• Романтическая серия, #3

Глава 34

 Хелмшид был маленькой сонной деревушкой на берегу ярко-синего залива, который время от времени пересекали корабли, направляясь в порт и пробираясь между десятков мелких рыбацких судов, наполнявших гавань. Иногда на берег сходили моряки в надежде провести ночь, гуляя и пьянствуя; и отплывали обратно с утренним приливом, решив, что не стоит сходить с корабля, когда в следующий раз попадут в это место. В Хелмшиде не было борделей, не было таверн, где кормили моряков, не было проституток, продававших свой товар.

 Это была община семей суровых рыбаков с руками, такими же загрубелыми, как канаты и сети, которые они тянули каждый день; женщин, приносящих свое белье стирать к общинному колодцу и сплетничающих друг с другом, пока их покрасневшие руки терли щелоком выцветшее на солнце белье; маленьких детей, играющих в салки; и беспородных собак, заливающихся восторженным лаем при виде врага. Загорелые, обветренные, суровые лица пересекали резко высеченные на них характерные морщины и легкие морщинки вокруг глаз. В Хелмшиде не было ни элегантных, украшенных драгоценностями дам, ни изящно одетых кавалеров, предлагающих свою руку, чтобы на нее могла опереться затянутая в перчатку ручка; там были только женщины, несущие домой тяжелые корзины с мокрым бельем, и грубые рыбаки, которые обгоняли их и, усмехаясь, взваливали тяжелый груз на свои мускулистые плечи.

 Стоя на краю обрыва невдалеке от центра деревни, прислонившись к дереву, Элизабет наблюдала за ними! Она вздохнула, пытаясь избавиться от постоянной уже четыре недели мучительной боли, как ком, стоявшей в ее горле, и повернулась в другую сторону, глядя на крутой утес, поднимавшийся вверх от сверкающего залива. Искривленные деревья жались к камню, их стволы, обезображенные вечной борьбой с силами природы, скрюченные и уродливые, были неожиданно прекрасны в ярком осеннем наряде из золота и багрянца.

 Она закрыла глаза, чтобы не видеть этого; красота напоминала ей о Яне. Суровая природа напоминала ей о Яне. Великолепие красок напоминало ей о Яне. Скрученные ветви напоминали ей о Яне…

 Глубоко вздохнув, Элизабет снова открыла глаза. Грубая кора ствола дерева впивалась ей в спину и плечи, но молодая женщина не отодвинулась; боль свидетельствовала о том, что она еще жива. Кроме боли, ничего. Пустота. Пустота и тоска. В голове звучал хрипловатый голос Яна, шепчущий нежные слова, ласкающий и дразнящий ее.

 Звук его голоса… Избитая спина Роберта.

 

 – Где он? – спросил Джордан у дворецкого в лондонском доме Яна и, получив ответ, прошел мимо него быстрыми шагами в кабинет.

 – У меня новости, Ян.

 Он подождал, пока Торнтон закончил диктовать короткую записку, отпустил секретаря и, наконец, обратил на него внимание.

 – Господи, как я хочу, чтобы ты прекратил это! – воскликнул Джордан.

 – Прекратил что? – спросил Ян, откидываясь в кресле.

 Джордан смотрел на него в бессильном гневе, не зная, почему поведение друга так расстроило его. Рукава рубашки закатаны, Ян был свежевыбрит, и если не считать, того, что страшно похудел, у него был вид человека, который управляет своей вполне удовлетворительной жизнью.

 – Я хочу, чтобы ты перестал вести себя, как будто… как будто все нормально!

 – А что ты хотел, чтобы я делал? – ответил Ян, вставая и подходя к подносу с напитками. Он налил шотландского виски в два стакана и подал один Джордану. – Если ты ждешь, что я буду жаловаться и рыдать, то напрасно тратишь время.

 – Нет, в данный момент я рад, что ты не впадаешь в истерику в мужском варианте. Как я сказал, у меня есть новости, и хотя они не покажутся тебе приятными с личной точки зрения, это наилучшие новости с точки зрении твоего положения на суде на будущей неделе. Ян, – нерешительно сказал Джордан, – наши сыщики – твои сыщики, хочу я сказать, наконец, напали на след Элизабет.

 Голос Яна был холоден, выражение лица не изменилось.

 – Где она?

 – Мы еще не знаем, но ее видели едущей по дороге в Бернам в обществе мужчины через двое суток после исчезновения. Они остановились в гостинице около пятнадцати миль к северу от Листера. Они, – он заколебался и разом выдохнул, – они путешествовали, как муж и жена, Ян.

 Ничего, кроме того, что рука Яна чуть-чуть крепче сжала стакан виски, не показало, как он воспринял эту потрясающую новость или все эти душераздирающие грязные намеки.

 – Есть еще новости, и такие же хорошие… я хочу сказать, такие же ценные… для нас.

 Ян залпом выпил содержимое своего стакана и сказал с ледяной решительностью:

 – Я не вижу, как другие новости могут быть лучше. Уже доказано, что я не убил Элизабет, и в то же время она дала мне неопровержимые основания для развода.

 Стараясь не выражать сочувствия, которое, как он знал, Ян отвергнет, Джордан наблюдал, как Торнтон вернулся к своему столу, и тогда решительно продолжил:

 – Обвинитель может попытаться доказать, будто ее попутчик – похититель, которому ты заплатил. Следующие сведения помогут убедить всех на суде, что она планировала и готовилась заранее покинуть тебя.

 Ян смотрел на него в бесстрастном молчании, и Джордан объяснил:

 – Она продала свои драгоценности ювелиру на Флетчер-стрит за четыре дня до исчезновения. Ювелир сказал, что не заявил об этом раньше, потому что леди Кенсингтон, которую он знал как миссис Робертс, казалась очень напуганной. Ему не хотелось выдавать ее, если она убежала от тебя по какой-то важной причине.

 – Ему не хотелось выдавать, сколько он нажил на этих камнях в случае, если они в действительности не принадлежали ей, – возразил Ян со спокойным цинизмом. – Поскольку газеты не написали, что они украдены или потеряны, он посчитал безопаснее признаться.

 – Вероятно, но дело в том, что по крайней мере тебя не будут судить по этому выдуманному обвинению в ее убийстве. Так же важно, поскольку сейчас ясно, что она «исчезла» по своей воле, то дело не кажется таким мрачным, когда тебя будут судить по обвинению, что ее брата… – он замолчал и затем сказал: – Сыщики не могли знать, что драгоценности исчезли, так как слуги в Хейвенхерсте думали, будто они спокойно лежат в твоем доме, а твои слуги считали, что они в Лондоне.

 Ян взял перо и контракт из стопки бумаг рядом с его рукой.

 – Теперь я вижу, как это произошло, – сказал Ян, не проявляя интереса. – Однако есть вероятность, что это не повлияет на обвинение. Они будут утверждать, что я нанял подставных лиц, которые продали драгоценности и уехали вместе, и этому заявлению поверят. А теперь, ты хочешь продолжать участвовать в этом совместном судоходном предприятии, которое мы обсуждали, или предпочтешь отказаться от него?

 – Отказаться? – спросил Джордан, совершенно потерявший способность терпеть полное бесчувствие Яна.

 – В данный момент моя репутация как честного и надежного человека подорвана. Если твои друзья выйдут из дела, я пойму.

 – Они уже вышли, – неохотно признался Джордан. – Я остаюсь с тобой.

 – Даже хорошо, что они вышли, – ответил Ян, беря контракты и вычеркивая имена других партнеров. – В конце концов, мы оба получим большую прибыль.

 – Ян, – тихо и решительно произнес Джордан, – ты напрашиваешься на то, чтобы я ударил тебя, просто для того, чтобы посмотреть, поморщишься ли ты. Я уже вытерпел, сколько мог твое безразличие к тому, что происходит.

 Ян поднял глаза от документов, и тогда Джордан увидел, как сжались челюсти Яна, чуть заметный неуправляемый признак ярости или страдания, и, почувствовав облегчение, смутился.

 – Не могу выразить, как я сожалею о своем замечании, – тихо извинился он. – И если это как-то утешит, я знаю по себе, каково думать, что твоя жена предала тебя.

 – Я не нуждаюсь в утешении, – резко сказал Ян. – Мне нужно время.

 – Чтобы пережить это, – согласился Джордан.

 – Время, – холодно и медленно произнес Ян, – чтобы пересмотреть эти документы.

 Когда Джордан шел через холл к входной двери, он не был уверен, не привиделось ли ему это микроскопическое проявление чувства.

 

 Элизабет стояла у того же самого дерева, к которому приходила каждый день, чтобы посмотреть на море. Корабль должен был вот-вот прийти, корабль, направляющийся на Ямайку, как сказал Роберт. Он стремился покинуть Британию, болезненно стремился, и кто может обвинить его, думала она, медленно проходя по краю обрыва, который резко обрывался на несколько сот футов к камням и песку внизу.

 Роберт снял для них комнату в доме, принадлежащем мистеру и миссис Хоган, и сейчас он хорошо питался, набирая вес от великолепной стряпни миссис Хоган. Как почти все остальные жители Хелмшида, Хоганы были добрыми работящими людьми, а их четырехлетние сыновья-близнецы являли собой чудо энергии и широких улыбок. Все четверо Хоганов очень нравились Элизабет, и если бы от нее зависело, она бы охотно осталась навсегда в Хелмшиде, спрятавшись здесь.

 В отличие от Роберта, Элизабет не стремилась покинуть Британию и не боялась, что ее найдут. Странным образом она находила здесь какой-то безжизненный покой – была достаточно близко от Яна, чтобы почти ощущать его присутствие, и достаточно далеко, чтобы знать: что бы он ни сказал или сделал, это не могло причинить ей боль.

 – Отсюда высоко падать, миссис, – сказал мистер Хоган, подходя к ней и хватая ее своей мозолистой рукой за руку. – Отойдите от края, слышите?

 – Я не заметила, что я так близко от края, – ответила Элизабет, искренне удивленная, увидев, что кончики ее туфель не касаются твердой земли.

 – Идите в дом и отдохните. Ваш муж объяснил нам, какое тяжелое время вы пережили и как вам надо пожить в покое некоторое время.

 Открытие, что Роберт рассказал что-то об их положении кому-то, особенно Хоганам, которые знали, что они ждут корабля, идущего в Америку, или на Ямайку, или в какое-то другое место, подходящее для них, проникло в ее болезненное сознание, и она спросила:

 – Что Роб… мой муж… рассказал всем о «тяжелом времени», которое я пережила?

 – Он объяснил, что вы не должны слышать или видеть ничего, что бы взволновало вас.

 – Что бы я хотела увидеть, – сказала Элизабет, переступая порог их домика и вдыхая запах свежеиспеченного хлеба, – так это газету!

 – Особенно вам противопоказаны газеты, – сказал мистер Хоган.

 – Здесь мало шансов увидеть их, – устало произнесла Элизабет, глядя с отсутствующей улыбкой на одного из близнецов, подбежавшего к ней и прижавшегося к ее ногам. – Хотя я не могу представить себе места в Англии, куда бы, в конце концов, не добрались газеты.

 – Вы не захотите читать всю эту чепуху. Все время одно и то же – убийства и увечья, политика и танцы.

 В течение тех двух лет, что Элизабет провела в добровольном заключении в Хейвенхерсте, она редко бралась за газеты, потому что, читая, чувствовала себя еще более отрезанной от Лондона и от жизни. Сейчас, однако, Элизабет хотела посмотреть, нет ли упоминания о ее исчезновении, и сколько этому уделяется внимания. Она полагала, что Хоганы не умеют читать, в чем не было ничего необычного, но все же находила странным, что мистер Хоган не может найти даже старой газеты среди жителей деревни.

 – Мне в самом деле нужно видеть газету, – сказала Элизабет более требовательно, чем хотела, и ребенок отшатнулся от нее. – Не хотите ли, чтобы я помогла вам сделать что-нибудь, миссис Хоган? – спросила Элизабет, чтобы смягчить свое восклицание о газете. Миссис Хоган была на седьмом месяце беременности; она постоянно работала и все время была жизнерадостной.

 – Ничего не надо, миссис Робертс. Вы вот посидите и отдохните здесь за столом, а я приготовлю вам славную чашку чая.

 – Мне нужна газета, – тихо сказала Элизабет, – больше, чем чай.

 – Тимми! – прошипела миссис Хоган. – Убери это прочь, сию же минуту, слышишь, Тимми? – пригрозила она, но, как всегда, веселый близнец не обратил на нее внимания. Вместо этого он дернул Элизабет за юбку, но как раз в этот момент отец быстро нагнулся и выхватил из его ручонки что-то большое.

 – Для леди! – закричал мальчик, взбираясь на колени к Элизабет. – Я принес для леди!

 В изумлении Элизабет чуть не уронила ребенка на пол.

 – Это газета! – воскликнула она, переводя укоризненный взгляд с мистера на миссис Хоган, у обоих под загорелой кожей выступил румянец смущения.

 – Мистер Хоган, пожалуйста, дайте мне посмотреть.

 – Вы слишком разволновались, точно, как ваш муж и говорил, это случится, если вы ее увидите.

 – Я разволновалась, – сказала Элизабет, стараясь, насколько могла, говорить спокойно и вежливо, – потому что вы не позволяете мне посмотреть ее.

 – Это старая, – возразил он. – Больше трех недель.

 Странно, но ссора из-за глупой газеты вернула Элизабет способность впервые за многие дни чувствовать что-то по-настоящему. Его отказ дать ей газету рассердил ее, а предыдущие замечания о том, что ей необходим отдых и что она слишком разволновалась, несколько встревожили ее.

 – Я нисколько не разволновалась, – сказала Элизабет с решительной улыбкой, обращаясь к миссис Хоган, которая принимала решения в этом доме. – Я только хотела взглянуть на всякие пустяки… как, что модно в этом сезоне.

 – Носят голубое, – сказала миссис Хоган, отвечая ей улыбкой и качая головой, глядя на мужа, показывая ему, что он не должен давать газету Элизабет, – вот теперь вы знаете. Разве плохо – голубое?

 – Так вы умеете читать? – воскликнула Элизабет, сжимая пальцы, чтобы не выхватить газету из рук мистера Хогана; хотя, если будет необходимо, она вполне была готова сделать это.

 – Мама читает, – сообщил один из близнецов с улыбкой.

 – Мистер и миссис Хоган, – сказала Элизабет спокойным, серьезным тоном, – я собираюсь чрезвычайно «разволноваться», если вы не дадите мне эту газету. Я, если придется, буду ходить от дома к дому, чтобы найти кого-нибудь еще, у кого есть газета, или кто прочел ее.

 Таким твердым голосом мать говорит с непослушными детьми, когда они начинают действовать на нервы, и это, кажется, поняла миссис Хоган.

 – Ничего не получится из того, что вы будете ходить по деревне в поисках других газет, – призналась миссис Хоган. – Есть только одна газета, насколько я знаю, и сейчас была моя очередь читать ее. Мистер Уиллис получил ее от капитана корабля на прошлой неделе.

 – Тогда я могу посмотреть, пожалуйста, – настаивала Элизабет.

 У нее руки чесались от желания выхватить газету из большого кулака мистера Хогана. А перед глазами возникала картина, как она в истерике подпрыгивает вокруг него, пытаясь схватить газету, которую он держит над головой.

 – Если вы так переживаете из-за моды и тому подобного, я например, не понимаю, какой в этом вред, хотя ваш муж твердо запретил…

 – Мой муж, – многозначительно сказала Элизабет, – не указывает мне во всем.

 – Сдается мне, – с усмешкой заметил мистер Хоган, – что командует она, когда разойдется, в точности как ты, Роза.

 – Дай ей газету, Джон, – с улыбкой произнесла Роза, сдаваясь.

 – Я думаю, я почитаю ее в своей комнате, – сказала Элизабет, когда, наконец, ее пальцы сжали газету.

 По тому, как они смотрели ей вслед, она поняла, что Роберт, должно быть, неумышленно внушил им мысль, что она почти что сбежала из Бедлама. Сев на узкую постель, Элизабет развернула газету.

 

 МАРКИЗ КЕНСИНГТОН ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ

 ЖЕНЫ И ШУРИНА

 ПАЛАТА ЛОРДОВ СОБИРАЕТСЯ

 ДЛЯ СЛУШАНИЯ ПОКАЗАНИЙ

 ОЖИДАЕТСЯ ПРИГОВОР ПО ОБОИМ УБИЙСТВАМ

 

 Истерический и протестующий крик поднялся из ее груди; Элизабет вскочила на ноги, не отрывая взгляда от газеты, сжатой в ее руках. «Нет», – сказала она, качая головой, отказываясь верить. «Нет», – воскликнула Элизабет, обращаясь к комнате. «Нет!» Она читала слова, тысячи слов, жуткие слова, нелепую ложь, злобные намеки – они мелькали перед глазами и приводили все ее чувства в смятение. Затем прочитала их снова, потому что не могла их понять. Пришлось прочитать трижды, прежде чем Элизабет по-настоящему начала думать, она дышала, как загнанное животное. В течение следующих пяти минут чувства Элизабет менялись от истерической паники к неустойчивой рассудительности! В волнении она быстро взвешивала обстоятельства и пыталась найти выход. Не имеет значения, что сделал Ян с Робертом, он не убил его, и он не убил ее. Согласно газете, были предъявлены доказательства, что Роберт дважды пытался убить Яна, но в этот момент ничего этого Элизабет как следует не понимала. Все, что она знала, было то, что говорилось в газете, суд начнется восемнадцатого, прошло уже три дня, и была полная вероятность, что Яна повесят, и что быстрее всего добраться до Лондона можно, если первый этап пути сделать по морю, а не по суше.

 Элизабет уронила газету, выбежала из комнаты и ворвалась в маленькую гостиную.

 – Мистер и миссис Хоган, – воскликнула она, стараясь не забывать о том, что они уже считали ее немного ненормальной, – в этой газете есть сообщение – очень важное, которое касается меня. Я должна вернуться в Лондон, как можно быстрее.

 – Успокойтесь, миссис, – ласково, но твердо сказал мистер Хоган. – Вы знаете, что не должны были читать эту газету. Как и говорил ваш муж, она вас очень расстроила.

 – Моего мужа судят за убийство, – в отчаянии возразила Элизабет.

 – Ваш муж в порту, узнает насчет корабля, на котором вы поедете посмотреть мир.

 – Нет, это мой брат.

 – Он сегодня днем был вашим мужем, – напомнил ей мистер Хоган.

 – Он никогда не был моим мужем, он всегда был моим братом, – настаивала Элизабет. – Моего мужа, моего настоящего мужа судят за то, что он убил меня.

 – Миссис, – мягко сказал мистер Хоган, – вы – живая.

 – О, Боже мой! – тихим, взволнованным голосом воскликнула Элизабет, отводя со лба волосы и стараясь придумать, что надо сделать, чтобы убедить мистера Хогана отвезти ее на побережье.

 Она повернулась к миссис Хоган, которая пристально следила за ней, занимаясь починкой рубашки маленького сына.

 – Миссис Хоган? – присев у ее ног, Элизабет взяла занятые работой руки в свои, заставляя посмотреть на себя, и почти спокойным умоляющим голосом сказала. – Миссис Хоган, я – не сумасшедшая, не помешанная, но я в беде, и должна объяснить все вам. Вы не заметили, что я не была счастлива здесь?

 – Да, мы заметили, дорогая.

 – Вы читали в газете о леди Торнтон?

 – Каждое слово, хотя я читаю медленно и ничего не понимаю в этой судебной белиберде.

 – Миссис Хоган, я – леди Торнтон. Нет, не смотрите на мужа, смотрите на меня. Смотрите мне в лицо. Я взволнована и испугана, но неужели я кажусь вам помешанной?

 – Я… я не знаю.

 – За все время, что пробыла здесь, разве я сказала или сделала что-нибудь, что заставило бы вас считать меня ненормальной? Или вы можете сказать, что я выглядела просто очень несчастной и немного напуганной?

 – Я бы не сказала, что вы… – она заколебалась и в эти минуты пришло взаимопонимание, что случается иногда, когда женщины ищут помощи друг у друга. – Я не думаю, что вы – ненормальная.

 – Благодарю вас, – с чувством сказала Элизабет, с благодарностью крепко сжимая ее руки, и продолжала говорить, как бы сама с собой. – Теперь, когда мы достигли этого понимания, я должна найти способ доказать вам, кто я, кто мы, Роберт и я. В газете, – начала Элизабет, перебирая в уме массу объяснений и ища самое быстрое, самое простое доказательство. – В газете, – неуверенно продолжила она, – говорится… полагают, что маркиз Кенсингтон убил свою жену леди Элизабет Торнтон и ее брата, Роберта Камерона, помните?

 Миссис Хоган кивнула.

 – Но эти имена очень распространены, – возразила она.

 – Нет, не думайте пока, – горячо сказала Элизабет. – Сейчас я найду еще доказательство. Подождите, у меня есть. Пойдемте со мной!

 Она почти стащила бедную женщину со стула и повела в крохотную спальню с двумя узкими кроватями, на которых они с Робертом спали. Пока миссис Хоган стояла в дверях и смотрела, Элизабет сунула руку под подушку и, вытащив ридикюль, открыла его.

 – Смотрите, сколько у меня с собой денег. Это во много раз больше, чем могут иметь обыкновенные люди, такие, как вы о нас с Робертом думаете.

 – Я, право, не знаю.

 – Конечно, вы не знаете, – сказала Элизабет, поняв, что теряет доверие миссис Хоган. – Подождите, вот! – Элизабет подбежала к кровати и указала на газету. – Читайте, что здесь говорится о том, как я была одета, когда уехала.

 – Мне не надо читать. Там сказано – зеленое с черной отделкой. Или они думают, это могла быть коричневая юбка с кремовым жакетом…

 – Или, – торжествующе закончила Элизабет, открывая два саквояжа с одеждой, которую она взяла с собой, – они думают, это мог быть серый дорожный костюм, да?

 Миссис Хоган кивнула, и Элизабет вытащила всю одежду из саквояжей и с торжеством вывалила ее на кровать. По лицу женщины было видно, что та верит Элизабет, и что она сумеет убедить мужа также поверить ей.

 Повернувшись, Элизабет начала кампанию против встревоженного мистера Хогана.

 – Мне нужно тотчас же вернуться в Лондон, и намного быстрее добраться туда по морю.

 – На следующей неделе должен быть корабль, корабль, который направляется в…

 – Мистер Хоган, я не могу ждать. Суд начался три дня назад. Насколько я знаю, они осудили моего мужа за то, что он убил меня, и собираются его повесить.

 – Но, – сердито воскликнул мистер Хоган, – вы же живы!

 – Вот именно. Поэтому я должна поехать туда и доказать им это. И не могу ждать, когда корабль придет в порт. Я дам вам все, что попросите, если вы отвезете меня в Тилбери на вашем судне. Дороги оттуда хорошие, и я смогу нанять карету на остальную часть пути.

 – Я не знаю, миссис. Я бы хотел помочь, но уловы хороши как раз сейчас, и… – он увидел страшную тревогу на ее лице и беспомощно посмотрел на жену, пожимая плечами. Миссис Хоган поколебалась, а затем кивнула.

 – Ты возьмешь ее, Джон.

 Сжав женщину в крепком объятии, Элизабет сказала:

 – Спасибо вам, вам обоим. Мистер Хоган, сколько вы зарабатываете за неделю при самом лучшем улове?

 Он назвал сумму, и Элизабет достала из ридикюля несколько банкнот, сосчитала и вложила ему в руку, крепко сжав их его же пальцами.

 – Здесь в пять раз больше названной вами суммы, – сказала она ему. Первый раз за всю свою жизнь Элизабет Камерон Торнтон платила больше, чем это было необходимо. – Мы можем отправиться сегодня вечером?

 – Я… я думаю, но не разумно выходить в море ночью.

 – Это должно быть сегодня. Я не могу терять ни минуты.

 Элизабет прогнала невероятную мысль, что, может быть, уже слишком поздно.

 – Что здесь происходит? – раздался удивленный голос Роберта, когда он увидел одежду Элизабет, сваленную на постели. Затем его глаза впились в газету и сузились от гнева.

 – Я говорил вам, – начал он, в ярости поворачиваясь к Хоганам.

 – Роберт, тебе и мне надо поговорить, – прервала его Элизабет. – Одним.

 – Джон, – сказала миссис Хоган, – я думаю, нам следует сходить прогуляться.

 И в эту минуту Элизабет впервые поняла: Роберт прятал от нее газету, потому что ему было известно, что в ней напечатано.

 Мысль, что он знал и не сказал ей, была почти такой же страшной, как и известие об обвинениях Яна в убийстве.

 – Почему? – начала Элизабет с неожиданно вспыхнувшим гневом.

 – Что почему? – огрызнулся он.

 – Почему ты не сказал мне, что в этой газете?

 – Я не хотел расстраивать тебя.

 – Ты что? – воскликнула она, затем осознала, что у нее нет времени обсуждать с ним детали. – Мы должны вернуться.

 – Вернуться? – с насмешкой повторил он. – Я не вернусь. Пусть его повесят за мое убийство. Надеюсь, повесят ублюдка.

 – Ну, его не повесят за мое, – сказала она, заталкивая одежду в саквояж.

 – Боюсь, что да, Элизабет.

 И эта неожиданная мягкость тона, его полное равнодушие заставили замереть ее сердце, и ужасное неясное подозрение начало зреть у нее в душе.

 – Если бы я оставила записку, как хотела, – начала она, – во всем этом не было бы необходимости. Ян мог бы показать записку…

 Элизабет замолчала, потрясенная пришедшей ей мыслью: «По показаниям свидетелей, напечатанным в газете, Роберт дважды пытался убить Яна, а не наоборот. И если он солгал здесь, то смог бы… солгал бы и во всем остальном». Старая знакомая боль от предательства стучала у нее в голове, только на этот раз это было предательство Роберта, а не Яна, который никогда не предавал.

 – Все это грязная ложь, не правда ли? – сказала она со спокойствием, скрывавшим ее возмущение.

 – Он погубил мою жизнь, – прошипел Роберт, с яростью глядя на нее, как будто это она была предательницей. – И не все это ложь. Он велел бросить меня на один из его кораблей, но я сбежал в Сан-Делоре.

 Элизабет почти задыхалась.

 – А твоя спина? Как это случилось?

 – У меня, черт тебя подери, не было денег, ничего, кроме того, что было на мне, когда я сбежал. Я продал себя в рабство, чтобы заплатить за проезд в Америку, – раздраженно сказал он, – и так мой хозяин расправлялся с купленными слугами, которые воро… которые не работали достаточно быстро.

 – Ты сказал «воровали»! – ответила ему Элизабет, дрожа от гнева. – Не лги мне снова. А как же шахты – шахты, о которых ты говорил, – черные ямы в земле?

 – Я проработал в шахте несколько месяцев, – проворчал он, угрожающе надвигаясь на нее.

 Элизабет схватила ридикюль и отступила назад, но Роберт со злостью схватил ее за плечи.

 – Я видел и делал ужасные вещи – и все потому, что старался защитить твою честь, а ты в это время развратничала с этим сукиным сыном.

 Элизабет пыталась вырваться, но не могла, и ей стало страшно.

 – Когда мне, наконец, удалось вернуться, я прочитал в газете, как моя сестренка изображала утонченную даму на светских раутах, а ее брат в это время гнил в джунглях, убирая сахарный тростник…

 – Твоя сестренка, – воскликнула дрожащим голосом Элизабет, – продавала все, что у нас было, чтобы заплатить твои долги, черт тебя возьми! Ты бы кончил в долговой тюрьме, если б показался здесь до того, как я оставила в Хейвенхерсте голые стены! – Она не могла больше говорить и испугалась. – Роберт, пожалуйста, – задыхаясь, сказала Элизабет, глядя в его суровое лицо полными слез глазами. – Пожалуйста, ты мой брат, и есть в сказанном доля правды, я – причина большей части того, что случилось с тобой. Не Ян, а я. Он мог бы поступить с тобой гораздо хуже, если бы действительно был жесток, – убеждала она. – Он мог бы отдать тебя в руки властей. Так поступили бы большинство людей, и ты провел бы остаток жизни в темнице.

 Он сильнее сжал ее плечи, мускулы на его лице не расслабились; Элизабет не сумела сдержать слезы и не сумела возненавидеть Роберта за то, что тот хотел сделать с Яном. Преодолев удушье, она положила руку на худую щеку Роберта, слезы блестели у нее в глазах.

 – Роберт, – с болью произнесла Элизабет, – я люблю тебя и думаю, что ты любишь меня. Если ты собираешься помешать мне поехать в Лондон, боюсь, тебе для этого придется убить меня.

 Он оттолкнул ее, как будто прикосновение к ней неожиданно обожгло ему руки, и Элизабет упала на постель, все еще не выпуская из рук открытого ридикюля. Полная жалости к нему за то, что он перенес, она следила, как Роберт ходил по комнате, словно зверь в клетке. Осторожно Элизабет вынула все свои деньги и положила их на постель, затем отделила несколько банкнот, необходимых ей, чтобы нанять карету.

 – Бобби, – тихо сказала Элизабет и увидела, как сжались плечи брата, когда она произнесла его детское имя. – Пожалуйста, подойди сюда.

 Элизабет видела, какая борьба шла в его душе, когда он продолжал ходить взад и вперед, и затем, когда она встала, резко повернулся и подошел.

 – Здесь небольшое состояние, – продолжала Элизабет тем же нежным печальным голосом. – Это твое. Возьми, чтобы уехать в любое место, куда ты хочешь. – Она дотронулась рукой до его рукава. – Бобби, – прошептала Элизабет, пристально глядя ему в лицо. – Все кончено. Больше не будет мести. Возьми деньги и уезжай на первом же корабле, уходящем куда-нибудь. Он открыл рот, но она торопливо покачала головой. – Не говори мне куда, если ты хотел это сказать. О тебе будут спрашивать, и если я ничего не буду знать, то будешь уверен, что ты в безопасности от меня и Яна и даже английского закона. – Она видела, как Роберт несколько раз судорожно глотнул, и ощутила его загнанный взгляд, которым он смотрел на деньги, лежащие на постели. – Через шесть месяцев, – продолжала Элизабет, когда отчаяние вызвало у нее удивительную ясность мыслей, – я положу еще денег в какой-нибудь банк, который ты укажешь. Помести объявление в «Таймс» для Элизабет… Дункан, – поспешно придумала она, – и я помещу их на имя, которым будет подписано объявление.

 Он, казалось, был не в состоянии пошевельнуться, тогда она еще крепче сжала ридикюль.

 – Бобби, ты должен решить сейчас. Нельзя терять времени.

 У него дергалась шея от того, что он боролся с собой, стараясь не принимать ее слов, и через бесконечно длившуюся минуту, хрипло вздохнул, и напряжение на его лице несколько ослабло.

 – У тебя всегда, – покорно сказал Роберт, глядя на ее лицо, – было самое доброе сердце.

 Не говоря больше ни слова, он подошел к своему саквояжу, бросил в него те немногие вещи, которые принадлежали ему, схватил деньги, лежащие на кровати.

 Элизабет сдерживала рвущийся наружу поток слез.

 – Не забудь, – хрипло прошептала она, – Элизабет Дункан.

 Он остановился, положив руку на дверной крючок, и оглянулся.

 – Этого достаточно. – Брат и сестра долгим взглядом смотрели друг на друга, зная, что это их последний разговор; затем его губы скривились в странную, полную боли улыбку. – Прощай, – сказал он и прибавил, – Бет.

 И только когда Элизабет увидела, как Роберт быстро прошел мимо окна их комнаты, направляясь к дороге, которая извилисто спускалась к морю, напряжение спало, и она без сил села на постель. Элизабет опустила голову, слезы катились по щекам, падая на ридикюль, на котором лежала ее рука; слезы горя и облегчения падали с ресниц – но она плакала о своем брате, а не о себе.

 Потому что в ридикюле был пистолет.

 И в тот момент, когда Элизабет поняла бы, что Роберт не согласился отпустить ее, она направила бы его на брата.