хрусталь, фарфоровые блюда с золотой буквой «Д» в центре и изящные медные лампы. Проходя по залу в комнату для отдыха, Кейт насчитала десять столиков, которые еще не были накрыты, и заметила, что цветной темно-красный ковер не позаботились пропылесосить.

 Вестибюль был отделен от столовой резной перегородкой красного дерева с панелями-витражами. Он занимал весь правый угол здания. Прикрытые жалюзи окна, по переднему фасаду и боковой стороне, выходили на улицу. Днем жалюзи оставляли открытыми, чтобы посетители могли любоваться уличными сценами. Когда же темнело, жалюзи закрывали, и ресторан превращался в уютное убежище, где рядом с небольшой танцевальной площадкой играл джазовый квартет.

 Остальные две стены были заняты баром, стойкой в форме буквы «L», точной копией старой стойки, с темно-зелеными мраморными столешницами, медными подставками для ног и деревянным резным балдахином над табуретами, обтянутыми темно-красной кожей.

 Косоугольного зеркала на двух задних стенках было почти не видно за ярусами хрустальных бокалов и знаменитой коллекцией спиртного, собранной со всего мира.

 Прежний ирландский паб юности Кейт занимал примерно половину площади нынешнего вестибюля. Обычно при виде помещения ее охватывала ностальгия. Сейчас же она не испытала ничего, кроме раздражения, особенно когда узрела Фрэнка О’Халлорана, бегавшего с одного конца стойки на другой и расставлявшего блюдца с орехами и вазы с фруктами.

 Обычно по будням бар обслуживали два бармена. По вечерам с понедельника по среду их количество увеличивалось до трех, а с четверга по субботу – до четырех.

 – Привет, Фрэнк, – окликнула Кейт лысеющего бармена, который проработал в ресторане двадцать лет. – Кто сегодня в паре с тобой?

 – Джимми, – безразлично буркнул он.

 – Я думала, Джимми работает в вечернюю смену.

 – Он поменялся с Питом Феллоузом.

 – В таком случае где же Джимми?

 – Не знаю, Мэри Кейт.

 Распределение по сменам было обязанностью Луиса Келларда, как управляющего рестораном.

 – Полагаю, Луис позаботится прислать тебе помощника, – бросила Кейт, поворачиваясь, чтобы уйти.

 – Мэри Кейт, мне нужно кое-что тебе сказать.

 Кейт снова повернулась. От его тона ей вдруг стало не по себе.

 – Что? – тихо спросила она, подходя к нему. У бедняги на лбу от усилий даже пот выступил.

 – Я увольняюсь.

 Кейт тихо охнула при мысли о том, что еще одно знакомое лицо навсегда исчезнет из ее жизни.

 – Ты заболел, Фрэнк?

 Бармен вскинул голову и посмотрел ей прямо в глаза:

 – Болен. Меня тошнит каждый раз, когда вижу, как это место с каждым днем все больше приходит в запустение. Я столько лет гордился тем, что работал у Донована. Стоит посетителю прийти сюда несколько раз, как я стараюсь запомнить его имя и какую выпивку он предпочитает. Твой па, упокой, Господи, его душу, был точно таким же во всем, что касалось его постоянных клиентов.

 – Знаю, – прошептала Кейт, сжимаясь от завуалированного намека на ее некомпетентность.

 – «Донован» всегда был особым местом. Даже когда твой па решил сделать его рестораном высшего класса, все равно сумел сохранить уют и тепло. Придал свой, только ему присущий стиль, и именно это влекло сюда людей. Хочу быть честным с тобой, Мэри Кейт, и высказать все, что думают те, кто проработал здесь несколько лет. У тебя нет отцовского таланта. Мы думали иначе, но оказалось, что ошиблись.

 Кейт изо всех сил старалась не разрыдаться.

 – Я провожу здесь не меньше времени, чем когда-то отец, – возразила она.

 – Да. Вот только душу не вкладываешь. Если бы твой отец увидел меня одного за стойкой! Уж он не стал бы пожимать плечами и отсылать меня к Луису! Из кожи вон вылез бы, но прислал бы мне помощника, а заодно поинтересовался бы, почему Луис с самого начала об этом не позаботился!

 Несмотря на все старания, слезы обожгли глаза Кейт, угрожая перелиться через край, и она, поспешно отвернувшись, направилась в обеденный зал.

 – Скажи Марджори, чтобы при увольнении выдала тебе жалованье за два месяца вперед, – пробормотала она, имея в виду доверенного бухгалтера, работавшую на отца более десяти лет.

 – Это ты ей скажи, Мэри Кейт Донован! – злобно заорал ирландец потрясенной девушке. – Это твоя работа. Ты – босс! Не я и не Марджори!

 Кейт молча кивнула, пытаясь дышать ровно и медленно, чтобы не пришлось бежать в ванную и там корчиться в приступе рвоты.

 – И еще одно! – продолжал кричать Фрэнк. – Почему ты позволяешь мне разговаривать в таком тоне? Твой па никогда бы такого не спустил.

 – Иди к дьяволу, – прошептала Кейт.

 – Я еще не закончил! – настаивал он.

 Кейт, сжав кулаки, повернулась и увидела, что он, красный от гнева, перегнулся через стойку.

 – Что стряслось с твоими глазами, если ты не замечаешь, что лимоны и лаймы, которые я ставлю на стол, несвежие? Почему не мчишься на кухню, чтобы допытаться, кто и какого черта позволяет компании поставлять нам такое дерьмо?

 Кейт стойко промолчала. Но все же увидела, что метрдотеля Кевина Сандовски по-прежнему не было на месте в одиннадцать двадцать пять, когда она проходила мимо его стола. На кухне она нашла его, Луиса Келларда и нескольких официантов, которые должны были заниматься последними приготовлениями в обеденном зале, а вместо этого перешучивались с кухонными работниками.

 – Что здесь происходит? – осведомилась она, как ей казалось, строгим, неодобрительным тоном.

 Сандовски сполз с табурета, но ей показалось, что он выразительно закатил глаза, так чтобы видели официанты. Луис Келлард посмотрел на ее выпирающий живот и сочувственно улыбнулся:

 – Кейт, у меня двое детей, и я знаю, каково приходится беременной женщине. Знаю, как трудно морально и физически выносить такое состояние и одновременно справляться с работой. Не стоит зря расстраиваться. Постарайтесь не обращать внимания на пустяки.

 – Я не расстраиваюсь, – бросила Кейт, не совсем понимая, искренне он пытается ее утешить или просто хочет отделаться. – Но Фрэнк О’Халлоран сказал, что мы получаем некачественные продукты. Это правда?

 – Разумеется, нет, – оскорбился Луис. – Просто у нас теперь идет меньше лимонов и лаймов, чем раньше, поэтому они лежат немного дольше.

 – А почему у нас идет меньше лимонов и лаймов?

 – Спросите у Марджори. У нее все цифры. Она точно знает, как идут дела. Сейчас у нас некоторое затишье. Но все не так уж страшно.

 Кейт кивнула и выбралась из кухни.

 – Если понадоблюсь, я буду в кабинете.

 Кабинет отца – теперь ее кабинет – находился неподалеку от главного обеденного зала и был отделен от него обшитым панелями коридором. Из него можно было попасть в кабинеты бухгалтера и управляющего. Лестница, ведущая из старого трактира в квартиру наверху, была закрыта, а новая – расположена рядом с кабинетом отца. Квартира до сих пор оставалась в прежнем виде, но отец редко бывал в ней и заходил только в плохую погоду, когда не хотел ехать домой или работал допоздна.

 Марджори сидела за столом, увлеченно барабаня пальцами по клавиатуре калькулятора. Вся столешница была завалена раскрытыми бухгалтерскими книгами.

 – Фрэнк О’Халлоран собирается увольняться, – сообщила Кейт. – Прошу вас выдать ему жалованье за два месяца вперед.

 Седоволосая бухгалтер подняла глаза.

 – И вы собираетесь позволить ему уволиться?

 – Как я могу его остановить? – процедила Кейт, впиваясь ногтями в ладони.

 – Не знаю. Думала, может, у вас возникнет идея?

 – У меня есть одна идея.

 – Какая именно?

 – Не мешало бы нам поставить здесь компьютер. Эти книги так же устарели, как…

 – Как я? – иронически докончила Марджори.

 – Я не это хотела сказать.

 – Ресторан подключен к компьютеру, – заверила Марджори, пожалев девушку. – Заказы на продукты, резервирование столиков – словом, все. Неужели не заметили?

 – Конечно, заметила, – устало пробормотала Кейт, чувствуя себя совершенно измотанной, хотя пробыла здесь всего полчаса. – Я имела в виду бухгалтерские книги, которыми вы пользуетесь. Почему эта информация не занесена в компьютер?

 – Занесена. Просто ваш отец любил отслеживать все, пользуясь теми же методами, что и всегда. Поэтому я переношу кое-какую информацию из компьютера в книги.

 Она терпеливо ждала, что скажет Кейт, но та молчала. Марджори снова взялась за калькулятор.

 – Кейт, – мимоходом бросила она, – мне кажется, вы не созданы для этого бизнеса. Вам нужно подумать о продаже ресторана.

 Раненная в самое сердце, Кейт снова промолчала и вышла, окончательно потеряв веру в себя. Несколько месяцев назад, до появления Митчела Уайатта, она была настолько уверена в своих силах, что легко смогла бы справиться с Луисом, Фрэнком и Марджори. Но не теперь. Теперь она не только потеряла веру в себя. Хуже то, что и окружающие тоже в нее не верили.

 Благодаря Митчелу и беременности она превратилась в измученную массу обнаженных эмоций. Настроение менялось каждую секунду, но чаще всего ей хотелось плакать. Беда в том, что она не могла спокойно подумать о ребенке, которого носила, без того, чтобы не вспомнить, какой была доверчивой дурой, поддавшись чарам его отца. Все это время она пыталась почувствовать нечто вроде родственной связи с малышом. Но этого так и не случилось, и она начинала бояться, что ненависть к Митчелу помешает ей полюбить ребенка.

 Кейт села за отцовский стол и попыталась смириться с тем очевидным фактом, что дела пойдут еще хуже. Если, конечно, она не найдет какой-то выход из положения и не смирится с тем, что сделал Митчел. Как только это у нее получится, она сможет оставить позади все обиды и горести и смело смотреть в будущее.

 Но для того чтобы простить и забыть, она сначала должна понять ход его мыслей. Понять, почему случившееся с ним в детстве сделало его таким мстительным и жестоким.

 Кейт подперла рукой подбородок, размышляя, как бы получить необходимые ответы.

 Ни Кэролайн, ни Сесил Уайатт не захотят говорить с ней за его спиной. Мэтью Фаррел и Мередит Бэнкрофт знали Митчела, но Мередит стала свидетельницей их ссоры на благотворительном вечере. А потом смотрела сквозь Кейт, словно той вообще не существовало. Правда, Эван еще на Ангилье рассказал о детстве Митчела немало того, что привело Кейт в ужас, но вряд ли Эван захочет видеть ее теперь…

 И тут Кейт мысленно увидела, как Грей Эллиот снимает какие-то папки с высокой стопки на столе и несет к журнальному столику, где сидели она и Холли. В этих папках лежали фотографии… но, кроме них, на столе было еще много всего…

 Внезапно ощутив новый прилив сил и оптимизма, она потянулась к телефонному справочнику.

 Пришлось довольно долго ждать, прежде чем Грей Эллиот поднял трубку.

 – Мисс Донован? – переспросил он деловито, но с некоторым любопытством. – Секретарь сказал, что вы хотите поговорить со мной по неотложному делу.

 – Да, – решительно ответила Кейт, – но только лично.

 – Но у меня полно…

 – Я отниму у вас всего несколько минут. Это срочно и… очень важно.

 Грей поколебался, и Кейт почти видела, как он смотрит на календарь.

 – Не сможете приехать завтра, в четверть первого? Поговорим, я еще успею на ленч.

 – Конечно, смогу, – обрадовалась Кейт. – Спасибо.