• Уэстморленды [Джудит Макнот], #3

Глава 16

 На следующий день Стивен старался не думать о ней, но когда камердинер занялся его одеждой к вечеру, поймал себя на том, что давно уже не ждал ужина с таким нетерпением, как сегодня. Он заказал для Шерри целый гардероб у портнихи Элен и потребовал, чтобы хоть одно платье было готово к нынешнему вечеру. Портниха закатила истерику, напомнив ему, что на носу начало сезона, все мастерицы и без того работают день и ночь. Стивен любезно попросил ее сделать все возможное и невозможное, поскольку хорошо знал, в какие астрономические суммы ему обходятся заказы Элен в первоклассном салоне, и не сомневался, что портниха выполнит его просьбу, а за срочность набавит вдвое.

 Не прошло и часа, как в дом приехали три швеи, и, хотя Стивен не надеялся, что за такой короткий срок его подопечную нарядят, как принцессу, он не мог дождаться, когда наконец увидит ее в соответствующем наряде.

 Впрочем, подумал он, наклонив голову набок, чтобы бривший его камердинер мог снять пену с подбородка, на Чариз Ланкастер все приобретает какой-то особый шарм, будь то золоченый шнур от гардин или бальное платье. И Стивен не был разочарован ни ее видом, ни проведенным с ней вечером. Она появилась в столовой, как настоящая инженю, со своими золотисто-каштановыми волосами, волнами ниспадающими на плечи и обрамляющими ее прелестное подвижное личико, в длинном, почти до пола платье из мягкого шелка цвета морской волны с глубоким вырезом каре и корсажем, подчеркивавшим пышность ее грудей и тонкую талию. Смущенная откровенно восторженным взглядом Стивена, она приветливо кивнула стоявшим наготове у буфета лакеям, отдала должное серебряным вазам с белыми розами и узорчатым серебряным канделябрам на столе и наконец грациозно опустилась на стул напротив него. Лишь после этого она взглянула на Стивена с такой теплой, искренней и многообещающей улыбкой, что тот не сразу расценил ее как благодарность мисс Ланкастер за платье.

 – Вкус у вас весьма экстравагантный, – спокойно сказала она.

 – Это платье так же далеко от экстравагантности, как и от красоты его обладательницы, – ответил Стивен и, когда, сконфуженная его замечанием, она отвела глаза, жестко напомнил себе, что эта девушка вовсе не намерена соблазнять его своей обворожительной улыбкой, грациозным покачиванием бедер или своей нежной грудью и что не место и не время сейчас представлять ее себе с разметавшимися по шелковым подушкам блестящими золотисто-каштановыми волосами, жаждущей его ласк. Придя к такому выводу, он сменил тему на более безопасную и спросил, как она провела день.

 – Читала газеты, – ответила она. Волосы Шерри еще ярче блестели при свете свечей, а в смеющихся глазах плясали веселые огоньки, когда она стала пересказывать ему пространные отчеты из светской хроники на последних страницах газет, посвященные началу сезона, сопровождая их презабавными замечаниями.

 Как оказалось, больше всего ее интересовали его знакомые и прочие представители светского общества, которым в обозримом будущем она будет представлена. Стивен почувствовал укол совести, ведь он никому не собирался ее представлять, однако рассудил, что газеты по крайней мере отвлекут девушку от грустных мыслей, и потому спросил, что интересного вычитала она в светской хронике.

 Ее ответы и выражение ее лица забавляли его в течение всего ужина из десяти блюд. О некоторых поразительных фривольностях и крайностях, смакуемых репортерами, она сообщала с таким возмущением, так уморительно морщила свой нахальный носик или с неподдельным ужасом округляла глаза, что он готов был хохотать до упаду.

 А пока он боролся с одолевавшими его приступами смеха, она расставляла ему очередную ловушку.

 По-видимому, из-за амнезии она никак не могла вспомнить, почему люди его класса, да и ее собственного в Америке ведут себя так, а не иначе, и потому задавала такие заковыристые вопросы, что ему пришлось задуматься над некоторыми вещами, прежде не вызывавшими ни малейших сомнений.

 – Согласно сообщению «Газетт», – смеясь сказала она, пока лакей выкладывал на тарелки сочную утку, – вечернее платье графини Эвандейл было украшено тремя тысячами жемчужин. Вы полагаете, это правда?

 – Нисколько не сомневаюсь в профессиональной честности репортера светской хроники «Газетт», – пошутил Стивен.

 – В таком случае, – сказала она с заразительной улыбкой, – либо жемчужины были чересчур мелкие, либо она чересчур крупная.

 – Почему вы так думаете?

 – Разве не ясно? Будь жемчужины крупными, а она – нет, наверняка понадобилась бы лебедка, чтобы поднять ее после того, как она присела в реверансе перед королем.

 Стивен все еще улыбался, воображая, как чопорную графиню поднимают лебедкой и уносят от трона, когда Шерри уже переключилась на тему более серьезную. Подперев кулаком подбородок, она внимательно посмотрела на него и спросила:

 – Когда все важные особы съезжаются на сезон в Лондон с апреля до июня, куда они девают своих детей?

 – Оставляют дома с няньками, гувернантками и наставниками.

 – И в малый сезон, осенью, тоже?

 Стивен кивнул. Тогда, склонив голову набок, она мрачно произнесла:

 – Как же одиноко должно быть английским детям в эти долгие месяцы.

 – Они не одиноки, – спокойно возразил Стивен.

 – Одиночество – это совсем другое. Оно бывает не только у детей, но и у взрослых.

 Стивен всячески старался сменить эту тему, опасаясь, как бы разговор ненароком не коснулся их будущих детей, что было бы просто бессмысленно, и, сам того не желая, заговорил сухо и холодно, совершенно не думая о том, что в ее болезненном состоянии может ранить ее своими словами до глубины души.

 – Вы убедились в этом на собственном опыте? – спросил он.

 – Я… не знаю.

 – Боюсь, что завтрашний вечер вам придется провести именно так.

 – Одной?

 Когда он кивнул, она быстро отвела взгляд, уставившись на тарталетку с паштетом, лежавшую перед ней на тарелке, потом собралась с духом и, глядя ему в глаза, спросила:

 – Вы рассердились и хотите покинуть меня из-за того, что я только что сказала?

 Он почувствовал себя настоящей скотиной и стал оправдываться:

 – У меня предварительная договоренность о встрече, и ее нельзя отменить, – после чего счел возможным добавить: – Кстати, мои родители привозили нас с братом на сезон в Лондон почти каждые две недели. Мой брат и его жена, как и некоторые их друзья, тоже привозят сюда детей с целой свитой гувернанток. Теперь, надеюсь, вам стало легче?

 – Это прекрасно! – воскликнула Шеридан, просияв. – У меня просто камень с души свалился. Теперь по крайней мере я знаю, что и в высшем обществе встречаются любящие родители.

 – Как правило, – сухо сообщил он, – в высшем обществе чрезмерная родительская любовь вызывает насмешки.

 – По-моему, каждый должен жить своим умом, независимо от того, кто что скажет. А вы как думаете? – слегка нахмурившись, спросила она.

 Пораженный, Стивен не знал, то ли ему смеяться, то ли сожалеть, то ли досадовать: возможно, даже не отдавая себе в этом отчета, Чариз Ланкастер буквально интервьюировала его, оценивая не только как будущего мужа, но и как отца ее детей, хотя он вовсе не собирался становиться ни тем, ни другим. И это «интервью» его вполне устраивало. Судя по всему, она от него не в восторге, это во–первых, а во–вторых, появись она в высшем обществе, что вообще вряд ли возможно, уже через неделю оно подвергло бы ее остракизму за пренебрежение к чужому мнению. Сам Стивен между тем к чужому мнению никогда не прислушивался, но ведь он мужчина, а кроме того, его состояние и положение в обществе дают ему право делать все, что, черт возьми, ему заблагорассудится.

 Любая светская матрона, стоявшая на страже высокой морали, готова была простить Стивену все его пороки, только бы женить его на своей дочери, однако Чариз Ланкастер она пригвоздила бы к позорному столбу за малейшее нарушение приличий, не говоря уже о чем-либо серьезном, как, например, ужин наедине с мужчиной.

 – Вы полагаете, чужое мнение важно? – снова спросила она.

 – Нет, ни в коем случае, – торжественным тоном ответил он.

 – Счастлива это слышать.

 – Именно этого я и опасался, – сказал Стивен, сдержав улыбку.

 До самого конца ужина и потом, в гостиной, он вел разговор в шутливом тоне, а когда пришло время пожелать ей доброй ночи, боясь снова потерять контроль над собой, ограничился братским поцелуем в щечку.