• Современная серия, #8

Глава 2

 Поток прибывающих гостей сузился до тонкой струйки, когда очередная машина медленно приблизилась к воротам. Чилдресс отставил крышку от термоса, в которую только что налил кофе, и взял бинокль. Макнил потянулся к блокноту и принялся записывать передаваемую напарником информацию.

 – Винтажный «роллс», возможно, 50-х годов, темно-бордовый, в идеальном состоянии. За рулем водитель. На заднем сиденье пассажирка. Господи, что за красота!

 – «Роллс» или пассажирка? – уточнил Макнил.

 – «Роллс», – смешливо фыркнул Чилдресс. – Пассажирке на вид лет девяносто. Лицо морщинистое, как сушеная слива, а какую гримасу она скорчила! Просто страх! Вероятно, из-за того, что говорит охранник водителю, которому, судя по виду, тоже под девяносто. Полагаю, старой леди не нравится парковать «роллс» на улице.

 Тут Чилдресс ошибся. Недовольством тут и не пахло. Сестра Сесила, Оливия Хиберт, была вне себя от бешенства.

 – Ну что за чванливый тиран! – пожаловалась она водителю, когда тот остановился за рядом «рейнджроверов». – Взгляните на подъездную дорожку, Грейнджер. Вы видите там снег?

 – Нет, мадам.

 – Сесил сбивает гостей в отары, как овец, только чтобы показать свою власть!

 – Похоже, вы правы, мадам, – голосом, дрожащим от возраста и негодования, согласился водитель, служивший у нее сорок лет.

 Довольная тем, что Грейнджер понял и согласился, Оливия Хиберт в бессильной ярости откинулась на спинку мягкого кожаного сиденья. Как все, кто знал ее брата, Оливия была слишком хорошо знакома с внезапными и не слишком приятными причудами Сесила, причудами, которые тот время от времени изобретал по единственной причине – навязать свою волю людям, считавшимся ему ровней, и этим еще и еще раз доказать, что он по-прежнему выше их всех.

 – Поверить не могу, что люди все еще мирятся с наглым поведением восьмидесятилетнего сноба, – горько вздохнула она. – Просто удивительно, как это они не повернутся и не уедут домой, увидев, что дорожка совершенно чиста!

 Говоря это, Оливия немного кривила душой, поскольку прекрасно сознавала, почему гости Сесила готовы мириться с сегодняшними бессмысленными неудобствами. Во-первых, Сесил широко занимался благотворительностью, на которую тратил десятки миллионов долларов. И, во-вторых, они собрались не столько, чтобы отпраздновать вместе с ним его восьмидесятилетие, сколько пережить событие, омраченное исчезновением любимого внука – тридцатишестилетнего Уильяма.

 – В довершение всего сегодня вечером он еще и беззастенчиво использует людское сочувствие. Вот чем он занимается, – прошипела Оливия, когда «ролле» остановился перед домом, где запоздавшие гости все еще выходили из «рейнджроверов».

 Грейнджер не ответил, экономя силы для утомительного путешествия вокруг машины к задней дверце, которую полагалось распахнуть для пассажирки. Сгорбленные под тяжестью лет плечи бедняги, искореженные артритом позвоночник и колени вызывали искреннюю жалость. Тонкие прядки серебряных волос выбивались из-под черного водительского кепи, а тощая фигурка буквально утопала в черном пальто, ставшем за последнее время слишком просторным для старичка.

 С усилием открыв дверцу, он протянул изуродованную ревматизмом руку, чтобы помочь даме выйти. Оливия вложила в нее затянутые в перчатку пальцы.

 – Пожалуй, нужно отдать ваше пальто в переделку, – заметила она, потянувшись к своей трости. – Это для вас немного велико.

 – Мне очень жаль, мадам.

 Сжимая трость правой рукой, и вцепившись левой в рукав его пальто, Оливия позволила старику медленно вести ее к двери, где в освещенном проеме уже ждал дворецкий Сесила.

 – И попытайтесь больше есть, Грейнджер. Одежда в наше время обходится не меньше, чем когда-то новая машина.

 – Да, мадам.

 Старики с трудом одолели три каменные ступени крыльца, и Грейнджер, слегка задыхаясь, спросил:

 – Как вы дадите мне знать, когда пожелаете уехать?

 Оливия мигом остановилась, словно оцепенев, и свирепо уставилась на него.

 – Даже не думайте двинуться с места! – предупредила она. – Мы, по крайней мере, не собираемся потакать капризам мелочного тирана! Припаркуйтесь вон там, под крытыми въездными воротами!

 Услышав это, дворецкий протянул руку, чтобы помочь ей снять пальто, и преспокойно попытался отменить приказ.

 – Ваша машина должна ждать за воротами, а не в каком-то другом месте, – дерзко сообщил он, когда Грейнджер повернулся и принялся с трудом спускаться вниз. – Пожалуйста, велите вашему водителю...

 – И не подумаю! – оборвала она и, почти швырнув ему трость, сама сняла пальто.

 Дворецкий чуть поежился под ее уничтожающим взглядом.

 – Грейнджер!

 Грейнджер, застрявший на второй ступеньке, обернулся и уставился на хозяйку, вопросительно подняв белоснежные брови.

 – Повторяю, встаньте под крытыми воротами, и если кто-то посмеет приблизиться к вам, разрешаю сбить его машиной, – отчеканила она и, явно довольная собой, удостоила дворецкого ледяной улыбки. – Кстати, там стоит черный иностранный спортивный автомобиль. Кому он принадлежит?

 – Мистеру Митчелу Уайатту, – пояснил дворецкий.

 – Я так и знала, – злорадно процедила Оливия, сунув пальто дворецкому и одновременно выхватывая у него трость. – Вижу, он тоже не желает подчиняться капризам старого тирана.

 Гордо тряхнув головой, она тяжело оперлась о трость и побрела по неровному, выложенному сланцевыми плитами фойе на звуки голосов, несущихся из гостиной.

 – Мистер Сесил велел вам подождать его в кабинете, – бросил ей в спину дворецкий.

 Но, несмотря на внешнюю браваду, Оливии не слишком хотелось оказаться с глазу на глаз со своим грозным братцем. Он обладал поистине дьявольской способностью предвидеть любые попытки сопротивления еще до того, как и в какой форме оно было оказано. Поэтому, вместо того чтобы прямо направиться в кабинет, она свернула налево, к гостиной. Остановившись под арочным входом, она вытянула шею, пытаясь отыскать взглядом союзника: на редкость высокого темноволосого мужчину, который вопреки приказу Сесила тоже припарковал машину в неположенном месте.

 В гостиной было полно людей, но Митчела не оказалось ни там, ни в столовой, где гости толпились у ломившихся под тяжестью блюд столов. Она уже собиралась вернуться в гостиную, как Сесил, погруженный в беседу с каким-то человеком, случайно поднял глаза, заметил сестру и воззрился на нее холодным, оценивающим взглядом давнего противника, после чего коротким кивком в сторону кабинета приказал немедленно идти туда. Оливия вызывающе вздернула подбородок, но подчинилась.

 Кабинет Сесила был расположен по другой стороне коридора, в глубине дома, за парадной лестницей. Обычно во время нашествия гостей массивные, обшитые панелями двери были плотно закрыты, ограждая кабинет хозяина от любопытных, но сегодня створки были чуть приоткрыты, и оттуда тянулась тонкая полоска желтого света. Сжав ручку двери, Оливия приостановилась передохнуть, расправила уставшие плечи, подняла голову... и оцепенела в изумлении при виде открывшейся ей сцены.

 Митчел обнимал жену Уильяма, а голова Кэролайн покоилась на его груди. С руки свисал кружевной носовой платочек.

 – Не знаю, сколько еще я смогу продержаться, – всхлипнула она, поднимая лицо. – У меня больше нет сил.

 – У нас нет выхода, – спокойно, но с участливыми нотками в голосе ответил он.

 Потрясение мгновенно уступило место сочувственному пониманию. Оливия тяжело вздохнула. Бедняжка Кэролайн совсем исхудала и бледна как полотно. Вполне естественно, что ей приходится искать утешение у кого-то из членов семьи, но ее развратник папаша проводит очередной медовый месяц где-то в Европе с пятой женой, а от Сесила ничего не дождешься, кроме сухих наставлений о необходимости быть сильной в тяжкие времена. Четырнадцатилетний сын Кэролайн сам нуждался в материнской поддержке, и Кэролайн изображала при нем храбрую, несгибаемую мать семейства, но самой ей не на кого было опереться... если не считать Митчела.

 Привычная благодарность охватила Оливию при мысли о том, что Митчел попал в лоно семьи в тот самый момент, когда от него больше всего требовалось помочь Кэролайн и деду перенести скорбь от утраты мужа и внука. К сожалению, Оливию не покидало ощущение, что будь у Митчела выбор, он не помог бы Сесилу выбраться из горящего дома. Очевидно, у него не было ни малейшего желания поддерживать отношения с родными и их друзьями, и, хуже всего, Оливия была вполне уверена, что он намеревается очень скоро покинуть Чикаго, не предупредив никого, кроме разве Кэролайн.

 И Оливия прекрасно его понимала. Уайатты избавились от младенца как от омерзительного комка грязи, случайно запятнавшего их идеальное, безупречно чистое существование. Сама она почти ничего не знала о судьбе нежеланного ребенка Эдварда и ничего не сделала, чтобы ее изменить. Поэтому и воспринимала презрительное отношение Митчела к ней как нечто должное. Но не могла смириться е мыслью о том, что он вот-вот покинет Чикаго. Уж очень она хотела, чтобы он, прежде всего, узнал ее получше и понял, что ей можно довериться. И страстно мечтала, чтобы он перед отъездом назвал ее «тетя Оливия». Хотя бы только раз. И больше ей ничего не нужно. Но было и еще одно. То, чего Оливия желала гораздо больше. То, что она должна получить от него, пока еще не поздно: прощение за многолетнее равнодушие.

 Однако в этот момент ее больше всего тревожило, что Сесил может оказаться за ее спиной, распахнуть двери в кабинет и совершенно неверно истолковать увиденную сцену.

 Поэтому, вместо того чтобы ворваться в кабинет, отчего Кэролайн наверняка почувствует себя виноватой, а Митчел будет вынужден давать ненужные объяснения, Оливия решила предупредить о своем появлении: громко стукнула в дверь тростью и одновременно принялась возиться с ручкой, после чего для пущего эффекта вытянула трость перед собой, как слепая, и медленно вплыла в кабинет, ощупывая дубовый пол и внимательно присматриваясь к паркету, словно боялась упасть.

 – Вам нужно больше света? – осведомился Митчел.

 Оливия, словно удивленная его присутствием, вскинула голову, но, если честно сказать, ее неприятно уколола ирония в голосе Митчела. Он, как минутой раньше, стоял перед камином, но Кэролайн успела опуститься в ближайшее кресло. Сердце Оливии сжалось при виде темных кругов под ее прекрасными зеленовато-карими глазами.

 – Бедное мое дитя, – прошептала она, кладя руку на золотистые волосы невестки.

 Кэролайн чуть откинула голову и прижалась щекой к ее ладони.

 – Тетя Оливия, – снова всхлипнула она.

 Оливия хотела остаться рядом с ней, но увидела, как Митчел, отступив от камина, лениво изучает висевшие на стенах портреты. Эта большая комната была настоящим святилищем Уайаттов, где находились портреты и фотографии предков всех размеров, от громадных до совсем скромных. На памяти Оливии Митчел впервые проявил хоть какой-то интерес к Уайаттам: по крайней мере ей хотелось так думать.

 – Это твой прадед, – объяснила она, показывая на портрет над камином. – Видишь сходство?

 – С кем? – издевательски поинтересовался он.

 – С собой, – упрямо стояла на своем Оливия, но он бросил на нее холодный предостерегающий взгляд, до невероятности походивший нате холодные предостерегающие взгляды, которыми славился его прадед, после чего сунул руку в карман брюки отошел.

 Оливия вняла предупреждению, но продолжала искоса наблюдать за ним, надеясь на очередную возможность растопить ледяной панцирь, если Митчел выкажет хоть малейший интерес к другому портрету.

 Сесил неизменно заставлял себя ждать: по его мнению, это доказывало его превосходство над окружающими. Обычно, если среди окружающих оказывалась Оливия, это невероятно ее раздражало, но сейчас она надеялась, что ожидание продлится не меньше часа.

 Митчел остановился перед другим портретом, и Оливия поспешила присоединиться к нему, но тут же изумленно ахнула. Он рассматривал изображение девушки, скромно сидевшей на садовых качелях: в длинные волосы вплетены розовые бутоны, почти такие же, как вышитые шелком на юбке белого платья.

 Митчел косо глянул на Оливию.

 – Вы? – коротко спросил он.

 – Господи Боже! Как вы угадали? В то время мне едва исполнилось пятнадцать!

 Вместо ответа он кивнул в сторону другого портрета:

 – И это тоже вы?

 – Да. Тут мне двадцать, и я только что обручилась с мистером Хибертом. Вот он, на соседнем портрете. Нас нарисовали в один день.

 – Что-то вы вовсе не выглядите такой счастливой, как полагалось бы в такую минуту.

 – Так и было, – призналась Оливия, забывая, что это она хотела вызвать Митчела на откровенность, а не наоборот. – Я считала, что он... и его семья... немного занудны.

 Митчел впервые открыто улыбнулся.

 – А почему вы так считали? – допытывался он, словно забыв о присутствии Кэролайн.

 – Теперь... теперь все кажется ужасно глупым, но один из его предков подписал Декларацию независимости, а другой был генералом во время Гражданской войны, и его семейка слишком много из себя строила... ну знаете, прямо так и пыжились от гордости и вечно хвастались своими заслугами.

 – Возмутительное поведение, – с деланной серьезностью согласился он.

 Оливия, в полном восторге от этой перепалки, решилась на большее:

 – Вот именно. Можно подумать, они явились в Америку на «Мэйфлауэре»!

 Корабль, на котором прибыли в Америку первые поселенцы.

 – Уверен, что они пытались, – пошутил Митчел, – но корабль был слишком маленьким, и им, скорее всего не удалось достать билеты.

 – Что же, вероятно, потому, – призналась Оливия, наклонившись поближе, – что на борту уже были мы!

 Митчел рассмеялся, и Оливия, окончательно потеряв голову, выпалила свои затаенные мысли:

 – Мужчины в роду Уайаттов, все до одного, красавцы, но в мое время мы назвали бы вас хрустальной мечтой, молодой человек.

 Лицо Митчела окаменело в тот момент, когда она обмолвилась о его принадлежности к роду Уайаттов, но Оливия так отчаянно хотела набрать потерянные очки, что указала на единственную черту, которой не обладали его предки:

 – Правда, у них карие глаза, зато у тебя – синие.

 – Непонятно, как это произошло, – скучающе протянул он.

 – Твоя ма...

 Оливия было осеклась, но тут же передумала и решила, что он имеет право знать. Может, даже хочет знать.

 – Я помню, что у твоей матери были прелестные синие глаза. Никогда не видела такого оттенка, как у нее, ни до, ни после.

 Она ожидала расспросов, но вместо этого он сложил руки на груди и с ледяным нетерпением уставился на нее. Похоже, ему действительно все равно! Оливия поспешно отвела глаза и показала на маленький портрет, висевший как раз под изображением Джорджа Хиберта.

 – Что ты думаешь о нем? – спросила она, стараясь привлечь внимание внучатого племянника к солидному джентльмену в крахмальной рубашке и галстуке в розовую, голубую и желтую полоску.

 – Думаю, что у него омерзительно дурной вкус, по крайней мере в отношении галстуков, – резко ответил Митчел и отвернулся.

 Оливия повернулась к Кэролайн, которая медленно покачала головой, словно подтверждая очевидное: тетка сделала одну ошибку упомянув о матери, и вторую – пытаясь заставить Митчела признать родство с оригиналами портретов.

 Поэтому Оливия молча наблюдала, как он переходит от одного портрета к другому высокий, широкоплечий мужчина, как две капли воды похожий на своих предков. Гордость заставляла Митчела отрицать и сходство, и наследие, но Оливия молча дивилась бесплодности его усилий. Его предки, все до одного, были такими же высокими, с такой же гордой осанкой» острым умом... и изменчивым темпераментом. В точности как у него.

 Она вспомнила о язвительном замечании в адрес своего свекра, действительно имевшего несчастье выбирать на редкость безвкусные галстуки, посмотрела на профиль Митчела и слегка повеселела. От носков сверкающих черных итальянских мокасин до сшитого на заказ костюма цвета маренго, белоснежной сорочки и безупречной укладки густых темных волос Митчел, как все мужчины Уайаттов, был прекрасно ухоженным воплощением хорошего, но консервативного вкуса.

 Однако она успела обнаружить три особенности, несомненно, отличавшие его от предков: сдержанное чувство юмора, вкрадчивое светское обаяние и неотразимая улыбка. Сочетание было поистине смертоносным, то есть убийственным, до того, что даже у старухи вроде нее немного закружилась голова. Мужчины в семье Уайаттов были властными и энергичными, но обычно почти не обладали чувством юмора, не говоря уже о каком-то обаянии. Если их стиль – Хамфри Богарт, то Митчел был Кэри Грантом, с квадратной челюстью и ледяными синими глазами.

 – Это не займет много времени, – резко бросил Сесил, врываясь в кабинет.

 Оливия едва заметно поморщилась, наблюдая, как брат идет к письменному столу. До чего же неприятно, что, хотя брат на два года старше, артрит не согнул его позвоночника.

 – Садитесь, – велел он.

 Митчел подошел к Оливии и выдвинул для нее кресло, а сам шагнул к углу стола, сунул руки в карманы и поднял брови.

 – Я сказал, садись! – рявкнул Сесил.

 Легкая саркастическая усмешка тронула губы Митчела. Оглядевшись, он остался на месте.

 – Кого ты ищешь? – спросил Сесил.

 – Вашу собаку.

 Оливия внутренне сжалась, а Кэролайн затаила дыхание. Сесил долго, пристально смотрел на него с неприязнью и, кажется, с уважением.

 – Как пожелаешь, – процедил он, переводя взгляд на Оливию и Кэролайн. – Я хотел, чтобы вы двое тоже присутствовали, поскольку чувствовал себя обязанным перед Митчелом сказать это при всех и потому что, как рассудила судьба, мы единственные взрослые, оставшиеся в этой семье.

 Взгляд его снова остановился на Митчеле.

 – Много лет назад гордость и гнев подтолкнули меня на величайшую несправедливость, и я намереваюсь признать это сейчас, перед твоей теткой и невесткой. Мой гнев не имел ничего общего с тобой и был направлен на твоего отца и женщину, ставшую твоей матерью. Мой сын Эдвард был настоящим бабником, и это меня бесило. Когда его молодая жена умирала от рака, он ухитрился сделать ребенка другой женщине, твоей матери, и за это я так и не смог его простить. Как и не мог простить твоей матери полное отсутствие моральных принципов. Она связалась с моим распутным сыном, хорошо зная, в каком состоянии находится его жена, но при этом забыла об элементарной порядочности. Она так и не поняла, как оскорбляет его первую жену, настаивая, чтобы он женился на ней всего через полгода после ее смерти. Мало того, позволила себе забеременеть и родить ребенка только с той целью, чтобы подцепить выгодного мужа и войти в нашу семью.

 Сесил замолчал. Оливия встревоженно изучала лицо Митчела, гадая, что он думает, услышав уродливую правду о родителях. Но вид у него был по-прежнему отсутствующий, словно ему рассказывали не слишком приятную историю о не слишком хороших знакомых. Не заметь Оливия слегка сведенных бровей, посчитала бы, что ему попросту скучно.

 Безразличный к столь тонким нюансам, Сесил продолжал:

 – Могу я быть до конца откровенным?

 – Ради Бога, сколько угодно, – отозвался Митчел с издевательской учтивостью.

 – Я был крайне возмущен, нет, взбешен поведением твоих родителей, но когда твоя мать наняла пройдоху – адвоката, чтобы вытянуть у меня деньги и заставить воспитывать своего незаконного ребенка как истинного Уайатта, мое отвращение переросло в ненависть, и я был готов сделать все, что в моих силах, лишь бы ей ничего не досталось. Все, что угодно. Можешь ты понять мои чувства?

 – Прекрасно.

 – Если бы твоя мать просто хотела денег, чтобы воспитывать сына и жить прилично, я мог бы ей посочувствовать, – добавил Сесил, и Оливия впервые увидела нечто вроде удивления, промелькнувшего на замкнутом лице Митчела. – Но в ней не было ни крошки материнского чувства. Главным для нее были деньги и возможность находиться среди богатых людей. И она считала, что для ребенка этого тоже будет достаточно.

 Сесил встал. Оливия заметила, что для этого ему пришлось опереться обеими руками о столешницу, словно он был куда слабее, чем хотел показать.

 – Ты был отпрыском безвольного непорядочного человека и хитрой, алчной маленькой потаскушки. Мне и в голову не приходило, что из тебя могло получиться что-то хорошее, но, как выяснилось, я ошибался. Кровь Уайаттов дала себя знать. Я любил твоего брата Уильяма, и он был хорошим мужем и отцом, но слишком мягкосердечным человеком. Кроме того, он, как и Эдвард, был полностью лишен честолюбия. Ты же, Митчел, унаследовал лучшие черты своих предков. Я выбросил тебя в этот мир, не дав ничего, кроме образования и возможности завести нужные связи. Ты же всего за десять лет создал впечатляющую финансовую империю, унаследовав способности от Уайаттов. Пусть ты не рос в нашей семье, зато ты один из нас, – договорил Сесил, выжидающе поглядывая на Митчела.

 Но тот, вместо того чтобы радоваться, явно развлекался.

 – Должен ли я считать это комплиментом?

 Брови Сесила сошлись вместе, но губы тут же приподнялись в довольной улыбке.

 – Разумеется, нет. Ты Уайатт, а Уайатты не ищут и не нуждаются в одобрении окружающих. – И, словно осознав, что он ничуть не смягчил внука, Сесил сменил тактику: – И поскольку ты – Уайатт, должен понимать, как трудно признать, что гордость и гнев много лет назад подтолкнули меня к роковой ошибке – ошибке, за которую ты платил всю жизнь. Я не жду прощения, потому что Уайатты не требуют простых извинений за то, что простить нельзя, а мне уже восемьдесят лет, так что для покаяния осталось немного. Я тоже Уайатт, так что не могу просить прощения. Я могу просить только этого. – Старик вытянул трясущуюся руку: – Ты можешь пожать ее?

 Оливия была тронута почти до слез, а мягкая нижняя губка Кэролайн подрагивала в ободряющей улыбке, но Митчел проигнорировал жест деда.

 – Нет, пока не пойму, о чем мы сговариваемся.

 – Сегодня мой восьмидесятый день рождения, – устало бросил Сесил, убирая руку. – Я отвечаю за Оливию, Кэролайн и молодого Билли. Но когда уйду, за ними будет некому присмотреть. Я знаю, что Оливия неравнодушна к тебе и, вне всякого сомнения, считает союзником, поскольку вы оба проигнорировали мое требование припарковать машины на улице.

 Митчел бросил удивленный взгляд на Оливию, и она вроде бы различила, как весело блеснули его глаза, прежде чем он вновь повернулся к Сесилу.

 – Я знаю также, что Уильям с первой встречи ощутил родственную связь с тобой, а наш Уильям прекрасно разбирался в людях. Кэролайн и юный Билли говорят, что со времени исчезновения Уильяма ты проводишь с ними много времени и, полагаю, сумел заслужить их расположение.

 Сесил помолчал, но Митчел ничем не подтвердил и не опроверг его слова, так что он снова протянул руку и очертя голову бросился вперед:

 – Нравится тебе или нет, но ты мой внук. Мне, и особенно им, необходимо знать, готов ли ты принять эту роль и будешь ли заботиться о них, когда меня не станет. Итак, пожмем друг другу руки в знак согласия?

 Оливии оставалось только удивляться, до чего же умно Сесил изложил свою просьбу. Значит, он делает это ради нее и Кэролайн?

 Она страшно обрадовалась, когда Митчел, секунду поколебавшись, обменялся рукопожатием с дедом.

 – Значит, это улажено, – буркнул Сесил, сбрасывая мантию беспомощной слабости, как плохо сидящий пиджак. – Оливия, Кэролайн, ведите Митчела в гостиную и постарайтесь, чтобы он встретился со всеми нужными людьми.

 – Ты не собираешься сделать что-то вроде объявления насчет того, кто он и где был все это время?

 – Разумеется, нет! Официальное объявление даст повод к дополнительным вопросам, на которые у меня нет ни малейшего желания отвечать. Я уже упомянул кое-кому, что Митчел был достаточно добр, чтобы на время оставить свой бизнес в Европе и провести несколько недель с нами. Ведите себя так, словно все давно знают, кто он. Собственно говоря, многие успели с ним познакомиться раньше.

 Вполне удовлетворенный исходом дела, Сесил шагнул к двери.

 – И каким образом, спрашивается, я должна это сделать? – осведомилась Оливия.

 Сесил раздраженно обернулся:

 – Подходишь к очередной компании и говоришь: «Надеюсь, вы все знакомы с Митчелом?» А когда кто-то говорит, что незнаком, изображай удивление. Остаток вечера они проведут, гадая, как и когда успели оскорбить меня настолько, чтобы оказаться вне круга избранных.

 Он снова пошел к двери, обернулся, и губы его тронула коварная ухмылка.

 – А еще лучше, подведи Митчела к кому-нибудь и начинай в таком роде: «Митчел, ты, конечно, помнишь такого-то и такого-то?» Они, разумеется, впервые его видят, но будут еще больше шокированы, если он признается, что никогда с ними не встречался. Это позволит Митчелу оказаться в более выгодном положении. – С этими словами он наконец ушел.

 Оливия украдкой глянула на Митчела, чтобы понять его реакцию, но тот пристально смотрел в спину деда, поэтому она сказала:

 – У Сесила за пазухой полно таких утонченных, но ловких трюков.

 – Сам Сесил полон...

 Но, бросив взгляд на перепуганное лицо Оливии, Митчел осекся и прикусил губу. К счастью, Кэролайн вовремя вмешалась, пригасив остроту момента:

 – Видите ли, я сегодня не в настроении вести светские беседы или отвечать на вопросы насчет Уильяма, тем более что ответов у меня нет. Я бы предпочла подождать здесь.

 – Я провожу вас домой, – поспешно предложил Митчел, но она улыбнулась и покачала головой:

 – Сесил прав. Лучше представить вас сегодня всем присутствующим, тем более что большинство приятелей Сесила уже здесь.

 – Помилуйте, я ведь не дебютантка, – сардонически хмыкнул он.

 – Никто не примет вас за дебютантку, – сухо возразила Кэролайн, – но многие женщины будут рассматривать вас как божественно темную и соблазнительную конфетку.

 Он шагнул к ней и попытался поднять на ноги.

 – В другой раз.

 Кэролайн только сильнее вжалась в кресло и отчаянно замотала головой:

 – Это самое подходящее время и самый лучший способ. Идите с Оливией.

 Но Митчел не трогался с места.

 – Пожалуйста, сделайте это ради меня, – настаивала она. – После сегодняшнего вечера Билли повсюду может появляться с вами, иначе люди посчитают, что я уже успела заменить Уильяма новым бойфрендом.

 – Пятнадцать минут, – нетерпеливо согласился Митчел, подавая руку Оливии.

 Та молча взяла ее.