• Романтическая серия, #3

Глава 35

 Четырехдневное путешествие из Хелмшида в Лондон Элизабет проделала за два с половиной дня – это удалось ей при помощи удачного, хотя опасного и дорогого, метода – она платила огромные деньги кучерам, которые неохотно соглашались ехать ночью, и спала в карете. Единственными остановками в ее стремительном путешествии были смена лошадей, одежды и какая-либо еда накоротке. Везде, где они останавливались, все – от почтальонов до служанок в барах – говорили о суде над Яном Торнтоном, маркизом Кенсингтоном.

 Мелькали мили, день сменялся темной ночью и серым рассветом, затем все повторялось, и Элизабет прислушивалась к топоту лошадиных копыт и испуганному стуку своего сердца.

 Через шесть дней после начала суда над Яном в десять часов утра запыленная карета, в которой она проделала путь, подъехала к городскому дому вдовствующей герцогини Хоторн в Лондоне, и из нее, не дождавшись пока опустят ступеньки, выпрыгнула Элизабет, зацепившись юбками, ступила на землю, затем, спотыкаясь, вбежала по ступеням и забарабанила в дверь.

 – Что это, Господи, – воскликнула герцогиня, остановившись в холле, по которому она ходила с озабоченным видом, услышав грохот бронзового дверного молотка.

 Дворецкий открыл дверь, и Элизабет бросилась вперед мимо него.

 – Ваша светлость, – задыхаясь, вымолвила она, – я…

 – Ты! – сказала герцогиня, ошарашенно глядя на растрепанную, покрытую пылью женщину, которая бросила своего мужа, причинив столько боли и вызвав шумный скандал, а сейчас, когда было уже слишком поздно, предстала перед ней в парадном холле, похожая на прекрасную пыльную метлу. – Тебя следует выпороть, – сердито произнесла она.

 – Без сомнения, Ян захочет заняться этим сам, но позднее. Сейчас мне нужно… – Элизабет замолчала, пытаясь заглушить страх, чтобы осуществить шаг за шагом свой план. – Мне нужно попасть в Вестминстер. Мне нужна ваша помощь, потому что они не захотят впустить в Палату лордов женщину.

 – Суд длится шестой день, и, я должна сказать тебе, он проходит нехорошо.

 – Расскажете мне потом, – сказала Элизабет повелительным тоном, который оказал бы честь самой герцогине. – Сейчас вспомните о ком-нибудь влиятельном, кто провел бы меня туда, о ком-нибудь, кого вы знаете. Остальное я сделаю, когда попаду туда.

 Только теперь герцогиня сообразила, что, несмотря на свое непростительное поведение, сейчас Элизабет была единственной, кто мог оправдать Яна, и она, наконец, начала действовать,

 – Фолкнер! – крикнула герцогиня, обращаясь, как казалось, к лестнице.

 – Ваша светлость? – спросила личная горничная герцогини, возникая на верхней галерее.

 – Отведи эту молодую женщину наверх. Почисть ее одежду и приведи в порядок волосы. Рэмси, – резко позвала герцогиня дворецкого, указывая, чтобы он пошел за ней в голубую гостиную, где она села за письменный стол. – Отвези эту записку прямо в Вестминстер. Скажи им – это от меня, и ее немедленно надо передать лорду Кайлтону. Он будет на своем месте в Палате лордов. – Она быстро написала и отдала послание дворецкому. – Я написала ему, чтобы он сейчас же остановил судебное заседание. Также я сообщила, что мы будем ждать его через час перед Вестминстером в моей карете. Он должен встретить нас там, чтобы провести в Палату.

 – Сию минуту, ваша светлость, – сказал Рэмси с поклоном, уже выходя из комнаты.

 Она вышла за ним, все еще отдавая приказания.

 – В случае, если Кайлтон уклонится от исполнения своих обязанностей и не будет присутствовать сегодня на суде, пошли одного лакея к нему домой, а другого к Уайтам, еще одного на Блоринд-стрит, в дом к той актрисе, о которой, как он думает, никто не знает, что он содержит. Ты, – сказала она, холодно посмотрев на Элизабет, – пойдешь со мной. Тебе надо много чего объяснить, мадам, и ты сможешь это сделать, пока Фолкнер займется твоим внешним видом.

 – Я не собираюсь, – воскликнула Элизабет в приступе бессильного гнева, – думать о своей внешности в такое время.

 Брови герцогини взлетели до волос.

 – Ты приехала, чтобы убедить их, что твой муж невиновен?

 – Да, конечно. Я…

 – Тогда не позорь его больше, чем уже опозорила! Ты похожа на беглянку из мусорного ящика в Бедламе. Тебе еще повезет, если они не повесят тебя за то, что ты причинила им все это беспокойство.

 Она направилась наверх, Элизабет медленно последовала за ней, слушая ее тираду только краем уха.

 – Вот если бы твой незаконнорожденный братец оказал нам честь, объявившись, твоему мужу, может быть, не пришлось провести ночь в темнице, а именно туда, как думает Джордан, он попадет, если обвинителям удастся добиться своего.

 На третьей ступеньке Элизабет остановилась.

 – Пожалуйста, послушайте меня минуту… – сердито начала она.

 – Я буду слушать тебя всю дорогу до Вестминстера, – с сарказмом ответила герцогиня. – Я думаю, всему Лондону будет интересно узнать из утренней газеты, чем ты оправдаешься.

 – Ради Бога! – крикнула Элизабет ей в спину, с бешеной быстротой перебирая в уме, к кому она могла бы обратиться за более срочной помощью. Час-это целая вечность! – Я приехала не просто показать, что жива. Я могу доказать, что Роберт жив и не пострадал от рук Яна и…

 Герцогиня повернулась и начала спускаться по лестнице, пристально глядя в лицо Элизабет со смешанным чувством отчаяния и надежды.

 – Фолкнер! – крикнула она, не оборачиваясь, – возьми все, что тебе нужно. Ты можешь привести туалет леди Торнтон в порядок и в карете!

 

 Через пятнадцать минут кучер герцогини резко осадил лошадей перед Вестминстером, лорд Кайлтон поспешно подошел к их карете в сопровождении Рэмси, упорно следовавшего за ним по пятам.

 – Какого черта… – начал он.

 – Помогите нам выйти, – попросила герцогиня. – Я расскажу вам, что могу, пока мы идем к входу. Но сначала скажите, как там дела.

 – Не хорошо. Плохо… очень плохо для Кенсингтона. Главный обвинитель в прекрасной форме. Пока ему удалось представить убедительный аргумент, что если даже, по слухам, леди Торнтон жива, настоящего доказательства этого нет.

 Он повернулся, чтобы помочь Элизабет, которую он никогда не встречал, выйти из кареты, продолжая излагать герцогине тактику обвинителей.

 – Что касается объяснений, как возникли слухи, будто леди Торнтон видели в гостинице и на почтовой станции с неизвестным мужчиной, то обвинители высказали предположение, что Кенсингтон нанял молодую пару, изображавшую ее и якобы ее любовника. Предположение, звучащее весьма правдоподобно, так как прошло много времени, прежде чем обнаружили след леди Торнтон и так же много времени, прежде чем объявился ювелир и сделал заявление. И последнее, – закончил он, когда они поспешно прошли сводчатую дверь, – обвинители логично старались доказать, что если она еще жива, то явно боится за свою жизнь, иначе к этому времени уже бы объявилась. Отсюда следует, по их словам, что леди Торнтон по себе знает, какое жестокое чудовище ее муж. И если он действительно жестокое чудовище, то из этого следует, что он вполне способен убить ее брата Они считают, что исчезновение брата – это преступление, по которому у них достаточно улик, чтобы отправить его на виселицу.

 – Ну, по первому поводу больше нечего беспокоиться. Вы прервали суд? – спросила герцогиня.

 – Прервал суд! – возразил он. – Дорогая моя герцогиня, потребуется принц или Бог, чтобы остановить этот суд.

 – Им придется удовольствоваться леди Торнтон, – сердито сказала герцогиня

 Лорд Кайлтон резко повернулся, впиваясь взглядом в Элизабет, выражение его лица менялось от изумления к облегчению, затем к убийственному презрению. Он отвел глаза и быстро отвернулся, положив руку на тяжелую дверь, рядом с которой стояли часовые.

 – Подождите здесь. Я отнесу записку адвокату Кенсингтона, чтобы он встретился с нами здесь. Ни с кем не разговаривайте и не говорите, кто эта женщина, пока сюда не придет Петерсон Делхэм. Я полагаю, он захочет, использовать это как сюрприз в нужную минуту…

 Элизабет стояла, застыв на месте, скованная его горящим взглядом, зная причину этого. В глазах всех, кто следил за их историей по газетам, Элизабет была или мертва, или изменила мужу и бросила его ради неизвестного любовника. Поскольку она была здесь живая, а не мертвая, лорд Кайлтон, очевидно, верил последнему. И Элизабет знала, что каждый мужчина в огромной Палате по другую сторону этой двери, включая ее мужа, будут думать о ней то же самое, пока она не докажет, что они ошибаются.

 Дорогой герцогиня почти ничего не говорила; она внимательно слушала объяснения Элизабет, но ей хотелось, чтобы эти объяснения были приняты в Палате лордов, прежде чем она сама примет их. То, что герцогиня, которая верила в Элизабет, когда почти никто другой не верил, воздерживалась верить сейчас, было для Элизабет тяжелее, чем презрительный взгляд лорда Кайлтона.

 Через несколько минут в холл возвратился лорд Кайлтон:

 – Минуту назад Петерсону Делхэму передали мою записку. Посмотрим, что будет дальше.

 – Вы сообщили ему, что леди Торнтон здесь?

 – Нет, ваша светлость, – сказал он, стараясь быть терпеливым. – На суде – самое главное правильно выбрать время. Делхэм должен решить, что ему делать и когда это делать.

 Элизабет хотелось кричать от безысходности при этой еще одной задержке. Ян находился по ту сторону этих дверей, ей так сильно хотелось прорваться сквозь них, чтобы он увидел ее, что она с большим трудом заставляла себя стоять неподвижно. Элизабет говорила себе, что через несколько минут Ян увидит ее и услышит ее показания. Всего лишь несколько минут, и она сможет объяснить ему, что уехала с Робертом, а не с любовником. Как только он поймет это, то, конечно, простит ее за всю боль, которую она причинила ему. Элизабет не беспокоило, что думают о ней сотни лордов в этой Палате; она могла перенести их осуждение.

 После того, как, казалось, прошла целая жизнь, а не четверть часа, двери открылись, и Петерсон Делхэм, адвокат Яна, вошел в холл.

 – Ради Бога, чего ты хочешь, Кайлтон? Я делаю все, что могу, чтобы этот суд не превратился в бойню, а ты вытаскиваешь меня сюда посередине самого изобличающего показания!

 Лорд Кайлтон беспокойно взглянул на нескольких мужчин, прогуливающихся в холле, затем приложил руку к уху Петерсона Делхэма и быстро заговорил. Холодный взгляд Делхэма остановился на лице молодой женщины, и в ту же секунду его рука взяла ее за плечо и он с силой повлек Элизабет через холл к закрытой двери.

 – Мы поговорим там, – коротко сказал он.

 В комнате, куда адвокат привел ее, стоял стол и шесть стульев с прямыми спинками; Делхэм прошел к столу и сел на стул, стоящий за ним. Соединив пальцы рук треугольником, он смотрел на Элизабет поверх них, разглядывая ее лицо острыми, как кинжалы, синими глазами, а когда заговорил, от его голоса повеяло ледяным холодом.

 – Леди Торнтон, как любезно с вашей стороны найти время, чтобы нанести нам визит вежливости! Не будет ли с моей стороны слишком настойчивым осведомиться, где вы находились прошедшие шесть недель?

 В этот момент Элизабет вдруг подумала о том, что если адвокат Яна так относится к ней, то с какой сильной ненавистью столкнется она, когда встретится с самим Яном.

 – Я… я могу представить, что вы должны сейчас думать, – начала она дружелюбным тоном.

 Он с иронией прервал ее.

 – О, не думаю, что можете, мадам. Если бы я мог сказать вам, вы бы сейчас ужаснулись.

 – Я могу все объяснить, – воскликнула Элизабет.

 – В самом деле? – медленно и враждебно произнес адвокат. – Какая жалость, что вы не пытались сделать это шесть недель назад!

 – Я здесь для того, чтобы сделать это сейчас, – сказала Элизабет, сдерживаясь, чтобы не потерять контроль над собой.

 – Начните, когда вам угодно, – насмешливо вымолвил Делхэм, растягивая слова. – В зале напротив триста человек ждут, когда вам будет удобно это сделать.

 От страха и разочарования у Элизабет задрожал голос и она вспылила:

 – Послушайте, сэр, я ехала сюда ночью и днем не для того, чтобы стоять здесь и слушать, как вы тратите время, оскорбляя меня! Я поехала сюда в ту же минуту, как прочитала газету и поняла, что мой муж в беде. Я приехала сюда, чтобы доказать: я жива и невредима, и мой брат тоже жив!

 Вместо того, чтобы показать, что он доволен или обрадован, Делхэм стал более язвительным, чем раньше.

 – Так рассказывайте, мадам. Я сгораю от нетерпения услышать все об этом.

 – Почему вы так себя ведете? – воскликнула Элизабет. – Ради Бога, я на вашей стороне!

 – Слава Богу, у нас больше нет таких, как вы.

 Элизабет стойко перенесла это и начала быстрый, но полный рассказ обо всем, что случилось после того момента, когда Роберт подошел к ней сзади в Хейвенхерсте. Закончив, она встала, готовая войти и рассказать всем то же самое, но Делхэм продолжал удерживать ее своим взглядом, молча наблюдая за ней поверх сцепленных пальцев.

 – И мы должны поверить в эту сказку? – резко спросил он наконец. – Ваш брат жив, но его здесь нет. Мы должны поверить на слово замужней женщине, которая бесстыдно путешествует с другим мужчиной как муж и жена…

 – С моим братом, – возразила Элизабет.

 – Вам хочется, чтобы мы этому верили. Почему, леди Торнтон? Откуда этот неожиданный интерес к благополучию вашего мужа?

 – Делхэм! – сердито сказала герцогиня. – Вы с ума сошли? Любому видно, что Элизабет говорит правду, даже мне – а я не хотела верить ни одному ее слову, когда она приехала ко мне! Ты терзаешь ее безо всякой причины…

 Не сводя глаз с Элизабет, мистер Делхэм коротко сказал:

 – Ваша светлость, то, что я делал, – ничто, по сравнению с тем, что обвинение попытается сделать с ее историей. Если она не сможет выдержать здесь, там у нее не будет ни малейшего шанса.

 – Я этого совсем не понимаю! – с гневом и страхом воскликнула Элизабет. – Находясь здесь, я могу доказать, что мой муж не убивал меня. И у меня есть письмо от миссис Хоган, в котором она описывает моего брата и утверждает, что мы были вместе. Миссис Хоган приедет сюда сама, если она вам нужна, только она ждет ребенка, и не может ехать так быстро, как пришлось сделать мне. Этот суд для того, чтобы доказать, что мой муж виновен или невиновен в этих преступлениях. Я знаю правду и могу доказать, что он невиновен.

 – Вы ошибаетесь, леди Торнтон, – с горечью произнес Делхэм. – Потому что из-за сенсаций и диких предположений прессы, это уже не поиск истины и справедливости в Палате лордов. Это теперь театр, и обвинение в центре сцены разыгрывает главную роль перед тысячной аудиторией Англии, которая прочтет об этом в газетах. Они стремятся устроить звездное представление и сейчас как раз занимаются этим. Хорошо, – сказал он через минуту. – Посмотрим, как вы справитесь с этим.

 Элизабет очень обрадовалась, увидев, что он встал, наконец, поэтому даже его последнее замечание о мотивах обвинения не произвело на нее впечатления.

 – Я рассказала вам в точности, как это произошло, и принесла сюда письмо миссис Хоган, чтобы подтвердить то, что касается Роберта. Она приедет сюда сама, как я сказала, если необходимо. Миссис Хоган может описать его каждому и даже узнать на портретах, которые у меня есть.

 – Может быть, вы не очень хорошо описали его ей и заплатили за это, – заметил он, снова принимая роль обвинителя. – Между прочим, вы обещали ей деньги за то, что она приедет?

 – Да, но…

 – Неважно, – сердито бросил он. – Это не имеет значения.

 – Не имеет значения? – тупо повторила она. – Но лорд Кайлтон сказал, что самым обличительным для обвинения было дело о моем брате.

 – Как я только что сказал вам, – холодно заметил адвокат, – в данный момент не это беспокоит меня в первую очередь. Я посажу вас там, где вы можете слышать, что я говорю, а вас никто не увидит. Мой помощник отведет вас на свидетельское место.

 – Вы… вы скажете Яну, что я здесь? – спросила она слабым задыхающимся голосом.

 – Безусловно, нет. Я хочу, чтобы его первый взгляд на вас совпал со всем остальным. Я хочу, чтобы они увидели его первую реакцию и оценили ее значимость.

 Он повел их с герцогиней к другой двери, затем отступил в сторону, и Элизабет поняла, что они находятся в укромной нише, откуда могли видеть все и всех, а их никто не видел. У нее участился пульс, когда ее чувства пытались охватить весь калейдоскоп цвета, движения и звуков. Длинный зал с высоким сводчатым потолком громко гудел от сотен приглушенных разговоров, звучавших в галереях наверху и на скамьях внизу, где сидели лорды королевства, с нетерпением ожидая продолжения суда.

 Недалеко от их ниши сидел в парике и красной мантии лорд-канцлер на традиционном красном шерстяном мешке, откуда он председательствовал в суде.

 Ниже и вокруг него виднелись мрачные лица мужчин в красных мантиях и пудреных париках, включая восемь судей и королевских прокуроров. За другим столом сидели мужчины, которые, как предположила Элизабет, были адвокатами Яна и их клерками, еще люди с мрачными лицами в красных мантиях и пудреных париках. Элизабет следила за Петерсоном Делхэмом, проходящим по проходу, и отчаянно старалась рассмотреть, кто рядом с ним. Конечно, Ян должен сидеть за каким-нибудь столом… Ее лихорадочный взгляд замер на месте, прикованный к любимому лицу. Его имя было у нее на губах, и Элизабет прикусила губу, чтобы удержаться и не крикнуть ему, что она здесь. В то же время она чуть улыбалась сквозь слезы, потому что все в нем, даже его небрежная поза, в которой он сидел, было так прекрасно и до боли знакомо. Другие обвиняемые, конечно, должны сидеть, застыв в почтительном внимании, но не Ян, подумала Элизабет с гордостью и приступом страха. Как бы намереваясь показать свое полное презрение к законности, законам и судебному процессу против него, Ян сидел на скамье подсудимых, оперевшись локтем на полированный деревянный барьер, окружавший его, положив ногу в сапоге на другое колено. Он казался равнодушным, холодным, полностью владеющим собой.

 – Я полагаю, вы готовы снова начать, мистер Делхэм, – недовольно сказал лорд-канцлер, и как только раздался его голос, огромный зал тотчас же притих. В галереях наверху и внизу на скамьях лорды выпрямились, слушая, и все выжидательно повернулись к канцлеру. Все, заметила Элизабет, кроме Яна, который продолжал сидеть, откинувшись на спинку стула. Сейчас он выражал нетерпение, как будто суд был фарсом, отнимавшим у него время от других более серьезных дел.

 – Приношу извинения за эту задержку, мои лорды, – произнес Делхэм, после того как прошептал что-то самому молодому из адвокатов Яна, который сидел за столом рядом с Делхэмом. Молодой человек быстро поднялся и начал обходить зал по краю, направляясь, как поняла Элизабет, прямо к ней. Снова повернувшись к лорду-канцлеру, Делхэм сказал чрезвычайно любезно:

 – Мой лорд, не позволите ли мне сейчас маленькое отклонение в процедуре, я полагаю, мы сможем решить все дело сразу же без дальнейших дебатов или вызова свидетелей.

 – Объясните, что вы имеете в виду, мистер Делхэм, – коротко приказал лорд-канцлер.

 – Я желаю вызвать неожиданную свидетельницу и иметь позволение задать ей только один вопрос. После него, мой лорд, обвинитель может допрашивать ее, сколько и как он пожелает.

 Лорд-канцлер обратился за советом к человеку, который, как догадалась Элизабет, должно быть, был главным обвинителем, генеральным прокурором.

 – У вас есть возражения, лорд Сатерленд?

 Лорд Сатерленд, высокий мужчина с орлиным носом и тонкими губами, одетый в традиционную красную мантию и в пудреном парике, встал:

 – Конечно нет, мой лорд, – сказал он почти с ехидством в голосе. – Мы уже дважды ждали мистера Делхэма сегодня. Что значит еще одна задержка в отправлении английского правосудия?

 – Введите сюда вашу свидетельницу, мистер Делхэм, и после этого я не позволю больше никаких задержек в этих слушаниях. Понятно?

 Элизабет вздрогнула, когда молодой адвокат вошел в нишу и дотронулся до ее руки. Не отрывая глаз от Яна, она направилась вперед, переступая одеревеневшими ногами, сердце колотилось у нее в груди, и это еще до того, как Петерсон Делхэм произнес голосом, достигающим самых дальних мест наверху:

 – Милорды, мы вызываем на свидетельское место маркизу Кенсингтон!

 Волны изумления и волнения, казалось, пронеслись по огромной Палате. Все наклонились вперед на своих местах, но Элизабет этого не заметила. Ее глаза смотрели на Яна, она увидела, как замерло все его тело, увидела, как его взгляд метнулся к ее лицу… а затем лицо застыло в выражении леденящего гнева, янтарные глаза превратились в застывшее холодное золото.

 Дрожа под тяжестью этого взгляда, Элизабет подошла к свидетельскому месту и повторила клятву, которую прочитали ей. Затем Петерсон Делхэм вышел вперед.

 – Не назовете ли вы свое имя, пожалуйста, чтобы его услышали все, находящиеся в этом зале?

 Элизабет судорожно глотнула и, оторвав взгляд от Яна, сказала, как могла, громко:

 – Элизабет Мари Камерон.

 Вокруг нее началось столпотворение, головы в белых париках склонялись одна к другой, а лорд-канцлер громко взывал к тишине.

 – Позволит ли мне суд удостовериться в этом, спросив обвиняемого, действительно ли это его жена? – спросил Делхэм, когда порядок был восстановлен.

 Прищуренный взгляд лорда-канцлера скользнул с лица Элизабет на Яна.

 – Позволяет.

 – Лорд Торнтон, – спокойно спросил Делхэм, следя за реакцией Яна, – является ли эта женщина, стоящая перед нами, женой, в исчезновении которой… убийстве которой… вы обвиняетесь?

 Ян сжал челюсти и коротко кивнул.

 – Лорд Торнтон признал эту свидетельницу как свою жену. У меня нет больше вопросов.

 Элизабет ухватилась за деревянный край места для свидетелей, глядя расширившимися глазами на Петерсона Делхэма, не веря, что он не собирается спрашивать ее о Робертс.

 – У меня есть несколько вопросов, милорды, – сказал генеральный прокурор, лорд Сатерленд.

 Элизабет с тревогой смотрела, как лорд Сатерленд вышел вперед, но когда он заговорил, она была поражена, с какой добротой звучал его голос. Даже в состоянии страха и отчаяния, Элизабет могла безошибочно почувствовать презрение, мужскую ненависть, направленную на нее со всех сторон Палаты, – отовсюду, кроме него.

 – Леди Торнтон, – начал лорд Сатерленд со смущенным видом, почти обрадованный, что она находилась здесь, чтобы прояснить дело. – Пожалуйста, не надо так бояться. У меня только несколько вопросов. Не будете ли так любезны, и не расскажете ли нам, что привело вас сюда так поздно и явно в состоянии большого беспокойства?

 – Я… я приехала, потому что узнала, что мой муж обвиняется в убийстве моего брата и меня, – сказала Элизабет, стараясь говорить достаточно громко, чтобы ее услышали в конце огромного зала.

 – А где вы были до сих пор?

 – Я была в Хелмшиде с моим братом Роб…

 – Она сказала с братом? – громко спросил один из королевских адвокатов.

 Лорд Сатерленд был поражен так же, как и присутствующие в зале, и снова вспыхнули разговоры, что, в свою очередь, заставило лорда-канцлера призвать всех к порядку. Однако обвинитель быстро пришел в себя. Почти сразу же оправившись, лорд Сатерленд сказал:

 – Вы приехали сюда, чтобы сообщить нам, что не только живы и невредимы, – задумчиво сделал он вывод, – но и были с братом, пропадавшим где-то два года, с братом, чей след никто не мог найти – ни ваш сыщик, мистер Уордсворт, ни королевские сыщики, ни даже те, которых нанял ваш муж?

 Элизабет испуганно посмотрела на Яна и тотчас же в ужасе отвела взгляд, увидев на его лице ледяную ненависть.

 – Да, правильно.

 – И где же этот брат? – для большего эффекта лорд Сатерленд обвел рукой зал и посмотрел по сторонам, как бы ища Роберта. – Вы привезли его с собой, чтобы мы могли увидеть его так, как видим вас, – живого и невредимого?

 – Нет, – вымолвила Элизабет. – Я не привезла, но…

 – Пожалуйста отвечайте только на мои вопросы, – предупредил лорд Сатерленд. Довольно долго он казался озадаченным, затем сказал: – Леди Торнтон, я думаю, мы все хотели бы услышать, почему вы покинули надежный и удобный дом, убежали тайно от мужа, а сейчас в этот последний решительный час вернулись, чтобы заявить, что мы все сделали каким-то образом ошибку, считая, будто ваша жизнь или жизнь вашего брата в опасности. Начните с начала, пожалуйста.

 Элизабет была обрадована, что ей дают возможность поведать свою историю, поэтому она рассказала ее слово в слово, в точности, как репетировала в карете, повторяя снова и снова – старательно опуская ту часть, которая представила бы Роберта лжецом и сумасшедшим, твердо решившим добиться, чтобы Яна повесили за убийства, им не совершенные. Осторожно, заранее подготовленными словами она быстро описала Роберта так, как действительно видела его, – молодым человеком, которого страдания и лишения привели к тому, что в заблуждении он захотел отомстить ее мужу; молодым человеком, которого Ян спас от виселицы или пожизненного тюремного заключения, милосердно посадив на корабль, идущий за границу; молодым человеком, из-за своих собственных непреднамеренных поступков подвергшимся тяжелым испытаниям и даже сильным избиениям, в которых несправедливо обвинял Яна.

 Так как Элизабет была в отчаянии, испугана и слишком много раз про себя повторяла то, что ей предстояло произнести, давала показания ровным лишенным эмоций голосом, ее речь казалась заранее подготовленной, и она закончилась удивительно быстро. Единственный раз у нее дрогнул голос, это произошло, когда ей пришлось признаться, что она в самом деле поверила, будто муж виновен в избиении брата. В этот страшный момент Элизабет виновато взглянула на Яна, и выражение его лица еще больше ужаснуло ее, потому что на нем запечатлелась скука – словно она была очень плохой актрисой, игравшей в крайне скучной пьесе, которую его заставляли смотреть.

 Мертвую тишину, последовавшую за этими показаниями, нарушил лорд Сатерленд, коротко с сочувствием рассмеявшись; и вдруг его глаза пронзительно посмотрели на Элизабет, и на нее обрушился громкий голос:

 – Дорогая моя женщина, у меня к вам один вопрос, и он очень похож на тот, который я уже задавал: я хочу знать: «Почему?»

 По необъяснимой причине Элизабет почувствовала, как ее охватывает леденящий страх, будто ее сердце поняло, что происходит что-то ужасное – ей не поверили, а прокурор сейчас сделает так, что ей уже наверняка больше никогда не поверят.

 – Почему… что почему? – заикаясь, спросила она.

 – Почему вы приехали сюда? Чтобы рассказать нам такую удивительную басню, в надежде спасти жизнь этого человека, от которого, как вы признались, вы убежали несколько недель назад?

 Элизабет умоляюще посмотрела на Петерсона Делхэма, который пожал плечами, как бы с отвращением отступаясь. Чувствуя себя парализованной, она вспомнила его слова, сказанные в холле, и тут поняла их: «То, что я делал, – ничто по сравнению с тем, что обвинение попытается сделать с ее историей… Это уже не поиск истины и справедливости… это театр, и обвинение стремится устроить звездное представление…»

 – Леди Торнтон! – резко сказал обвинитель и начал засыпать ее вопросами с такой быстротой, что она едва успевала отвечать на них. – Скажите нам правду, леди Торнтон. Этот человек, – палец осуждающе указал туда, где сидел Ян, но Элизабет не видела его, – нашел вас и подкупил, чтобы вы вернулись сюда и рассказали нам эту глупую басню? Или он нашел вас и угрожал убить, если вы не явитесь сегодня сюда? Правда ли, что вы не имели представления, где находится ваш брат? Правда ли, что, согласно вашему собственному признанию, которое вы сделали несколько минут назад, вы, боясь за свою жизнь, бежали от этого жестокого человека? Правда ли, что вы боитесь, что и дальше он будет жесток к вам?…

 – Нет! – воскликнула Элизабет. Она быстро обвела взглядом мужские лица вокруг нее и над ней, и не увидела ничего, кроме сомнения и презрения к той правде, которую рассказала им.

 – Больше вопросов нет!

 – Подождите! – За эту долю секунды Элизабет поняла, если она не смогла убедить их в том, что говорит правду, может быть, сможет убедить их, что она слишком глупа, чтобы сочинить эту ложь. – Да, мой лорд, – зазвенел ее голос. – Я не могу отрицать это – жестокость, я хочу сказать.

 Сатерленд обернулся, глаза его загорелись, и в огромной Палате снова возникло оживление.

 – Вы признаете, что это жестокий человек?

 – Да, признаю, – убежденно заявила Элизабет.

 – Моя дорогая, бедная женщина, не могли бы вы рассказать всем нам о некоторых примерах его жестокости?

 – Да, и когда расскажу, я знаю, вы все поймете, каким действительно жестоким может быть мой муж и почему я убежала с Робертом, то есть с братом.

 Торопливо она старалась придумать полуправду, которая не являлась бы лжесвидетельством, и вспомнила слова Яна в ту ночь, когда он приехал за ней в Хейвенхерст.

 – Да, продолжайте. – Все, сидящие на галерее, дружно наклонились вперед, и Элизабет казалось, все здание наваливается на нее.

 – Когда последний раз ваш муж был жесток?

 – Вот, как раз перед тем, как я уехала, он угрожал урезать мои карманные деньги, я потратила больше и ужасно не хотела признаваться.

 – Вы боялись, что он будет бить вас за это?

 – Нет, я боялась, он мне больше не даст до следующего квартала.

 На галерее кто-то засмеялся, затем резко умолк. Сатерленд начал мрачно хмуриться, но Элизабет ринулась дальше:

 – Мы с мужем обсуждали как раз эту самую вещь, я хочу сказать, карманные деньги, в ту ночь, за два дня перед тем, как я убежала с Бобби.

 – И он начал ругаться во время этого обсуждения? Это было той самой ночью, когда, как показала ваша горничная, вы плакали?

 – Да, думаю тогда.

 – Почему вы плакали, леди Торнтон?

 Галереи наклонились к ней еще ниже.

 – Я была в ужасном состоянии, – сказала Элизабет, говоря чистую правду. – Я хотела уехать с Бобби. Чтобы сделать это, мне пришлось продать мои прекрасные изумруды, которые лорд Торнтон подарил мне.

 На нее нашло вдохновение, и она доверительно чуть наклонилась к лорду-канцлеру, сидящему на мешке с шерстью:

 – Я знала, понимаете, что он купит мне другие.

 Громкий смех раздался на галерее, и именно в такой поддержке нуждалась Элизабет.

 Однако лорд Сатерленд не смеялся. Он почуял, что Элизабет пытается одурачить его, но с высокомерием, присущим большинству представителей его пола, не мог поверить, что ей хватит ума просто попытаться, не говоря уже о том, что она сумеет.

 – Должен ли я поверить, что вы продали ваши изумруды из-за какого-то каприза – из-за легкомысленного желания уехать с мужчиной, который, как вы уверяете, был вашим братом?

 – Господи! Я не знаю, чему вы должны верить, я только знаю, что я сделала.

 – Мадам! – резко сказал он. – Вы еле сдерживали слезы, как сказал ювелир, которому вы их продали. Если вы были легкомысленно настроены, почему вы сдерживали слезы?

 Элизабет с недоумением посмотрела на него:

 – Я любила мои изумруды.

 От пола до потолка все тряслось от хохота. Элизабет подождала, когда он закончится и, наклонившись, гордо сказала доверительным тоном:

 – Мой муж часто говорит, что изумруды в тон моим глазам. Не правда ли, мило?

 Элизабет заметила, что Сатерленд начинает скрипеть зубами. Боясь смотреть на Яна, она бросила быстрый взгляд на Петерсона Делхэма и увидела, что тот внимательно наблюдает за ней с выражением, которое могло бы сойти за восхищение.

 – Итак, – загремел Сатерленд почти неестественным голосом. – Теперь должны ли мы верить, что вы в действительности не боялись вашего мужа?

 – Конечно, боялась. Разве я только что не объяснила, как он может быть жесток? – спросила она, еще раз с недоумением посмотрев на прокурора. – Естественно, когда Бобби показал мне свою спину, я не могла не подумать, что человек, грозящий сократить карманные деньги жены, может быть способен на все…

 На этот раз громкий хохот длился намного дольше, и даже когда он замер, Элизабет заметила насмешливые улыбки там, где перед этим видела осуждение и недоверие.

 – И, – загремел Сатерленд, когда его стало снова слышно, – мы также должны поверить, что вы убежали с мужчиной, который, как вы утверждаете, – ваш брат, и уютно устроились где-то в Англии?…

 Элизабет энергично закивала головой и охотно рассказала:

 – В Хелмшиде. Это прелестная деревушка у моря. Я очень прият… очень спокойно проводила там время, пока не прочитала газету и поняла, что моего мужа судят. Бобби не считал нужным возвращаться, потому что он все еще был сердит на то, что его посадили на корабль моего мужа. Но я подумала, что мне следует вернуться.

 – И как, – проворчал Сатерленд, – вы объясните причину вашего решения?

 – Я не думала, что лорду Торнтону понравится, если его повесят… – Еще большее веселье охватило Палату лордов, и Элизабет пришлось подождать целую минуту прежде чем она смогла продолжить: – И поэтому я дала Бобби деньги, чтобы он уехал и жил, как ему нравится, но я уже говорила об этом.

 – Леди Торнтон, – сказал Сатерленд пугающе ласково, от чего Элизабет внутренне вздрогнула, – понимаете ли вы значение слова «лжесвидетельство»?

 – Я думаю, оно означает говорить неправду в таком месте, как это.

 – Вы знаете, как королевский суд карает лжесвидетелей? Их приговаривают к тюремному заключению, и они проводят всю свою жизнь в темной сырой камере. Вы хотите, чтобы это произошло с вами?

 – Это, конечно, звучит не очень приятно, – сказала Элизабет. – А я смогу взять мои драгоценности и платья?

 От раскатов смеха задрожали люстры, висевшие на сводчатом потолке.

 – Нет, не сможете!

 – Ну, тогда я рада, что не лгала.

 Сатерленд уже не знал, одурачили ли его, но он чувствовал, что его попытки изобразить Элизабет как умную интриганку и неверную жену или как напуганную виноватую женщину потерпели неудачу. Странная история ее побега со своим братом сейчас приобрела каким-то нелепым образом правдоподобность, и он с упавшим сердцем понял это и свирепо посмотрел на молодую женщину.

 – Мадам, могли бы вы дать ложные показания, чтобы спасти этого человека? – Он указал в сторону Яна, куда беспомощно посмотрела Элизабет. Ее сердце замерло от ужаса, когда она увидела, если что-то и изменилось в Яне, то только то, что яснее стало выражение скуки на его лице, он выглядел более холодным, неприступным и равнодушным, чем раньше. – Я спросил вас, – сказал Сатерленд громким голосом, – вы бы лжесвидетельствовали, чтобы спасти этого человека от виселицы, куда он отправится в следующем месяце.

 Элизабет умерла бы, чтобы спасти его. Оторвав взгляд от пугающего ее лица Яна, она изобразила на лице глупую улыбку.

 – В следующем месяце? Но как можно предлагать такую неприятную вещь! Ведь в следующем месяце… бал у леди Нортам, и Кенсингтон обещал, что мы приедем… – Раздался громовой хохот, сотрясая потолок и заглушая последние слова Элизабет, -… и что у меня будут новые меха!

 Элизабет ждала, чувствуя себя победительницей, но не потому, что сыграла так убедительно, а потому, что многие лорды имели жен, мысли которых не шли дальше нового платья, бала, мехов, и поэтому она казалась им абсолютно правдивой.

 – Больше вопросов нет! – отрывисто сказал Сатерленд, бросив на нее презрительный взгляд.

 Петерсон Делхэм медленно поднялся, и, хотя лицо его было из осторожности лишено всякого выражения и даже растерянно, Элизабет скорее почувствовала, чем увидела, что он в душе аплодирует ей.

 – Леди Торнтон! – произнес он официальным тоном, – не хотите ли сказать суду что-нибудь еще?

 Элизабет поняла, что он хочет, чтобы она еще что-то сказала, но от охватившей ее усталости не могла понять что. Она сказала единственное, что смогла придумать, и, начав говорить, увидела, что адвокат доволен:

 – Да, мой лорд, я хочу сказать, как я страшно сожалею, что мы с Бобби причинили всем такое беспокойство. Я ошибалась, поверив ему и уехав, не сказав никому ни слова. И он был неправ, когда все это время так сердился на моего мужа за то, что с его стороны было скорее добротой. – Она почувствовала, что зашла слишком далеко, заговорив слишком разумно, поэтому поспешно добавила: – Если бы Кенсингтон бросил Бобби в тюрьму за то, что тот пытался застрелить его, смею сказать, Бобби не понравилось бы это неприятное место, как и мне. Он, – призналась Элизабет, – очень привередливый человек!

 – Леди Торнтон! – сказал лорд-канцлер, когда новые волны смеха почти улеглись. – Можете покинуть свое место.

 Злобный тон в голосе лорда-канцлера заставил Элизабет набраться храбрости и посмотреть в его сторону, и тут она почти оступилась, увидев ярость и презрение у него на лице. Остальные лорды могли считать Элизабет безнадежной дурой с куриными мозгами, но лорд-канцлер имел вид человека, который с удовольствием задушил бы ее собственными руками.

 У Элизабет дрожали ноги, и она позволила помощнику Петерсона Делхэма проводить ее к выходу, но когда они подошли к дальней стене и он взялся за ручку двери, ведущей в коридор, молодая женщина покачала головой и умоляюще заглянула ему в глаза.

 – Пожалуйста, – прошептала она, уже оглядываясь назад и стараясь увидеть, что будет дальше, – разрешите мне остаться здесь в нише. Не заставляйте меня ждать снаружи, мучаясь неизвестностью, – попросила Элизабет, следя за человеком, быстрыми шагами направлявшимся от главного входа в глубине зала к Петерсону Делхэму.

 – Хорошо, – нерешительно согласился помощник адвоката, – но не произносите ни звука. Это все скоро кончится, – добавил, успокаивая ее.

 – Вы хотите сказать, – прошептала Элизабет, не отрывая взгляда от человека, идущего к Петерсону Делхэму, – что я действовала достаточно хорошо и они сейчас отпустят моего мужа?

 – Нет, миледи. Тише. И не беспокойтесь.

 В этот момент Элизабет была больше озадачена, чем обеспокоена, потому что впервые, с той минуты, как она увидела мужа, он проявил, казалось, интерес к тому, что происходило. Ян быстро взглянул на человека, говорящего с Петерсоном Делхэмом, и на долю секунды, как ей показалось, на его бесстрастном лице мелькнула мрачная усмешка. Пройдя за помощником в нишу, Элизабет встала рядом с герцогиней, не замечая мрачного неодобрительного взгляда, которым эта дама посмотрела на нее.

 – Что происходит? – спросила она помощника, когда тот не поспешил вернуться на свое место.

 – Он собирается закончить это! – сказал, улыбаясь, молодой человек.

 – Мой лорд-канцлер! – Петерсон Делхэм возвысил голос и быстро кивнул человеку, только что говорившему с ним. – С позволения суда – снисхождения, мог бы я сказать, хотел бы представить еще одного свидетеля, который, как мы думаем, даст неопровержимое доказательство того, что никакого вреда не было нанесено Роберту Камерону, прямого или косвенного, в результате его пребывания на борту корабля «Арианна». Если суд примет это доказательство, то я уверен, что все дело можно решить очень быстро.

 – Я не чувствую такой уверенности, – отрезал лорд Сатерленд.

 Даже отсюда Элизабет было видно, каким жестким стал профиль лорда-канцлера, когда он повернулся к обвинителю.

 – Будем надеяться на лучшее, – сказал лорд-канцлер прокурору. – Этот суд уже перешел все границы приличия и хорошего вкуса, и в этом немалую роль сыграли, мой лорд, вы. – Взглянув на Петерсона Делхэма, он раздраженно сказал: – Приступайте!

 – Благодарю вас, мой лорд-канцлер. Мы вызываем на свидетельское место капитана Джорджа Грэнтома.

 У Элизабет перехватило дыхание от мысли: то, что сейчас произойдет, создано ее воображением. Открылась боковая дверь, и высокий мускулистый человек двинулся по проходу. За ним виднелась группа крепких, загорелых, обветренных людей, ожидавших, когда их позовут. Она видела достаточно рыбаков в Хелмшиде, чтобы узнать в этих молодых людях моряков. Человек по имени капитан Грэнтом занял место свидетеля, и в ту же минуту, когда он начал отвечать на вопросы Петерсона Делхэма, Элизабет поняла, что снятие обвинения в «смерти» Роберта было решено заранее, еще до того, как она вошла в зал. Капитан Грэнтом рассказал о хорошем обращении с мистером Камероном на борту «Арианны» и о том, что Роберт убежал, когда корабль сделал непредусмотренную остановку для ремонта. Капитан подтвердил – вся команда также готова дать показания.

 Тут Элизабет поняла, что весь ужас, который она испытывала в дороге, все ее страхи во время дачи показаний в действительности оказались беспочвенными. Если Ян мог доказать, что Роберт не пострадал от его рук, то исчезновение его жены не вызывало мрачных подозрений.

 Потрясенная, Элизабет сердито повернулась к улыбающемуся помощнику Делхэма, который внимательно слушал показания капитана.

 – Почему вы не рассказали в газетах, что случилось с моим братом. Очевидно, мой муж и мистер Делхэм знали это. И вы, должно быть, знали, что сможете представить капитана и команду, чтобы доказать это.

 Помощник неохотно отвел глаза от скамьи и тихо сказал:

 – Это была идея вашего мужа – подождать, как пойдет суд, а потом неожиданно выставить свою защиту.

 – Почему?

 – Потому что знаменитый прокурор и его свита ничем не показали своего желания прекратить суд, что бы мы им ни говорили. Они верили, будто их доказательств достаточно для приговора, и если бы мы сказали им об «Арианне», они бы продолжали тянуть время, чтобы найти доказательства, опровергающие предполагаемые показания капитана Грэнтома. Более того, «Арианна» с командой находилась в плавании, и мы не были полностью уверены, что найдем их и они успеют вернуться сюда вовремя. Сейчас у огорченного лорда-прокурора нет под рукой ничего готового для опровержения, потому что он не предвидел этого. И если вашего брата больше никогда не увидят, ему нет смысла выискивать еще косвенные, изобличающие улики, потому что даже если прокурор найдет их, – а он не найдет, – вашего мужа нельзя судить дважды за одно и то же преступление.

 Сейчас Элизабет поняла, почему Ян выглядел скучающим и равнодушным, хотя все еще не могла объяснить, почему он не смягчился, когда она объяснила, что была с Робертом, а не с любовником, и предложила показать как доказательство письмо миссис Хоган, и даже обещала, что та даст показания.

 – Ваш муж организовал весь этот маневр, – сказал помощник, с восхищением глядя на Яна, к которому обращался лорд-канцлер. – Спланировал свою собственную защиту. Умнейший человек, ваш муж. О, и, между прочим, мистер Делхэм велел сказать вам, что вы там были великолепны.

 С этого момента остальная часть процесса, казалось, шла со скоростью необходимого, но бессмысленного ритуала. Очевидно поняв, что у него нет шансов опровергнуть показания целой команды «Арианны», лорд Сатерленд задал капитану Грэнтому только несколько поверхностных вопросов и затем отпустил его. После этого оставалось только заключительное слово обоих адвокатов, и затем лорд-канцлер объявил голосование.

 Снова охваченная волнением, Элизабет слушала и наблюдала, как председатель суда выкрикивал имя каждого лорда. Один за другим поднимались с мест пэры, и, приложив к груди правую руку, заявляли или «Не виновен, слово чести», или «Виновен, слово чести». Окончательный результат был 324 за освобождение и 14 против. Против были, как помощник Петерсона Делхэма прошептал Элизабет, люди, или имевшие предубеждения против Яна по личным причинам, или же сомневавшиеся в надежности и убедительности ее показаний и капитана Грэнтома.

 Элизабет почти не слышала этого. Все, что волновало ее, она уже знала – большинство за освобождение, лорд-канцлер, наконец, перешел к оглашению решения.

 – Лорд Торнтон, – сказал лорд-канцлер, и Ян медленно встал, – данной комиссией установлено, вы не виновны ни в одном из обвинений, предъявленных вам. Вы свободны и можете идти. – Он замолчал, как бы обдумывая что-то, затем сказал с прозвучавшей диссонансом ноткой юмора, что удивило Элизабет: – Неофициально я бы предложил, если вы намерены оставаться сегодня ночью под одной крышей с вашей женой, серьезно пересмотреть это намерение. На вашем месте я бы испытывал мучительное желание совершить то, за что вас уже обвиняли. Хотя, – добавил лорд-канцлер, когда на галереях раздался смех, – я уверен, вы могли бы рассчитывать, что вас оправдают здесь, потому что вы имели заслуживающую оправдания причину.

 Элизабет закрыла глаза от стыда, о котором не разрешала себе думать во время показаний. Она сказала себе, что лучше ее будут считать вздорной дурочкой, чем интриганкой и неверной женой, но открыв смысл слов председателя суда и увидев Яна, идущего по проходу в противоположную от нее сторону, ей стало все это безразлично.

 – Пойдем, Элизабет, – предложила герцогиня, мягко положив руку на плечо Элизабет. – Не сомневаюсь, там будет пресса. Чем скорее мы уйдем, тем больше шансов, что мы скроемся от них.

 Но на это была слабая надежда, поняла Элизабет, как только они вышли на освещенную солнцем улицу. Газетчики и толпа зевак, пришедших узнать новости о суде из первых рук, собрались на пути Яна. Вместо того, чтобы попытаться обойти их, он, сжав челюсти, прокладывал себе путь среди них. В мучительной агонии Элизабет смотрела, как они оскорбляли его, выкрикивали обвинения.

 – О, Боже мой, – сказала она, – посмотрите, что я с ним сделала.

 Когда карета Яна с грохотом умчалась прочь, толпа повернулась, ища новую жертву среди людей, начавших выходить из здания.

 – Это она! – закричал, показывая на Элизабет, человек из «Газетт», который вел светскую хронику, и неожиданно представители прессы и толпа зевак устремились к ней в ужасающем количестве.

 – Быстрее, леди Торнтон, – нетерпеливо сказал незнакомый молодой человек, вталкивая ее обратно в здание, – идите за мной, за углом есть другой выход.

 Элизабет машинально повиновалась, держась за руку герцогини, пока они пробирались через поток лордов, направлявшихся к дверям.

 – Какая ваша карета? – спросил молодой человек, переводя взгляд с одной на другую. Герцогиня описала свою карету, и он кивнул. – Подождите здесь. Не выходите. Я скажу, чтобы ваш кучер подъехал за вами сюда.

 Минут через десять карета герцогини подъехала к этой стороне здания, и они благополучно сели в нее. Элизабет высунулась из дверцы.

 – Благодарю вас, – сказала она молодому человеку, ожидая, что он назовет свое имя.

 Тот приподнял шляпу.

 – Томас Тайсон, леди Торнтон, из «Таймс». Не пугайтесь, – успокоил он. – Я не собираюсь приставать к вам здесь и сейчас. Приставать к дамам в карете – не мой стиль. – Подтверждая это, он закрыл дверцу кареты.

 – В этом случае, – через открытое окошко кареты сказала ему Элизабет с улыбкой благодарности, которую она пыталась, как могла, изобразить, – боюсь вы не очень преуспеете как журналист.

 – Может быть, вы согласитесь поговорить со мной в другой раз, без публики?

 – Может быть, – рассеянно сказала Элизабет, когда кучер тронул лошадей, и они пошли медленным шагом, пробираясь между экипажами, уже запрудившими улицу.

 Закрыв глаза, Элизабет прислонила голову к спинке сиденья. Образ Яна, преследуемого толпой, кричащей «Убийца!» и «Женоубийца!», глубоко врезался в ее душу. С болью в голосе она прошептала герцогине:

 – Как давно это происходит? Собираются толпы и оскорбляют его?

 – Больше месяца.

 Элизабет тяжело вздохнула, в голосе слышались слезы.

 – Вы знаете, какой Ян гордый? – прерывающимся шепотом спросила она. – Он так горд… а я сделала из него обвиняемого в убийстве. Завтра все будут смеяться над ним.

 Герцогиня помедлила с ответом, а затем резко сказала:

 – Он – сильный человек и никогда не считался с чьим-то мнением, кроме, может быть, твоего и Джордана, и очень немногих других. В любом случае, смею сказать, это ты, а не Кенсингтон, будешь выглядеть дурой в утренних газетах.

 – Вы отвезете меня домой?

 – Который на Променад-стрит?

 Это поразило Элизабет, и она забыла о своем горе.

 – Нет, конечно, нет. Наш дом на Аппер-Брук-стрит.

 – Я не думаю, – сурово произнесла герцогиня, – что это разумная мысль. Ты слышала, что сказал лорд-канцлер.

 Элизабет, почти не колеблясь, не согласилась с ней.

 – Я лучше встречусь с Яном сейчас, чем со страхом думать об этом всю ночь.

 Герцогиня, очевидно, решившая дать Яну время взять себя в руки, вспомнила об острой необходимости остановиться у дома одной заболевшей приятельницы, затем другой. К тому времени, когда они, наконец, приехали на Аппер-Брук-стрит, почти совсем стемнело, и Элизабет дрожала от волнения еще до того, как их собственный дворецкий посмотрел на нее так, словно она была недостойна даже презрения. Очевидно, Ян вернулся и слуги уже сплетничали о выступлении Элизабет в Палате лордов.

 – Где мой муж, Долтон? – спросила она.

 – В своем кабинете, – ответил Долтон, отступая от двери.

 Взгляд Элизабет остановился на сундуках, уже стоящих в холле, и слугах, несущих сверху еще несколько других. С бешено колотящимся сердцем она быстро прошла через холл в кабинет Яна и остановилась, переступив порог, чтобы собраться с мыслями, прежде, чем он повернется и увидит ее. Ян смотрел на огонь в камине, держа в руке стакан. Он снял камзол и закатал рукава рубашки, и с новым приступом раскаяния Элизабет увидела, что муж похудел даже больше, чем это казалось в Палате. Она пыталась придумать, с чего начать, но так как эмоции и объяснения переполняли ее, Элизабет сначала ухватилась за наименее важный, но самый непосредственный вопрос – сундуки в холле.

 – Ты уезжаешь?

 Она увидела, как при звуке ее голоса у него напряглись плечи, и когда Ян повернулся и посмотрел на нее, то почти физически почувствовала, с каким усилием он сдерживает гнев.

 – Ты уезжаешь, – отрезал Ян.

 Молча, беспомощно протестуя, Элизабет покачала головой и медленно пошла по ковру через комнату, как в тумане, думая, что это хуже, намного хуже, чем просто стоять перед несколькими сотнями лордов в Палате.

 – На твоем месте я бы не делал этого, – тихо пригрозил он.

 – Делал… делал что? – неуверенно спросила Элизабет.

 – Не подходи ко мне близко.

 Она замерла, услышав угрозу в его голосе и отказываясь этому верить, Элизабет вопросительно посмотрела на окаменевшее лицо мужа.

 – Ян, – начала она, с молчаливой мольбой, протягивая руку и затем бессильно опуская ее, когда ее умоляющий жест не вызвал у него ничего, кроме вспышки презрения в глазах. – Я понимаю, – снова продолжила она дрожащим от волнения голосом, думая, как начать, чтобы успокоить его гнев, – ты презираешь меня за то, что я сделала.

 – Ты права.

 – Но, – храбро продолжала Элизабет, – я готова сделать все, все, чтобы попробовать искупить это. Как бы сейчас тебе ни казалось, я никогда не переставала любить…

 Его голос ударил ее как удар кнута:

 – Замолчи!

 – Нет, ты должен выслушать меня, – сказала Элизабет; теперь она говорила более быстро, охваченная страхом и ужасным предчувствием, что ничего из того, что она скажет или сделает, никогда не заставит его смягчиться. – Я никогда не переставала любить тебя, даже когда я…

 – Предупреждаю тебя, Элизабет, – сказал он угрожающе, – замолчи и убирайся. Убирайся из моего дома и из моей жизни!

 – Это… это Роберт? Я хочу сказать, ты не веришь, что человек, с которым я была, – Роберт?

 – Мне наплевать, кто был этот сукин сын.

 Элизабет задрожала от непритворного ужаса, потому что Ян так и думал, – она видела, что он так думал.

 – Это был Роберт, как я и сказала, – продолжала Элизабет, запинаясь. – Я могу без всякого сомнения доказать это, если ты мне позволишь.

 Он рассмеялся коротким приглушенным смехом, который был страшнее, чем его гнев, и не оставлял надежды.

 – Элизабет, я бы не поверил тебе, если бы и увидел тебя с ним. Я говорю ясно? Ты – законченная лгунья и великолепная актриса.

 – Ты так говоришь, п-потому что я говорила глупости на суде, ты, к-конечно, должен знать, почему я так говорила.

 Он с презрением посмотрел на нее.

 – Конечно, я знаю, почему ты так говорила! Из-за денег. Это – цель, с которой ты все делала. Ты будешь спать со змеей, если это принесет тебе деньги.

 – Почему ты так говоришь? – воскликнула она.

 – Потому что в тот самый день, когда твой сыщик сказал тебе, что я виноват в исчезновении твоего брата, ты стояла рядом со мной в этой проклятой церкви и клялась любить меня до гроба! Ты охотно выходила замуж за человека, который, ты знала, мог быть убийцей, ты соглашалась спать с убийцей.

 – Ты не веришь этому! Я могу доказать это… я знаю, что смогу, только дай мне шанс…

 – Нет.

 – Ян…

 – Мне не нужно доказательств.

 – Я люблю тебя, – сказала она в отчаянии.

 – Мне не нужна твоя «любовь», и мне не нужна ты. Сейчас… – он поднял глаза, когда Долтон постучал в дверь.

 – К вам мистер Ларимор, мой лорд.

 – Скажи ему, я сейчас его приму, – сказал Ян, и Элизабет в изумлении посмотрела на него.

 – Ты… ты собираешься заниматься делами сейчас?

 – Не совсем так, любимая. На этот раз я послал за Ларимором по другой причине.

 Непонятный страх мурашками пробежал по ее спине.

 – Какая… какая причина посылать за адвокатом в такое время?

 – Я начинаю бракоразводный процесс, Элизабет.

 – Ты что? – ахнула она и почувствовала, как комната поплыла перед ее глазами. – На каком основании? Из-за моей глупости?

 – Нарушение обязательств, – резко ответил он.

 В этот момент Элизабет сказала бы и сделала все, чтобы заставить его понять. Она не верила, даже не понимала, как нежный, страстный человек, который любил и желал ее, мог с ней так поступить, не выслушав причин, даже не дав ей возможности объяснить. На глазах у нее выступили слезы любви и ужаса, когда неуклюже она попыталась пошутить.

 – Ты будешь выглядеть в суде ужасно глупо, дорогой, потому что я буду стоять у тебя за спиной, заявляя, что я более чем желаю сдержать свою клятву.

 Ян отвернулся, увидев любовь в ее глазах.

 – Если ты не уйдешь из этого дома через три минуты, – ледяным тоном предупредил он, – я обвиню тебя в прелюбодеянии.

 – Я не совершала прелюбодеяния.

 – Может быть, но тебе потребуется чертовски много времени, чтобы доказать, что ты чего-то не совершала. В этом у меня есть кой-какой опыт. А сейчас, последний раз, убирайся из моей жизни. Все кончено.

 Чтобы подтвердить это, Ян подошел и сел за стол, протягивая руку, чтобы позвонить.

 – Пусть Ларимор войдет, – приказал он Долтону, который почти тотчас же появился.

 Элизабет застыла, в отчаянии ища способа убедить его до того, как Ян сделает решительный бесповоротный шаг, чтобы отказаться от нее. Всеми фибрами своей души она верила, что он любит ее. Бесспорно, если человек любит столь глубоко, чтобы так страдать… Элизабет догадалась, почему он так поступает; молнией у нее в голове промелькнул рассказ священника о том, как вел себя Ян после смерти родителей. Однако Элизабет не была ньюфаундлендом, чтобы он мог отшвырнуть ее и изгнать из своей жизни.

 Она подошла к столу, оперлась на него вспотевшими ладонями и подождала, пока Ян не заставил себя посмотреть ей в глаза. Похожая на храброго поверженного печалью ангела, Элизабет посмотрела на своего противника и голосом, дрожащим от любви, проговорила:

 – Слушай меня внимательно, дорогой, потому что я честно предупреждаю тебя, что не позволю тебе так поступить с нами. Ты дал мне любовь, и я не позволю тебе отнять ее у меня. Чем сильнее ты будешь пытаться, тем сильнее я буду бороться с тобой. Я буду являться тебе по ночам во сне, так же, как и ты приходил ко мне каждую ночь, когда я была далеко от тебя. Ты будешь лежать без сна по ночам, желая меня, и ты будешь знать, что и я лежу, не смыкая глаз, и хочу тебя. И когда ты больше не сможешь вынести этого, – продолжала она с болью в голосе, – ты вернешься ко мне, и я буду там ждать тебя. Буду плакать в твоих объятиях и говорить тебе, как я сожалею обо всем, что сделала, и ты поможешь мне и покажешь, как мне простить себя…

 – Черт тебя возьми, – грубо сказал он с лицом, побелевшим от ярости. – Как заставить тебя замолчать?

 Элизабет поморщилась от ненависти, звучавшей в любимом голосе, и глубоко вздохнула, молясь про себя, чтобы она смогла закончить, не расплакавшись.

 – Я причинила тебе ужасные страдания, любовь моя, и я буду причинять их тебе еще в следующие пятьдесят лет. И ты будешь заставлять меня страдать, Ян, но никогда, надеюсь, так сильно, как сейчас. Но, если так должно быть, тогда я перенесу это, потому что другой путь – жить без тебя, а это значит не жить совсем. Разница в том, что я знаю это, а ты – нет… пока.

 – Теперь ты кончила?

 – Не совсем, – ответила Элизабет, выпрямляясь, услышав шаги в холле. – И еще одно, – добавила она, подняв дрожащий подбородок. – Я – не ньюфаундленд! Ты не можешь выкинуть меня из своей жизни, потому что я не хочу оставаться без тебя.

 Когда Элизабет ушла, Ян оглядел пустую комнату, всего лишь несколько минут назад такую живую от ее присутствия, и с удивлением подумал, что она хотела сказать своими последними словами. Он посмотрел на входящего в дверь Ларимора, затем кивком указал на стулья перед письменным столом, молча, приглашая адвоката сесть.

 – Из вашего письма, – тихо сказал Ларимор, раскрывая свой портфель, – следует, что сейчас вы желаете начать дело о разводе.

 Ян с мгновение поколебался, пока полные страдания слова Элизабет проносились у него в голове, противопоставил их тем словам лжи и недомолвкам, которые начались в первый же вечер, когда они встретились, и продолжались до ночи, когда они были последний раз вместе. Он вспомнил мучения первых недель после ее отъезда и сравнил их с холодной благословенной бесчувственностью, занявшей их место. Ян посмотрел на ожидавшего ответа адвоката. И кивнул головой.