• Современная серия, #1

Глава 27

 Серебристый лимузин уже дожидался у обочины. Рядом стоял приземистый здоровяк шофер со сломанным носом и фигурой бизона, успевший распахнуть заднюю дверь для Мередит. Обычно она любила ездить в лимузине, поскольку, как правило, отдыхала за дорогу, но на этот раз в неприятном удивлении схватилась за подлокотники сиденья. И хотя ей удалось скрыть тревогу, пока водитель швырял лимузин с одной улицы на другую, но когда он нагло проехал на красный свет и обогнал автобус Карибской туристической ассоциации, она нервно взглянула на Мэтта. Но тот лишь философски пожал плечами:

 — Джо никак не может забыть свою мечту участвовать в Инди4.

 — Но здесь не Инди, — возразила она.

 — А Джо — не водитель.

 Преисполнившись решимости перенять его небрежно-веселый тон, Мередит оторвала пальцы от подлокотника:

 — В самом деле? Кто же он тогда?

 — Телохранитель.

 Сердце Мередит упало. Это ли не доказательство того, что Мэтт натворил в жизни слишком много такого, за что люди готовы его убить. Опасность никогда ее не привлекала, она любила покой и порядок, и находила идею содержания телохранителя несколько варварской.

 Остальную дорогу оба молчали до тех пор, пока автомобиль не затормозил у величественного входа «Лендриз», одного из самых роскошных и элегантных ресторанов Чикаго.

 Метрдотель, бывший еще и одним из совладельцев ресторана, одетый в строгий смокинг, стоял на обычном посту, у входной двери. Мередит знала Джона едва не со школьных дней, когда отец часто приводил ее сюда пообедать и Джон посылал на столик прохладительные напитки в высоких бокалах, украшенные фруктами, совсем как экзотические коктейли в баре.

 — Добрый день, мистер Фаррел, — официальным тоном поздоровался он, и, повернувшись к Мередит, добавил с сияющей улыбкой:

 — Огромное удовольствие видеть вас, мисс Бенкрофт.

 Мередит быстро искоса взглянула на непроницаемое лицо Мэтта, гадая, как он отнесся к тому, что ее гораздо лучше, чем его, знают в выбранном им ресторане. Но она тут же забыла обо всем, когда их повели к столику и Мередит с ужасом поняла, что оказалась среди знакомых лиц. Судя по потрясенным взглядам, они узнали Мэтта и теперь никак не могли понять, почему Мередит обедает с человеком, которому не пожелала подать руки. Шерри Уизерс, одна из самых больших сплетниц среди знакомых Мередит, помахала рукой в знак приветствия, не сводя глаз с Мэтта и вопросительно-изумленно подняв брови.

 Официант усадил их в укромном уголке, достаточно далеко от черного рояля в центре комнаты, так, чтобы можно было спокойно наслаждаться музыкой, но не настолько близко, чтобы она мешала разговору. Простому смертному, если только он, конечно, не был завсегдатаем «Лендриз», было почти невозможно зарезервировать здесь столик раньше чем за две недели, а уж получить почетное место вроде этого вообще представлялось вещью невыполнимой, и Мередит втайне удивилась, каким образом Мэтту удалось такое.

 — Выпьешь что-нибудь? — спросил он, когда они уселись.

 Мередит мгновенно забыла о бесцельных размышлениях и вернулась к печальной действительности и неизбежному тяжелому разговору, предстоявшему впереди.

 — Нет, спасибо, только воду со льдом… — начала она, но тут же решила, что спиртное может успокоить ее разгулявшиеся нервы. — Да, с удовольствием.

 — Что бы ты хотела?

 — Очутиться в Бразилии, — пробормотала она с прерывистым вздохом.

 — Прошу прощения?..

 — Что-нибудь покрепче, — ответила Мередит, пытаясь решить, на чем остановить выбор. — «Манхэттен».

 Но тут же покачала головой. Одно дело — пытаться взять себя в руки, а другое — подвергаться опасности сказать или сделать то, что ни в коем случае не следовало бы. Она вне себя от страха и волнения и нуждается в том, что помогло бы ослабить напряжение. Что можно пить мелкими глоточками в продолжение всего обеда, чего она терпеть не может.

 — Мартини, — объявила она решительно.

 — Все сразу? — спросил он с совершенно серьезным видом. — Стакан воды, мартини и «Манхэттен»?

 — Нет, только мартини, — попросила она, пытаясь улыбнуться, но во взгляде светились откровенная тоска и бессознательная мольба о терпении.

 Мэтт был невольно заинтригован противоборством поразительных контрастов, которые представляла в этот момент Мередит. В этом изысканном закрытом черном платье она выглядела элегантной и очаровательной. И лишь это обезоружило бы его, но в сочетании с легким румянцем, горевшим на нежных щеках, с беспомощным призывом в огромных, сводящих с ума глазах и девическим смущением она была неотразима. Уже успев смягчиться оттого, что именно Мередит попросила его о встрече и выразила желание помириться, Мэтт неожиданно решил забыть о старом.

 — Повергну ли я тебя еще в один приступ нерешительности, если спрошу, какой мартини ты предпочитаешь?

 — Джин. То есть водка. Нет… джин… джин мартини.

 Она покраснела еще сильнее, но слишком нервничала, чтобы заметить веселые искорки в глазах Мэтта, хотя тот с величайшей серьезностью продолжал допрос:

 — Сухой или покрепче?

 — Сухой.

 — «Бифитерз», «Тенкерей» или «Бомбей»?

 — «Бифитерз».

 — Оливки или лук?

 — Оливки.

 — Одну или две?

 — Две.

 — Элениум или аспирин? — осведомился он тем же бесстрастным тоном, но уголки рта подрагивали в невольной улыбке, и Мередит поняла, что все это время Мэтт над ней подшучивал. Благодарность и облегчение затопили ее, и она впервые взглянула на него без сомнений и страха.

 — Прости! Я… э-э-э… немного нервничаю. Когда официант, получив заказ на напитки, удалился, Мэтт, поняв, чего ей стоило это признание, оглядел дорогой ресторан, где один обед стоил столько же, сколько жалованье за день работы на заводе, и сам, не понимая почему, тоже признался:

 — Я когда-то мечтал повести тебя куда-нибудь вроде этого местечка.

 Измученная мыслями о том, как лучше приступить к делу, Мередит рассеянно оглядела букеты розовых цветов в массивных серебряных вазах, официантов в смокингах, переминавшихся у столов, накрытых ослепительно-белыми скатертями и сверкающих фарфором и хрусталем.

 — Местечко вроде этого? Мэтт коротко рассмеялся.

 — Ты не изменилась, Мередит. Самая экстравагантная роскошь для тебя все еще нечто обычное.

 Полная решимости поддержать хрупкое согласие, установившееся после разговора о мартини, Мередит рассудительно ответила:

 — Ты не можешь знать, изменилась я или нет, мы только шесть дней провели вместе.

 — И шесть ночей, — многозначительно подчеркнул он, намеренно пытаясь заставить ее снова покраснеть, желая поколебать ее сдержанность, опять увидеть ту нерешительную девушку, которая никак не могла придумать, что ей пить.

 Но Мередит, явно игнорируя намек на сексуальные отношения, продолжала:

 — Трудно поверить, что мы были когда-то женаты.

 — Это неудивительно, ведь ты никогда не называлась моей фамилией.

 — Уверена, — возразила она, пытаясь сохранить тон безмятежного безразличия, — что десятки женщин имеют большие права на это, чем я когда-то.

 — Похоже на ревность.

 — Если это похоже на ревность, — отпарировала Мередит, с усилием держа себя в руках и перегнувшись через стол, — значит, у тебя что-то со слухом!

 Невольная улыбка осветила лицо Мэтта.

 — Я совсем забыл, как изысканно, в лучших традициях первоклассного пансиона ты выражаешься, когда разозлишься.

 — Почему, — прошипела она, — ты намеренно пытаешься втянуть меня в спор?

 — Собственно говоря, — сухо заметил он, — я хотел сделать тебе комплимент.

 — Вот как, — обронила Мередит. Удивленная и немного польщенная, она подняла глаза на официанта, принесшего коктейли. Они заказали обед, и Мередит решила подождать, пока Мэтт немного выпьет. Может, алкоголь немного успокоит его, когда она объявит новость о несуществующем разводе. Она молчала, предоставляя ему выбрать предмет для разговора.

 Мэтт поднял стакан, раздраженный на себя за то, что дразнит ее, и любезно, с неподдельным интересом спросил:

 — Если верить светской хронике, ты состоишь в полудюжине благотворительных организаций, любишь балет, оперу и симфоническую музыку. Чем еще ты увлекаешься в свободное время?

 — Пятьдесят часов в неделю работаю в «Бенкрофт», — сообщила Мередит, слегка разочарованная тем, что он не читал о ее успехах.

 Мэтту все было известно, но его интересовало, действительно ли она такой способный администратор. Правда, он понимал, что сможет определить это из простой беседы с ней. Он начал задавать вопросы о ее работе.

 Мередит отвечала — сначала с трудом, запинаясь, потом гораздо свободнее, потому что боялась объяснить истинную причину их сегодняшней встречи и, кроме того, работа была ее любимой темой. Мэтт был настолько проницателен, с таким неподдельным энтузиазмом пытался понять смысл ее работы, что Мередит не успела оглянуться, как выложила все о своих достижениях, целях, успехах и неудачах. Он умел слушать так, что невольно вызывал на откровенность, мог целиком сосредоточиться на том, что ему говорили, словно каждое слово было важным, значительным и весомым. Мередит сама не поняла, когда успела открыть ему, как тяжело было бороться с обвинениями в покровительстве отца, завистью и шовинизмом, царившим в компании и насаждавшимся самим Филипом.

 К тому времени, как официант убрал со стола, Мередит успела ответить на все вопросы Мэтта и выпить почти полбутылки заказанного им бордо. Она сознавала, что причина столь необычной для нее разговорчивости кроется в желании оттянуть неизбежный неприятный разговор. Но даже сейчас, когда откладывать его больше не было причин, Мередит чувствовала себя куда спокойнее, чем в начале обеда.

 Оба в дружеском молчании рассматривали друг друга.

 — Твоему отцу повезло, что ты работаешь на него, — чистосердечно объявил Мэтт. У него не было ни малейшего сомнения, что она чертовски хороший, а возможно, и талантливый организатор. За время беседы он сумел разглядеть в ней преданность долгу, готовность работать до упаду, ум, энтузиазм и, что важнее всего, мужество и сообразительность.

 — Это мне повезло, — улыбнулась Мередит. — «Бенкрофт» означает для меня все на свете, важнее этого для меня ничего нет.

 Мэтт откинулся на спинку стула, пытаясь постигнуть эту, совершенно неизвестную для него сторону Мередит. Он нахмурился, задумчиво вертя стакан в руках и гадая, почему, черт возьми, она говорит об этих проклятых универмагах, словно о людях, которых любит. Почему карьера — самое важное в ее жизни? Почему не Паркер Рейнолдс или другой такой же приличный молодой человек из общества? Но, кажется, Мэтт знал ответ. Отцу Мередит в конце концов удалось победить — он так безжалостно и умело подавлял ее, что сумел внушить почти полное отвращение к мужчинам. Какова бы ни была причина ее решения выйти за Паркера, она, очевидно, не влюблена в него. Судя по тому, что она говорила и как при этом выглядела, Мередит полностью предана универмагу и только ему.

 Жалость охватила его при взгляде на нее. Жалость и нежность. В ночь, когда Мэтт встретил ее, он испытывал те же чувства вместе с бушующим желанием овладеть ею, желанием, напрочь лишившим Мэтта здравого смысла. Он вошел в загородный клуб, увидел ее веселую улыбку и сияющие глаза и потерял рассудок. Сердце Мэтта смягчилось при воспоминании о том, как она не моргнув глазом давала окружающим понять, что он стальной магнат из Индианы. Она была так полна смеха и жизни, так невинно нетерпелива в его объятиях… Боже, он хотел ее! Хотел отнять у отца, лелеять, и оберегать, и защищать ее.

 Если бы Мередит по-прежнему оставалась его женой, Мэтт невероятно гордился бы ею, и даже сейчас, глядя на нее со стороны, радовался ее достижениям. Лелеять и оберегать?

 Мэтт неожиданно осознал, какое направление приняли его мысли, и, полный отвращения к себе, сжал зубы. Мередит не нуждается ни в какой защите, она так же ядовита, как «черная вдова». Единственный человек, имеющий для нее какое-то значение, — отец, и чтобы угодить ему, она убила народившегося ребенка. Испорченная, безвольная, бессердечная — пустенький прекрасный манекен, предназначенный для демонстрации модных костюмов и для того, чтобы восседать во главе обеденного стола. Только на это она и годится, другого применения ей нет. Именно ее внешность заставила его забыться, это ослепительно красивое лицо с чарующими аквамариновыми глазами и густыми, загибающимися вверх ресницами, гордая осанка, мягкие, нежные губы, музыкальный смех, нежный голос и нерешительная сияющая улыбка. Господи, он всегда был идиотом там, где рядом была Мередит!

 Но его неприязнь внезапно угасла при мысли о том, что этот взрыв гнева совершенно беспочвен. Пусть она поступила плохо, но была очень молода и очень напугана, и все это случилось слишком давно. И теперь кончено.

 Лениво поворачивая в пальцах стакан, он взглянул на нее и почти небрежно сделал комплимент:

 — Судя по твоим словам, ты действительно великолепный руководитель. Если бы мы по-прежнему оставались мужем и женой, я, возможно, попытался переманить тебя в свою фирму.

 Он, сам не сознавая того, дал Мередит возможность перейти к делу, и она немедленно этим воспользовалась. Стараясь заставить его отнестись с юмором к невеселому известию, она с нервным смехом пробормотала:

 — Тогда попытайся начать переманивать меня уже сейчас.

 Глаза Мэтта сузились:

 — И что это должно означать?

 Не в силах сохранять на лице деланную улыбку, Мередит наклонилась, положила руки на стол и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться:

 — Я… мне нужно кое-что сказать тебе, Мэтт. Попытайся не расстраиваться.

 Мэтт, безразлично пожав плечами, поднес стакан к губам:

 — У нас больше нет никаких чувств друг к другу, Мередит. Следовательно, что бы ты ни сказала, меня это не расстроит.

 — Мы все еще женаты, — объявила она. Мэтт недоуменно свел брови:

 — Только и всего?

 — Наш развод незаконен, — выпалила она, съежившись под его зловещим взглядом. — Адвокат, который вел дело, оказался вообще не адвокатом, а мошенником, обманщиком, находящимся сейчас в розыске. Ни один судья не подписывал постановление о разводе и в глаза его не видел!

 Мэтт намеренно-неторопливо поставил стакан и наклонился вперед. В тихом голосе кипела неудержимая ярость:

 — Либо ты лжешь, либо в голове у тебя ни крупицы здравого смысла! Одиннадцать лет назад ты затащила меня в постель, не позаботившись о том, чтобы предохраняться, а когда забеременела, прибежала ко мне и переложила все проблемы на мои плечи. Теперь же объявляешь, что не имела мозгов даже нанять нормального адвоката, чтобы получить развод, и мы по-прежнему женаты! Как, черт возьми, ты способна управлять целым отделом универмага и оставаться такой дурой?

 Каждое презрительное слово, произнесенное им, било кнутом, но Мередит ожидала этого и принимала отповедь как должное. Ярость и шок на мгновение лишили его дара речи, и Мередит тихо, успокаивающе начала:

 — Мэтт, я могу понять твои чувства… Мэтту хотелось бы верить, что она солгала в какой-то безумной попытке вытянуть у него деньги, но инстинкт подсказывал ему, что Мередит говорит правду.

 — Когда ты обнаружила это? — процедил он.

 — Накануне того дня, когда позвонила тебе, чтобы попросить о встрече.

 — Но, предположим, ты говоришь правду и мы все еще муж и жена. Что же тебе нужно от меня?

 — Развод. Немедленно, но без огласки и лишних сложностей.

 — И никаких алиментов? — издевательски усмехнулся он, наблюдая, как на щеках Мередит вспыхивают багровые пятна. — Никакого раздела собственности, вообще ничего подобного?

 — Нет!

 — Прекрасно, поскольку можешь быть уверена, что не получишь ни гроша!

 Обозлившись за намеренное упоминание о богатстве, намного превосходившем ее собственное, Мередит оглядела его с подчеркнутой брезгливостью хорошо воспитанного человека:

 — Ты никогда ни о чем не думал, кроме денег, и лишь они для тебя имеют значение! Я никогда не хотела выйти за тебя и не желаю твоих денег! Скорее голодать буду, чем позволю кому-нибудь узнать, что мы вообще были женаты!

 Именно этот несвоевременный момент выбрал метрдотель, чтобы появиться у их столика. По-видимому, он собирался справиться, понравился ли им обед и не хотят ли гости еще чего-нибудь.

 — Да, — без обиняков объявил Мэтт. — Мне двойной скотч со льдом, а моей жене, — подчеркнул он, находя мелочное злобное удовлетворение в этой ненужной маленькой мести, — еще один мартини.

 Мередит, ненавидевшая публичные сцены, разъяренно уставилась на старого друга:

 — Я дам вам тысячу долларов, если подсыплете яд в его стакан!

 Джон, слегка поклонившись, улыбнулся и с вежливой любезностью пообещал:

 — Конечно, миссис Фаррел. И, повернувшись к взбешенному Мэтту, шутливо добавил:

 — Мышьяк или предпочитаете что-нибудь более экзотичное, мистер Фаррел?

 — Никогда не смейте называть меня этим именем! — предупредила Мередит. — Это не мое имя.

 Веселое сочувствие мгновенно исчезло с лица Джона, и он снова поклонился:

 — Мои глубочайшие извинения за неподобающие вольности, мисс Бенкрофт. Сейчас принесут напитки вместе с моими добрыми пожеланиями.

 Мередит сознавала себя настоящей ведьмой. Как она могла сорвать злость на невинном человеке! Оцепенев, она смотрела в неестественно прямую спину удалявшегося Джона и лишь потом перевела взгляд на Мэтта. Выждав несколько мгновений, чтобы успокоиться, она глубоко вздохнула и попросила:

 — Мэтт, нам не имеет смысла обмениваться оскорблениями. Не можем ли мы по крайней мере держаться вежливо друг с другом? В таком случае нам было бы гораздо легче справиться со всем этим.

 Мэтт понял, что она права, и после мгновенного колебания коротко ответил:

 — Наверное, стоит попытаться. Как, по-твоему, это лучше всего уладить?

 — Не поднимая шума, — облегченно улыбнулась Мередит. — И быстро. Необходимость в этом куда сильнее, чем ты, возможно, сознаешь.

 Мэтт кивнул, постепенно приходя в себя, чувствуя, как возвращается ясность разума.

 — Твоя помолвка? Ты собиралась выйти замуж в феврале?

 —  — Да. Паркер уже знает, что произошло. Именно он и обнаружил, что человек, нанятый отцом, — вовсе не адвокат и никакого развода не было. Но существует и еще кое-что, жизненно важное для меня…

 — Что именно?

 — Мне нужен немедленный развод без огласки, чтобы помешать сплетням и публикациям в прессе. Видишь ли, отец собирается взять длительный отпуск по болезни, и мне отчаянно нужна эта возможность, чтобы временно занять пост президента. Необходимо доказать совету директоров, что, когда он окончательно удалится от дел, я смогу получить эту должность. Совет колеблется… там очень консервативные люди и сомневаются во мне, потому что я слишком молода для этого поста и к тому же женщина. Так что против меня уже два довода, а пресса отнюдь не помогла, изобразив меня порхающей великосветской бабочкой, чего им, видимо, очень хотелось. Если теперь репортеры доберутся до истины, разразится скандал. Я объявляю о помолвке с известным банкиром, а ты заводишь романы с полудюжиной старлеток, а оказывается, мы до сих пор женаты! Потенциальное двоемужество отнюдь не увеличивает мои шансы стать президентом. Если дойдет до этого, моим мечтам конец!

 — Ты можешь верить этому, но не думаю, что дела так уж плохи, — утешил ее Мэтт.

 — Неужели? — с горечью бросила она. — Вспомни, как ты вскинулся, когда я сказала, что адвокат оказался мошенником. Немедленно решил, что я беспомощная дурочка, неспособная управлять собственной жизнью, не говоря уже о других людях или целой сети магазинов. Именно так посчитает и совет директоров, потому что относится ко мне ничуть не с большей симпатией, чем ты.

 — Но не может ли твой отец просто дать им понять, что хочет твоего назначения?

 — Да, но, согласно уставу корпорации, совет директоров должен единогласно одобрить избрание президента. Даже если отец и имел на них безусловное влияние, не уверена, что он заступился бы за меня.

 Мэтт был избавлен от необходимости отвечать, поскольку один официант принес напитки, а другой — радиотелефон.

 — Мистер Фаррел! Джентльмен говорит, что вы просили его позвонить сюда.

 Зная, что это, должно быть, Том Эндерсон, Мэтт извинился перед Мередит и, подняв трубку, без предисловий спросил:

 — Как дела в Саутвилльской комиссии по районированию?

 — Ничего хорошего, Мэтт, — вздохнул Том. — Они отказали.

 — Но с чего это им вздумалось отказать в районировании, которое может пойти лишь на пользу их городу? — спросил Мэтт, скорее удивленный, чем рассерженный.

 — Если верить моему человеку в комиссии, кто-то, крайне влиятельный, велел им дать нам от ворот поворот.

 — Имеешь какое-нибудь представление, кто это?

 — Да. Парень по имени Паулсон, глава комиссии. Он сказал нескольким членам, включая и моего человека, что сам сенатор Девис посчитает личным одолжением, если просьба о районировании будет отклонена.

 — Странно, — нахмурился Мэтт, пытаясь припомнить, жертвовал ли он деньги на избирательную кампанию Девиса или его противника, но прежде чем успел вспомнить, Эндерсон добавил исполненным сарказма голосом:

 — Тебе не довелось видеть в светской хронике заметку о вечере, данном в честь дня рождения доброго сенатора?

 — Нет, а в чем дело?

 — Вечер давал некий Филип Бенкрофт. Есть ли какая-то связь между ним и Мередит, о которой мы говорили на прошлой неделе?

 Ярость раскаленной волной ударила в голову, взорвалась в груди. Мэтт пристально взглянул на Мередит, мгновенно заметив внезапную бледность, которую можно было отнести лишь за счет упоминания о Саутвиллской комиссии по районированию.

 — Связь есть. Ты сейчас в офисе? — тихим, ледяным голосом осведомился он у Тома. — Прекрасно. Оставайся там, я вернусь в три, и мы обсудим следующий шаг.

 Медленно отложив телефон, Мэтт вновь уставился на Мередит, которой почему-то срочно понадобилось разгладить ногтем складочки на скатерти. Сознание вины и угрызения совести ясно отражались на ее лице, и в это мгновение он ненавидел ее, ненавидел и презирал почти с несдерживаемой злобой. Она просила о встрече не для того, чтобы «зарыть топор»! Просто хотела убить сразу нескольких зайцев — выйти замуж за своего драгоценного банкира, занять пост президента «Бенкрофт»и добиться быстрого развода без огласки и шума. Мэтт был рад, что она так сильно хочет всего этого, поскольку теперь Мередит не получит ничего, кроме войны, которую обязательно проиграет… вместе со всем, что имеет.

 Он сделал официанту знак принести счет. Мередит поняла, что делает Мэтт, и тревога, пронизавшая ее при упоминании о комиссии по районированию, переросла в панику. Они ни о чем не договорились, но Мэтт внезапно и резко положил конец встрече.

 Официант принес счет в кожаном футляре, и Мэтт, выдернув из бумажника стодолларовую банкноту, бросил ее на стол и, не глядя на счет, встал.

 — Пойдем отсюда, — рявкнул он, обошел вокруг стола и взялся за спинку ее стула.

 — Но мы еще ничего не успели обсудить, — отчаянно запротестовала Мередит.

 Мэтт, не обращая внимания на ее возражения, вцепился в локоть и почти потащил к двери.

 — Договорим в машине.

 Дождь продолжал хлестать с прежней силой, и швейцар в ливрее услужливо держал зонтик над их головами, пока они не уселись в лимузин.

 Мэтт велел Джо везти их к универмагу и впился глазами в Мередит:

 — Ну а теперь объясни, что ты хочешь? — мягко осведомился он.

 По его тону Мередит поняла, что Мэтт не собирается упорствовать, и почувствовала смесь облегчения и стыда, стыда за то, что произошло сегодня на комиссии по районированию и еще произойдет в «Гленмуре». Мысленно поклявшись каким-то образом заставить отца исправить причиненное Мэтту зло, она спокойно ответила:

 — Мне нужен быстрый, тайный развод, предпочтительно в другом штате или даже в другой стране, с тем, чтобы никто не узнал о том, что мы вообще были женаты.

 Мэтт кивнул, словно соглашаясь, но следующие слова больно ранили ее.

 — А если я не пожелаю, как сможешь отомстить мне? Откажешься подать руку еще на одном скучном светском сборище, а твой папаша не допустит меня ни в один чикагский загородный клуб? — холодно осведомился он.

 Мэтт уже знает, что именно по настоянию отца его забаллотировали в клубе!

 — Мне очень неприятно, что он решился на это. Я не лгу.

 — Поверь, мне на это наплевать! — рассмеялся он. — Я ведь просил Эйвери не беспокоиться!

 Но Мередит не слишком поверила ему. Всякий человек был бы глубоко раздосадован и смущен отказом. Угрызения совести и стыд за мелочную злобу отца заставили ее отвести глаза. Они почти помирились и беседовали как добрые знакомые. Так хорошо было разговаривать с ним, словно уродливое прошлое больше не существовало! Мередит не хотела вражды: в том, что случилось много лет назад, — не только его вина. Теперь у них обоих новая жизнь, каждый пошел своей дорогой. Она гордится своими достижениями, Мэтт имел полное право гордиться своими.

 Рука Мэтта лежала на спинке сиденья, и Мередит обратила внимание на элегантные плоские золотые часы, блестевшие на руке. Почему она именно сейчас вспомнила про эти чудесные, сильные и умелые мужские руки? Когда-то они были шершавыми и мозолистыми, теперь же — тщательно ухоженными…

 Она ощутила внезапный бессмысленный порыв взять его ладонь в свою и сказать:

 — Прости, прости за все, что мы сделали, желая больнее ранить друг друга. Прости, что мы оказались такими разными…

 — Пытаешься разглядеть грязь у меня под ногтями?

 — Нет! — почти вскрикнула Мередит, умоляюще глядя в непроницаемые серые глаза, и со спокойным достоинством призналась:

 — Просто на миг захотелось, чтобы все кончилось по-другому, и мы… мы хотя бы смогли остаться друзьями.

 — Друзьями? — с уничтожающей иронией переспросил он. — В последний раз дружеские отношения с тобой стоили мне имени, свободы и еще чертовски много всего.

 «Это стоило тебе гораздо больше, чем представляешь, — обреченно подумала Мередит. — Того завода, что ты собирался выстроить в Саутвилле, но это я исправлю. Заставлю отца сделать все возможное и никогда не вмешиваться больше в твои дела».

 — Мэтт, выслушай меня! — попросила она, страстно желая сломать выросший между ними барьер. — Я готова забыть прошлое и…

 — Как мило с твоей стороны! — издевательски бросил он.

 Мередит застыла, едва сдерживаясь, чтобы не бросить ему в лицо справедливый упрек. В конце концов именно она — пострадавшая сторона, брошенная жена. Но, взяв себя в руки, она упрямо продолжала:

 — Я сказала, что готова забыть прошлое, и так оно и есть. Если согласиться на развод по обоюдному согласию, я сделаю все на свете и сумею уладить твои дела в Чикаго…

 — Каким же это образом вы сумеете добиться этого, принцесса? — с саркастическим удивлением спросил Мэтт.

 — Не называй меня принцессой! Я вовсе не собираюсь оказывать тебе снисхождение! Просто хочу поступить по справедливости!

 Мэтт из-за полузакрытых ресниц продолжал изучать ее лицо.

 — Прости за грубость, Мередит. Что ты собираешься сделать для меня?

 Обрадованная очевидной сменой настроения, Мередит поспешно ответила:

 — Прежде всего постараться, чтобы с тобой не обращались как с прокаженным. Я знаю, именно отец сделал так, что тебя забаллотировали в клубе, но попытаюсь заставить его обратиться в совет…

 — Забудем обо мне, — вкрадчиво предложил Мэтт, морщась от отвращения. Что за гнусное попрошайничество и лицемерие?! Как хорошо, что она не получит то, к чему так отчаянно стремится! Мэтт был очень рад этому. — Так ты хочешь тайного развода, чтобы выйти замуж за своего банкира и получить пост президента, верно? Мередит кивнула.

 — И этот пост так для тебя важен?

 — Я ничего так не хотела в жизни, — горячо призналась Мередит. — Ты… ты согласен, верно? — спросила она, с тревогой глядя в непроницаемое лицо и с ужасом отмечая, что машина остановилась у входа в магазин.

 — Нет.

 Он сказал это с такой вежливой категоричностью, что Мередит на мгновение потеряла способность понимать слова.

 — Нет? — недоверчиво повторила она. — Но развод…

 — Забудь об этом! — рявкнул он.

 — Забыть? Но от этого для меня зависит все на свете.

 — Сожалею.

 — Тогда я разведусь без твоего согласия, — вскинулась она.

 — Попробуй только, и я устрою такой скандал, что ты никогда не сможешь показаться на людях! И для начала подам на твоего ничтожного банкира в суд за раскол семьи.

 — Раскол се…

 Слишком ошеломленная, чтобы помнить об осторожности, Мередит разразилась горьким смехом.

 — Да ты окончательно спятил?! Если сделаешь это, будешь выглядеть настоящим ослом, брошенным, обманутым мужем.

 — А тебя все станут считать изменницей, нарушившей супружеский долг.

 Безумная ярость взорвалась в Мередит.

 — Черт бы тебя побрал! — завопила она, побагровев. — Попробуй только публично опозорить Паркера, я убью тебя собственными руками! Ты подметок его не достоин! Он в отличие от тебя настоящий мужчина и, уж конечно, не пытается затащить в постель каждую женщину, с которой встречается! У него твердые принципы, он джентльмен, но тебе этого не понять, потому что под дорогим костюмом ты по-прежнему все тот же — грязный работяга из грязного городка с грязным пьяницей отцом!

 — А ты, — в бешенстве процедил он, — злобная самодовольная сука!

 Мередит размахнулась, но тут же охнула от боли:

 Мэтт поймал ее запястье и с такой силой сжал, что лицо ее побелело от боли.

 Если Саутвилльская комиссия откажет мне, — ангельским голосом предупредил он, — о разводе и речи быть не может! Если же я решу дать тебе развод, я определяю условия, на которые ты и твой отец будете вынуждены согласиться.

 Продолжая все с большей силой стискивать ее руку, он дернул Мередит на себя, пока их лица почти не соприкоснулись:

 — Поняла, Мередит? Ни ты, ни твой отец не имеют надо мной власти. Попробуй перейти мне дорогу еще раз, и горько пожалеешь, что твоя мать не сделала когда-то аборт!

 Мередит рванулась изо всех сил, и он отпустил ее. — Ты подлое чудовище! — прошипела она. Дождевая капля расплескалась по щеке, и Мередит, схватив перчатки и сумочку, уничтожающе взглянула на водителя, который открыл ей дверь, наблюдая за поединком с пристальным интересом зрителя на финальном теннисном матче.

 Она вышла из машины, и Эрнст бросился вперед, мгновенно узнав хозяйку, готовый защитить ее от любой опасности.

 — Вы видели этого человека в машине? — резко спросила она и, когда тот кивнул, заявила:

 — Прекрасно! Если он когда-нибудь близко подойдет к магазину, вызывайте полицию.