• Современная серия, #1

Глава 12

 Ноябрь 1989 года

 Ветер срывал с волн белые шапки пены и накатывал огромные водяные валы на песчаный пляж, раскинувшийся на двадцать футов ниже каменистого карниза, по которому Барбара Уолтере шла рядом с Мэтью Фаррелом. За ними неотступно следила камера: глаз из темного стекла фиксировал каждый шаг парочки, — словно заключая их в рамку с живописным пейзажем: на заднем фоне величественное, больше похожее на дворец, калифорнийское поместье Фаррела, Кармел, слева — бушующий Тихий океан.

 Туман клубился, окутывая все толстым, колеблющимся покрывалом, уносимым все дальше теми же буйными порывами ветра, которые безжалостно путали и лохматили волосы Барбары и бросали горсти песка в объектив камеры. Уолтере остановилась в заранее определенном месте, повернулась спиной к океану и начала задавать вопросы Фаррелу. Камера послушно повернулась, но теперь фиксировала лишь людей, отгороженных от внешнего мира тоскливой декорацией серого тумана. Ветер все хлестал Барбару по лицу длинными прядями волос.

 — Стоп! — раздраженно крикнула Уолтере, откидывая волосы с глаз, пытаясь оторвать прилипшие к губам волоски, и, повернувшись к гримерше, приказала:

 — Трейси, не можете ли вы привести в порядок мою прическу хотя бы на полчаса?

 — Попробовать клей Элмера? — предложила Трейси, неуклюже пытаясь пошутить, и показала на фургон, припаркованный под кипарисами, на западном газоне поместья Фаррела. Извинившись, Барбара и гримерша направились к фургону.

 — Ненавижу туман! — провозгласил оператор, зло обозревая густые буроватые клубы, совершенно скрывшие береговую линию, заслонившие панорамный вид на Хаф Мун Бэй, который прекрасно подошел бы для кинематографического фона этого интервью. — Ненавижу туман, — повторил он, поднимая к небу разъяренную физиономию. — И ветер тоже, черт бы все это побрал!

 Он адресовал свои жалобы прямиком Всевышнему, и словно в ответ горсть песка закрутилась у ног оператора миниатюрным смерчем, ударила в грудь и в лицо.

 Ассистент оператора хмыкнул:

 — Очевидно, Господь тоже не питает к тебе особой симпатии, — заметил он, наблюдая, как разгневанный шеф стряхивает песчинки с бровей, и протянул чашку дымящегося кофе:

 — Как насчет глоточка?

 — И это ненавижу, — пробормотал оператор, но чашку все-таки взял.

 Ассистент кивком указал на высокого мужчину, стоявшего в нескольких ярдах от них и глядевшего на океан:

 — Почему бы не попросить Фаррела унять ветер и развеять туман? Судя по тому, что я слышал, Господь, возможно, принимает приказания Фаррела.

 — Если хотите знать, — усмехнулась Элис Чемпион, подходя к операторам с чашкой в руках, — Мэтью Фаррел и есть Господь Бог.

 Мужчины смерили сценаристку ироническими взглядами, но ничего не ответили, и Элис поняла, что это молчание говорило пусть о неохотном, но все же невольном почтении к этому человеку.

 Девушка внимательно изучала Фаррела поверх края чашки, но тот по-прежнему смотрел куда-то вдаль — одинокий, недоступный правитель финансовой империи, называемой «Интеркорп», империи, созданной его дерзостью и трудом. Высокий, неотразимый монарх, выросший среди сталелитейных заводов Индианы, Мэтью Фаррел умудрился избавиться от черт характера, выдававших низкое происхождение.

 И теперь, пока он, стоя на карнизе, ожидал продолжения интервью, Элис подумала о том, что он просто излучает удачливость, успех и энергию. И силу. От Мэтью Фаррела исходила дерзкая, хищная сила. Да, загорелый, стройный, элегантно одетый человек… Но даже безупречный костюм, сшитый у лучшего портного, и вежливая улыбка не могли скрыть жестокости и полного отсутствия жалости в этом человеке — качеств, заставлявших окружающих пытаться всеми силами угодить ему и ни в коем случае не ожесточить. Такой враг опасен. Словно все его существо молчаливо предупреждало: подумай тысячу раз, прежде чем пытаться перейти дорогу Мэтью Фаррелу.

 — Мистер Фаррел! — окликнула Барбара Уолтере, выходя из фургона и придерживая обеими руками норовившие разлететься волосы. — Невозможная погода! Придется разговаривать в доме. Установка оборудования займет несколько минут. Нельзя ли нам устроиться в гостиной?

 — Конечно, — кивнул Мэтт, скрывая раздражение заученной улыбкой. Он не любил репортеров, и согласился встретиться с Барбарой Уолтере лишь потому, что любая очередная заметка о его личной жизни и романтических связях служила прекрасной рекламой «Интеркорпа», а когда речь шла о его империи, Мэтт был готов на любые жертвы. Девять лет назад, после окончания венесуэльского контракта, Мэтт использовал премию и деньги, вложенные Соммерсом, на покупку небольшой компании, производившей запчасти к автомобилям и в то время находившейся на грани банкротства, а год спустя продал ее в два раза дороже первоначальной стоимости. На свою долю прибыли и деньги, взятые в кредит в банке и у отдельных вкладчиков, он основал «Интеркорп», и в следующие несколько лет продолжал скупать почти разорившиеся компании, оказавшиеся в беде не из-за плохого руководства, а из-за недостатка оборотного капитала, а потом, быстро выправив положение, ждал очередного покупателя.

 Позже он изменил политику и вместо продажи приобретал все новые предприятия. В результате всего за десять лет «Интеркорп» превратилась в могучую финансовую империю, совсем такую, как представлял себе Мэтт, пока трудился дни и ночи на сталелитейном заводе и потел на буровой. И сегодня «Интеркорп» стала огромным конгломератом с главной конторой в Лос-Анджелесе, контролирующим такие отрасли, как научно-исследовательские фармацевтические лаборатории и текстильные фабрики.

 До сих пор Мэтт приобретал только выставленные на продажу компании. Но год назад он начал вести переговоры о покупке фирмы по производству электронного оборудования с мультимиллионным капиталом, расположенной в Чикаго. Собственно говоря, руководители компании сами предложили Мэтту купить ее.

 Идея понравилась Фаррелу, но после многих часов обсуждений и совещаний совет директоров «Хаскелл электронике» неожиданно отказался принять выработанные и согласованные условия. Рассерженный напрасной тратой денег и времени, Мэтт решил захватить компанию с согласия руководства или без оного. Началось широко разрекламированное сражение, закончившееся победой Мэтта. Директора остались лежать на поле битвы, а Мэтт получил очередное прибыльное предприятие. Однако заодно с победой Мэтт приобрел репутацию безжалостного хищника, готового идти по трупам, чтобы добиться цели. Однако это ничуть на него не подействовало, во всяком случае, не больше, чем слава международного плейбоя, которую также приписывала ему пресса. Антиреклама и невозможность иметь личную жизнь, скрытую от назойливых глаз, стали ценой успеха, и Мэтт принял это с тем же философским безразличием, какое чувствовал к назойливому лицемерию общества и предательству конкурентов по бизнесу. Появились неизменные спутники блестящего успеха — прихлебатели и враги, и общение с ними сделало его чрезвычайно циничным и настороженным, приходилось платить и эту цену.

 Но волновало его серьезно совсем другое — никакие достижения, никакие победы больше не доставляли ему особенной радости. Тот подъем духа, который он испытывал когда-то при очередном завоевании, давно уже покинул его, возможно, потому, что теперь все давалось гораздо легче, чем раньше. Слишком немногие осмеливались бросать ему вызов, по крайней мере пока, речь не зашла о «Хаскелл электронике». Только решение захватить компанию принесло с собой нечто вроде прежнего опьянения битвой и возбужденного предвкушения схватки. «Хаскелл» поистине требовала огромного напряжения сил и воли: корпорация нуждалась в полнейшей реконструкции. Слишком многочисленное руководство, чересчур устаревшее оборудование, отставшая от жизни политика маркетинга — все это придется изменить, прежде чем производственный потенциал будет реализован, а настоящая прибыль получена. Мэтту не терпелось отправиться в Чикаго и приняться за дело. Раньше, когда он захватывал очередное предприятие, обязательно посылал шесть человек, прозванных журналом «Бизнес уик» «командой захвата», чтобы определить обстановку и выдать рекомендации. Они уже пробыли в «Хаскелл» две недели и работали в шестидесятиэтажном здании главной конторы, ожидая, когда Мэтт присоединится к ним.

 Поскольку Мэтт намеревался наезжать время от времени в Чикаго, то купил там пентхаус. Все было готово, оставалось лишь приехать и начать работу.

 Прошлой ночью он вернулся из Греции, где вел переговоры о приобретении торгового флота, занявшие пять долгих, мучительных, бесконечных недель вместо запланированных двух. Теперь его задерживало лишь проклятое интервью.

 Мысленно проклиная назойливую журналистку, Мэтт направился к дому. Вертолет на восточном газоне уже дожидался, чтобы доставить его в аэропорт, где недавно купленный «Лир» был готов к отлету в Чикаго.

 Пилот вертолета махнул Мэтту, поднял вверх большие пальцы рук, показывая, что пора лететь, и встревоженно оглядывая стену тумана, быстро смыкавшуюся вокруг дома. Мэтт понял, что пилоту тоже не терпится подняться в воздух.

 Мэтт пересек вымощенную камнем террасу и вошел в дом через высокую стеклянную дверь, ведущую в кабинет. Он уже потянулся к трубке, намереваясь позвонить в Лос-Анджелес, когда противоположная дверь вдруг приоткрылась:

 — Эй, Мэтт…

 Джо О'Хара просунул голову в щель. Хриплый голос с простонародным выговором и неряшливая внешность служили разительным контрастом сверкающему величию кабинета с мраморными полами, толстым кремовым ковром и письменным столом со стеклянной крышкой. Официально Джо считался водителем Мэтта, на деле же был его телохранителем и гораздо лучше подходил именно для этой роли, поскольку, сидя за рулем машины, вел себя так, словно участвовал в скачках на гран-при.

 — Когда отправляемся в Чикаго? — требовательно спросил О'Хара.

 — Как только я покончу с этим проклятым интервью.

 — О'кей, я позвонил и заказал лимузин в аэропорт. Но пришел к тебе не за этим.

 Подойдя к окну, он раздвинул занавеси и жестом пригласил Мэтта присоединиться к нему. Тот молча повиновался, и Джо показал на широкую, изящно изгибающуюся подъездную аллею, вьющуюся между кипарисами до самого крыльца дома. Обветренное лицо смягчилось, а голос стал низким, почти чувственным:

 — Взгляни на эту стройную красотку вон там! Всякий другой подумал бы, что речь идет о женщине. Всякий, кроме Мэтта. После смерти жены единственной любовью О'Хары стали машины.

 — Принадлежит одному из операторов, которые явились сюда с этой бабой, Уолтере.

 Красотка оказалась красным «кадиллаком»с откидным верхом 1959 года выпуска.

 — Посмотри на эти шары! — продолжал О'Хара, имея в виду фары «кадиллака», но при этом выглядел изнывающим от похоти тинейджером, любующимся центральным разворотом «Плейбоя». — Вот это формы, Мэтт! Так и хочется погладить, верно?

 Он подтолкнул молчаливого компаньона локтем:

 — Видел когда-нибудь красивее?

 Мэтта спасло появление сценаристки, вежливо объяснившей, что все готово и съемочная бригада ждет в гостиной. Интервью, катившееся по проторенной дорожке, продолжалось почти час, когда дверь внезапно открылась и в комнату вошла женщина; идеально красивое лицо освещала чарующая улыбка:

 — Мэтт, дорогой, ты вернулся! Я.

 Присутствующие замерли. Сотрудники канала Эй-би-си молча таращились на незваную гостью, Барбара забыла об очередном вопросе. Мерил Сондерс уверенно шагнула вперед. Прозрачный красный пеньюар выглядел так соблазнительно, что заставил бы смутиться самого завзятого бабника.

 Но команда из Эй-би-си уставилась не на тело, а на лицо Мерил, лицо, украшавшее теле — и киноэкраны всего мира, лицо, чья девическая прелесть и чистосердечные религиозные верования сделали ее идолом всей Америки Подростки любили ее за хорошенькое личико и молодость, родители — за то, что она подавала прекрасный пример их детям, а продюсеры — за несомненный талант и огромные прибыли, которые приносил каждый ее фильм. И не важно, что в двадцать три года Мерил обладала ненасытными сексуальными аппетитами: сейчас ее появление было встречено потрясенным молчанием, и даже Мэтт чувствовал себя так, словно совратил Алису в Стране Чудес.

 Но Мерил, как настоящая профессионалка, опытная актриса, не растерявшись, вежливо улыбнулась безмолвствующим телевизионщикам, мило извинилась перед Мэттом за несвоевременное появление, повернулась и вышла со скромным достоинством первоклассницы в передничке, ученицы монастырской школы, что делало честь ее актерским способностям, поскольку почти несуществующие алые трусики открывали ягодицы упругой попки, ясно видимой через пылающий шелк прозрачного пеньюара, драпирующего гибкое тело.

 На лице Барбары Уолтере словно в зеркале отражались противоречивые эмоции, и Мэтт приготовился к неизбежному граду нескромных, назойливых вопросов, касающихся Мерил, жалея только, что ее тщательно, с таким трудом создаваемый имидж теперь наверняка будет уничтожен. Но миссис Уолтере спросила только, часто ли гостит Мерил Сондерс у мистера Фаррела. Мэтт ответил, что она любит жить в его доме в отсутствие хозяина, а это бывает нередко.

 К его удивлению, журналистка, казалось, приняла столь уклончивый ответ и вернулась к теме, которую обсуждала перед появлением Мерил. Слегка наклонившись вперед, она продолжала:

 — Каково ваше мнение относительно насильственного поглощения одних компаний другими?

 — Думаю, эта тенденция лишь возрастет, пока не будут выработаны соответствующие законы и постановления.

 — А «Интеркорп» по-прежнему планирует поглощать все новые компании?

 Вопрос коварный, но вовсе не столь уж неожиданный, и Мэтт ловко обошел его:

 — «Интеркорп» всегда заинтересована в приобретении новых компаний, чтобы содействовать их и нашему росту.

 — А если руководство компании не желает этого?

 — Это риск, на который всем нам приходится идти, даже «Интеркорпу», — вежливо улыбнулся Мэтт.

 — Но для того чтобы захватить такой гигант, как «Интеркорп», потребуется другой, отнюдь не меньший. Кто-нибудь застрахован от насильственного слияния с вами: друзья, приятели и так далее? То есть, — пошутила она, — не может так случиться, что Эй-би-си окажется очередной добычей «Интеркорпа»?

 — Объект попытки захвата называется целью, — сухо пояснил он, — не добычей. Однако, чтобы успокоить вас, могу заверить: пока «Интеркорп» нацелилась вовсе не на Эй-би-си.

 Барбара рассмеялась и тут же улыбнулась Мэтту привычной профессиональной улыбкой представителя прессы:

 — Не можем ли мы теперь поговорить о вашей личной жизни?

 Тщательно скрывая раздражение за бесстрастной маской, он, в свою очередь, осведомился:

 — Никак нельзя помешать вам? Еще шире растянув губы в улыбке, Барбара покачала головой и начала:

 — За последние несколько лет у вас было несколько страстных романов с кинозвездами, и даже с самой Марией Кальварес, наследницей судоходной компании. Существовали ли эти широко разрекламированные романы на самом деле или просто придуманы репортерами?

 — Да, — коротко и невразумительно ответил Мэтт. Барбара Уолтере весело рассмеялась, оценив его уловку, но тут же стала серьезной:

 — Как насчет вашей женитьбы? Можем мы поговорить об этом?

 Мэтт был застигнут врасплох настолько, что на мгновение лишился дара речи.

 — Простите? — выдавил он наконец, не в силах поверить, что правильно расслышал журналистку. Не желая поверить этому. Никто, ни один человек не смог раскрыть его тайну, узнать о той короткой, несчастливой женитьбе на Мередит Бенкрофт одиннадцать лет назад.

 — Вы никогда не были женаты, — пояснила Барбара. — И я хотела бы знать, не собираетесь ли вы вступить в брак в ближайшее время.

 Мэтт, немного успокоившись, невразумительно ответил:

 — На свете все бывает.