• Романтическая серия, #3

Глава 7

 — Вам ни на йоту не станет лучше, если вы вытопчете тропинку на ковре, — сказала ей Берта. — Нам еще придется выйти на ковер, когда мисс Трокмортон — Джонс узнает о том, что произошло.

 — Она ничего не узнает, — сказала Элизабет, но в голосе ее прозвучал скорее вызов, чем убежденность. Она снова упала в кресло, нервно теребя юбку своего ярко-зеленого дорожного костюма. Ее шляпка с перчатками лежали на кровати, рядом с которой стояли уложенные чемоданы. Элизабет и Берта ждали Роберта. Несмотря на напряженное ожидание, обе подпрыгнули от неожиданности, когда раздался стук в дверь. Однако за дверью оказался лакей с запиской для Элизабет.

 Она развернула ее непослушными пальцами, молясь, чтобы там не было написано, что посыльный не смог разыскать Роберта в Лондоне. «Приходите в оранжерею — мне необходимо с вами поговорить». В полном недоумении Элизабет смотрела на корявые, поспешно нацарапанные слова, которые с трудом можно было разобрать. Лакей уже начал спускаться по лестнице, когда Элизабет окликнула его,

 — Кто дал вам эту записку?

 — Мисс Валери, миледи.

 Вслед за испытанным облегчением, что это не от Яна, ей сжало сердце ужасное подозрение: вдруг Валери каким-то образом разузнала, чем она занималась сегодня днем.

 — Валери хочет, чтобы я прямо сейчас встретилась с ней в оранжерее, — объяснила она Берте.

 Кровь отхлынула от лица несчастной горничной.

 — Она знает о том, что между вами было? Поэтому она хочет встретиться с вами? Конечно, это не мое дело, но мне не нравится эта девица. У нее нехороший взгляд.

 Элизабет еще ни разу в жизни не сталкивалась с интригами и не подозревала, что кто-то из знакомых может ее обмануть, хотя и чувствовала, что на всем, происходящем здесь, есть отпечаток зла. Никак не отреагировав на замечание Берты относительно своей подруги, Элизабет взглянула на часы. Было около шести.

 — Роберт может появиться здесь самое раннее через час. А пока я пойду узнаю, что понадобилось от меня Валери.

 Она подошла к окну и раздвинула шторы. На террасе и в саду прогуливались гости. Больше всего на свете Элизабет боялась, что Ян увидит, как она пошла в оранжерею, и последует за ней. Вероятность такой встречи была чрезвычайно мала, но даже самую незначительную возможность этого было желательно исключить. Она вздохнула с облегчением, когда увидела на террасе его высокую фигуру. Хорошо освещенный большим фонарем, Торнтон стоял в окружении трех женщин и напропалую флиртовал. За спиной у него переминался с ноги на ногу лакей, терпеливо ожидая, когда он заметит его присутствие. Элизабет увидела, как Ян наконец обернулся, и лакей передал ему какой-то предмет, наверное, бокал шампанского, решила Элизабет.

 Еще раз взглянув на него, Элизабет с сожалением отвернулась от окна. «Ян сейчас находится на задней террасе, — подумала она, — значит, я выйду через боковую дверь». Она вышла из дома и направилась к оранжерее, стараясь держаться подальше от света фонарей.

 На пороге оранжереи Элизабет в нерешительности остановилась.

 — Валери? — оглядываясь вокруг, тихо позвала она. Сквозь стеклянную крышу сюда пробивался лишь тусклый лунный свет. Не дождавшись ответа, Элизабет вошла в помещение и стала осматриваться. Почти все пространство оранжереи заполняли горшки с цветами — правильными рядами они стояли на столах и скамеечках. Mаиболее чувствительные растения стояли на специальных подставках под столом, чтобы их не сожгли прямые солнечные лучи, бившие в стекло в дневное время. Пытаясь успокоиться, Элизабет пошла вдоль рядов, рассматривая цветы. Она отметила, что эта оранжерея больше, чем у нее в Хэвенхёрсте, и часть ее используется в качестве солярия. Здесь росли большие деревья в кадках и стояли скамьи с наброшенными на них разноцветными покрывалами.

 Элизабет продолжала двигаться по проходу и не заметила, как на пороге оранжереи возникла чья-то тень и бесшумно двинулась в ее сторону. Сцепив руки за спиной, она нагнулась понюхать гардению.

 — Элизабет? — услышала она за спиной удивленный голос Яна. Девушка круто повернулась, сердце ее застучало как сумасшедшее, руки потянулись к горлу, и колени предательски затряслись.

 — В чем дело? — спросил он.

 — Вы… вы испугали меня. Я не ожидала встретить вас здесь, — добавила она.

 — Да что вы? — в его голосе звучала издевка. — А кого же вы ожидали увидеть после той записки — принца Уэльского?

 Записки! Первой мыслью, мелькнувшей у нее в голове, когда она поняла, что записка была от него, а не от Валери, была мысль, что для человека, столь четко и грамотно излагающего свои мысли, пишет он почти как полный невежда. Элизабет обратила внимание, что он, кажется, чем-то рассержен. Ян недолго томил ее в неизвестности относительно причины своего недовольства.

 — Может быть, вы объясните мне, как это за целый день, что мы провели вместе, вы так и не вспомнили и не сообщили мне, что вы не просто мисс, а леди Элизабет?

 У нее мелькнула сумасшедшая мысль, как бы он отнесся к тому, что она не просто старшая дочь какого-нибудь мелкого дворянина или рыцаря, а графиня Хэвенхёрстская.

 — Начинайте, любовь моя. Я вас слушаю. Элизабет молча отступила на шаг назад.

 — Исходя из того, что вы не хотите разговаривать, — зарычал Торнтон, беря ее за плечи, — я, кажется, понимаю, чего вы от меня хотели.

 — Нет! — быстро вскрикнула она, отступая еще дальше. — Давайте лучше поговорим.

 Он шагнул вперед, она отступила еще.

 — В самом деле, есть столько интересных вещей, о которых можно поговорить.

 — Да? — спросил он, надвигаясь на нее.

 — Конечно! — воскликнула она, продолжая отступать. Ухватившись за первое, что пришло ей в голову, Элизабет указала на столик с гиацинтами. — Смотрите, какие красивые гиацинты!

 — Красивые, — не глядя, согласился он.

 Увидев, что он протянул руку, чтобы поймать ее, Элизабет отскочила так быстро, что его пальцы только скользнули по тонкой материи платья. Он начал наступать на нее шаг за шагом — вокруг столика с анютиными глазками, вокруг столика с лилиями, а она, отступая, тараторила как сумасшедшая:

 — Гиацинты относятся к роду Нуаэт Аиэ. Цветы, которые мы видим на этом столике, ошибочно называют Датскими гиацинтами, в то время, как Датские гиацинты относятся к роду Hyasinthus orientalis…

 — Элизабет, — неожиданно ласковым голосом оборвал он поток ее слов, — меня не интересуют цветы. — Ян снова потянулся к ней, и, не найдя другого способа избежать его объятий, она схватила горшок с гиацинтами и вложила в его протянутые руки.

 — Существует легенда относительно происхождения гиацинтов, возможно, она заинтересует вас больше, — отчаянно продолжила она, и на лице его проступило совершенно неописуемое выражение веселого недоумения и восхищения. — Легенда гласит, что гиацинт был назван так по имени прекрасного спартанского юноши Гиацинта, которому покровительствовали Аполлон и Зефир — бог западного ветра. Однажды, обучая Гиацинта метанию диска. Зефир нечаянно убил его. Говорят, что там, где на землю упала капля крови Гиацинта, вырос цветок, на каждом лепестке которого была по-гречески написана фраза, выражающая скорбь. — Голос Элизабет задрожал, когда она увидела, что Ян ставит горшок на место. — В дд — действительности в легенде имелся в виду ирис или живокость, а не современный гиацинт, однако по таинственному стечению обстоятельств именно он получил это имя.

 — Я очарован. — Его загадочные, непостижимые глаза встретились с ее взглядом.

 Она поняла, что эти слова относятся к ней, а не к ее рассказу, и, хотя мысленно приказала себе держаться от него на расстоянии, ноги отказывались ей повиноваться.

 — Совершенно очарован, — тихо проговорил Ян, и в каком-то замедленном темпе она наблюдала, как он протягивает к ней руки, обнимает за плечи и привлекает к себе.

 — Прошлой ночью вы были готовы биться с целой армией мужчин за то, что они заклеймили меня карточным шулером, а сегодня почему-то испуганы. Любимая, вы боитесь меня? Или чего-то еще?

 Его глубокий низкий баритон, и особенно ласка, прозвучавшая в его голосе, произвели на нее такое же возбуждающее действие, как и прикосновения его губ.

 — Я боюсь тех чувств, которые вы во мне пробуждаете, — слабым голосом призналась Элизабет. — Я понимаю, что это всего лишь… э-э… маленькое приключение…

 — Обманщица, — сказал Торнтон и коснулся ее губ коротким дразнящим поцелуем. У нее снова пошла кругом голова, но как только он поднял голову, она разразилась быстрой сбивчивой речью.

 — Благодарю вас, — не понимая, что говорит, забормотала она, — гг-гиацинты не единственные цветы, которые имеют свою историю. Возьмем, к примеру, лилии, которые также относятся к роду…

 Медленная обольстительная ухмылка на его лице буквально загипнотизировала ее, и, к своему ужасу, Элизабет осознала, что не может оторвать взгляда от его губ. Она не смогла унять дрожь нетерпения, когда он опустил голову, чтобы поцеловать ее. Разум кричал ей, что она сумасшедшая, но сердце оправдывало ее, говоря, что это прощание, после которого они расстанутся навсегда. Мысль о предстоящей разлуке заставила ее забыть о стыде, и она приподнялась и сама поцеловала его. То, с какой страстностью Элизабет прижалась к нему, одной рукой обняла его за шею, а другую положила ему на грудь, могло у любого мужчины создать впечатление, что либо она до беспамятства влюблена в него, либо весьма искушена в любовных делах. Элизабет — совсем юная, неопытная и наивная — действовала по наитию, не подозревая о том, что всем своим поведением убеждает его в первом предположении.

 Однако Элизабет не настолько утратила самообладание, как можно было судить по ее действиям, чтобы забыть о приезде Роберта. К несчастью, она и представить себе не могла, что Роберт может пойти сюда раньше, чем получит ее записку.

 — Пожалуйста, послушайте меня, — отчаянно прошептала Элизабет. — Сегодня приедет мой брат и заберет меня домой.

 — Я поговорю с ним. Возможно, у твоего отца будут возражения, даже если он поймет, что я в состоянии обеспечить твое будущее…

 — Мое будущее! — Она пришла в ужас, представив, какое будущее может ждать ее с этим картежником. Он пустит ее по миру, как и отец. Элизабет подумала о пустых комнатах Хэвенхёрста, о слугах, которые полагались на нее, и о своих предках, которые рассчитывали на нее не меньше. Сейчас она должна сказать ему что-нибудь — что угодно, только бы заставить его замолчать, прежде чем она окончательно утратит контроль над собой и уступит этой безумной предательской слабости, которую он насылал на нее своим взглядом. Она откинула голову и, запинаясь, произнесла, стараясь придать своему голосу как можно больше холодности и удивления: — И что же вы можете мне предложить, сэр? Можете вы предложить рубин величиной с ладонь, как обещал мне виконт Мондвэйл? Или, как лорд Сэйбери, соболя, чтобы моим плечам не было холодно, и ковры из норки, чтобы моим ногам было мягко ступать?

 — Так вот что вам нужно.

 — Конечно, — с неестественной веселостью подтвердила она, и из груди ее вырвался полусмех-полувсхлип. — А разве не этого хотят все женщины и обещают все мужчины?

 Его лицо превратилось в неподвижную маску, но глаза пронзали насквозь, будто ища ответа, словно он не мог поверить, что драгоценности могут значить для нее больше, чем чувства.

 — О, пожалуйста, отпустите меня, — вдруг всхлипнула Элизабет, упершись руками ему в грудь.

 Они были настолько увлечены разговором, что не заметили мужчину, быстро направлявшегося к ним по проходу.

 — Ты, несчастный подонок! — прогремел голос Роберта. — Ты слышишь, что она сказала! Убери свои грязные руки от моей сестры!

 Руки Яна снова обвились вокруг нее, словно желая уберечь, но Элизабет вырвалась и в слезах подбежала к Роберту.

 — Роберт, послушай. Это совсем не то, что ты думаешь! Роберт взял ее за плечи и посмотрел в лицо.

 — Это мистер Ян Торнтон, — начала объяснять она, — и…

 — И как бы это ни выглядело со стороны, — поразительно спокойным голосом заговорил Ян, — у меня самые честные намерения в отношении мисс Кэмерон.

 — Ах ты, сукин сын! — взорвался Роберт, пылая яростью и презрением. — Чтобы я отдал свою сестру — графиню Кэмерон — за такого, как ты! Можешь не представляться, я и так все о тебе знаю. А что до твоих намерений или, я бы сказал, ухищрений, то я все равно не позволил бы ей выйти замуж за такого мерзавца, даже если бы она не была помолвлена.

 При этих словах взгляд Яна метнулся к Элизабет. Ее вспыхнувшее лицо подтвердило, что это правда, и она чуть не вскрикнула — таким циничным и жестким стал его взгляд.

 — Вы скомпрометировали мою сестру, свинья, внебрачное отродье, и вы ответите за это!

 Ян перевел взгляд на Роберта, и его лицо снова стало бесстрастным.

 — Я требую удовлетворения, дуэли! — взбешенный его спокойствием, выкрикнул Роберт.

 — Конечно, — чуть ли не любезно ответил Ян и, кивнув на прощание, повернулся, чтобы уйти.

 — Нет, — страшно закричала Элизабет, уцепившись за руку Роберта. Уже второй раз за последние двадцать четыре часа она пыталась предотвратить пролитие драгоценной крови Яна Торнтона. — Я не допущу этого, Роберт, ты слышишь? В этом не только его…

 — Тебя это не касается, Элизабет! — отрезал Роберт, слишком раздосадованный, чтобы прислушаться к ее словам. Он скинул с себя ее руку. — Берта уже сидит в моем экипаже. Обойди вокруг дома с дальней стороны и жди меня там. А нам, — произнес он с едким сарказмом, — еще есть что обсудить.

 — Ты не можешь… — снова начала Элизабет, но убийственно ледяной голос Яна Торнтона заставил ее замолчать.

 — Убирайтесь отсюда! — процедил он сквозь зубы. Громовой голос Роберта не произвел на нее никакого впечатления, но негромкий презрительный приказ Яна вызвал у нее неудержимую дрожь. С тяжелым сердцем она посмотрела в его неумолимое лицо, затем перевела взгляд на Роберта. Элизабет не была уверена, способно ее присутствие предотвратить беду или, наоборот, только ухудшает дело, но она все-таки попыталась еще раз воззвать к Роберту:

 — Пожалуйста, пообещай мне, что не станешь ничего предпринимать до завтра. Прежде чем ты примешь какое-либо решение, нам необходимо поговорить.

 Элизабет видела, каких колоссальных усилий стоит ему сдержаться и ответить согласием на ее просьбу.

 — Отлично, — отрывисто бросил Роберт. — Я последую за тобой через минуту. А теперь иди, пока вся эта толпа, которая наблюдает за нами через стекло, не ввалилась сюда, чтобы слышать нас так же хорошо, как и видит.

 Элизабет почувствовала себя по-настоящему больной, когда вышла из оранжереи и увидела, какое множество людей здесь собралось. Лица тех, что постарше, выражали удивление, а на лицах более молодых читалось ледяное презрение.

 Немного погодя появился Роберт и влез в экипаж. Теперь он был настроен более покладисто.

 — Вопрос решен, — коротко объявил он и, сколько она ни молила, ничего больше не сказал.

 Элизабет бессильно откинулась на подушки сиденья и замолчала. Теперь было слышно только, как Берта шмыгает носом и горестно причитает, воображая, какие обвинения обрушит на ее голову Люсинда Трокмортон-Джонс.

 — Ты не мог получить мою записку раньше двух часов назад, — вдруг прошептала Элизабет. — Как ты сумел так быстро добраться?

 — Я не получал никакой записки, — сухо обронил Роберт. — Просто сегодня Люсинда почувствовала себя несколько лучше и вышла из своего заточения. Когда я сказал ей, куда ты отправилась на уик-энд, она поведала мне некоторые неприятно поразившие меня вещи относительно порядков, которые завела у себя на загородных приемах твоя подружка Черайз. Я выехал из дома три часа назад, чтобы забрать тебя отсюда как можно скорее, но, к сожалению, опоздал.

 — Все не так плохо, как ты думаешь, — неуверенно начала Элизабет.

 — Мы обсудим это завтра! — резко оборвал ее Роберт, и у нее затеплилась надежда, что по крайней мере до завтра он ничего не предпримет. — Элизабет, как ты могла быть такой дурой?

 Для того, чтобы понять, какой это отъявленный негодяй, не требуется особого опыта! Он не годится для… — Роберт умолк и сделал глубокий вздох, пытаясь сдержать обуревавшую его ярость. Переждав с минуту, он заговорил несколько спокойнее: — Как бы там ни было, но урон твоей репутации уже нанесен. И в первую очередь это моя вина — ты еще слишком молода и неопытна, чтобы отпускать тебя куда бы то ни было без присмотра Люсинды. Нам остается только молиться, чтобы твой нареченный проявил такое же понимание.

 Элизабет вдруг сообразила, что уже второй раз за вечер Роберт упоминает о ее свадьбе, как о деле решенном.

 — Поскольку ты еще не дал виконту Мондвэйлу своего согласия и о нашей помолвке не было объявлено публично, я не понимаю, как мои действия могут повлиять на него, — сказала она не столько с уверенностью, сколько с надеждой. — Если вокруг этого и возникнет некоторый шум, виконт может просто отложить на некоторое время объявление о помолвке, но я не думаю, Роберт, чтобы он придал этому эпизоду такое значение.

 — Сегодня мы подписали брачный контракт. — Роберт оскалил зубы в мрачной усмешке. — У нас с Мондвэйлом не возникло никаких разногласий по поводу твоего обеспечения — оно будет очень щедрым, если хочешь знать. Счастливый и гордый жених прямо от меня помчался давать объявление в газету, и я могу его понять. Так что завтра оно появится в «Лондонской газете».

 При этом волнующем известии у Берты вырвалось рыдание, и она снова начала шмыгать носом и громко сморкаться. Элизабет зажмурилась, смаргивая набегающие слезы. В эту минуту ее терзали куда более серьезные проблемы, чем ее молодого красивого жениха.

 В эту ночь Элизабет долго лежала без сна, мучаясь воспоминаниями об уик — энде и холодея от мысли, что ей не удастся отговорить Роберта от дуэли, место и время которой, как она сильно подозревала, были уже определены. Глядя в потолок, она попеременно опасалась то за Роберта, то за Яна. По словам лорда Ховарда, выходило, что Ян — отчаянный дуэлянт, несмотря на то, что он отказался стреляться с лордом Эверли. Возможно, слухи о меткости Яна были всего лишь слухами. Роберт тоже был неплохим стрелком, и Элизабет покрылась холодным потом, представив, как Ян — такой гордый и одинокий — лежит с пулей в груди, выпущенной из пистолета Роберта. Нет! Она твердила себе, что ведет себя, как истеричка. Вероятность того, что один из них будет убит, была слишком мала.

 Дуэли запрещены, и в данном случае кодекс чести требует, чтобы Ян предложил (что он, несомненно, и сделал, оставшись наедине с Робертом в оранжерее), а Роберт принял его предложение — выстрелить в воздух. Тем самым Ян как бы признает свою вину, а Роберт получит удовлетворение, не прибегая к кровопролитию. Вот как обычно происходят дуэли в наше время, убеждала себя Элизабет.

 Обычно, напомнила она себе, но у Роберта такой взрывной характер, и он был так взбешен сегодня вечером, что, когда его гнев сменился холодным убийственным молчанием, это напугало Элизабет еще больше.

 Незадолго до рассвета она забылась чутким, призрачным сном, но через несколько минут проснулась, услышав в холле чьи-то шаги. Наверное, слуги, подумала она, выглянув в окно. На чернильном ночном небе появились бледные серые лучи, предвещающие рассвет. Она уже была готова снова погрузиться в сон, как вдруг скрипнула, открываясь, парадная дверь и с шумом захлопнулась.

 Рассвет — время дуэлей. «Ведь он обещал сначала поговорить со мной», — чуть не закричала Элизабет. В первый раз в жизни у нее не возникло проблем со вставанием. Страх поднял ее из постели, заставил натянуть домашнее платье и опрометью сбежать по ступенькам в холл. Она распахнула парадную дверь как раз в ту секунду, когда экипаж Роберта заворачивал за угол.

 — О Боже! — вслух простонала Элизабет и, чувствуя себя слишком несчастной, чтобы сидеть в одиночестве и гадать, что теперь будет, пошла будить единственного человека, которого здравый смысл не покидал ни при каких обстоятельствах. Люсинда дождалась их вчера ночью и уже знала большую часть истории, за исключением интерлюдии в домике лесника.

 — Люсинда, — прошептала она, и седовласая женщина мгновенно открыла ясные, не замутненные сном глаза светло-орехового цвета. — Роберт только что ушел из дома. Я уверена, что он пошел стреляться с мистером Торнтоном.

 Мисс Люсинда Трокмортон-Джонс, бывшая до Элизабет безупречной дуэньей дочерей трех герцогов, одиннадцати графов и шести виконтов, села в постели и прищуренным взглядом уставилась на юную леди, подмочившую ее блестящую репутацию опекунши.

 — Ну, поскольку еще даже не рассвело, я думаю, этот вывод напрашивается сам собой, — сказала она.

 — Господи, что же мне делать?

 — Для начала я предлагаю перестать заламывать руки на манер простолюдинки, а потом пойти на кухню и приготовить чай.

 — Я не хочу чая.

 — А мне не помешает подкрепиться, раз уж нам предстоит дожидаться твоего брата — ведь ты за этим пришла, если я правильно понимаю?

 — О, Люси, — произнесла Элизабет, глядя на старую деву с любовью и благодарностью, — что бы я без тебя делала?

 — Ты бы постоянно попадала в какие-нибудь неприятности, что мы сейчас и наблюдаем. — Несчастное лицо Элизабет немного смягчило ее, и она вылезла из постели. — По традиции Торнтон должен просто явиться на место дуэли, что само по себе служит достаточным удовлетворением для твоего брата, после чего Роберт должен выстрелить в воздух. Ничего другого просто не может произойти.

 Это был первый случай на памяти Элизабет, когда Люсинда ошиблась.

 Одновременно с тем, как часы пробили восемь утра, вернулся Роберт с лордом Ховардом. Проходя через гостиную, Роберт заметил на кушетке Элизабет и Люсинду с шитьем в руках, остановился и подошел к ним.

 — Что вы здесь делаете в такое время? — глухо спросил он Элизабет.

 — Ждем тебя, — ответила Элизабет, поднимаясь. Присутствие лорда Ховарда сперва привело ее в некоторое замешательство, но потом она вспомнила, что на дуэли должны присутствовать секунданты.

 — Так ты стрелялся с ним, Роберт?

 — Да!

 Голос Элизабет понизился до сдавленного шепота.

 — Он ранен?

 Роберт подошел к небольшому столику и налил себе виски.

 — Роберт, — воскликнула она, хватая его за руки. — Что случилось?

 — Я попал ему в руку, — в сердцах крикнул Роберт. — Я целился в его черное сердце, но промахнулся! Вот что случилось. — Стряхнув с себя ее руки, он осушил бокал и наполнил его опять.

 Чувствуя, что он чего-то недоговаривает, Элизабет вопросительно заглянула ему в лицо.

 — Это все?

 — Нет, это не все! — взорвался Роберт. — После того, как я ранил его, этот мерзавец поднял пистолет и так долго не стрелял, что я весь вспотел. Наконец он соизволил нажать на курок и отстрелил кончик шнурка на моем распроклятом ботинке!

 — Чч-что? — пробормотала Элизабет, не понимая, что так разозлило Роберта. — Но ведь ты же не можешь злиться из-за того, что он промахнулся?

 — Черт возьми, ты что, ничего не понимаешь? Торнтон не промахнулся! Он хотел оскорбить меня. Он стоял там, истекая кровью, и целился мне в сердце, а в последнюю секунду изменил свое намерение и отстрелил шнурок на моем ботинке. Он хотел показать мне, что мог бы убить меня, если бы захотел, и все это видели! Это смертельное оскорбление! Черт бы побрал его низкую душу!

 — Мало того, что ты отказался стрелять в воздух, — заговорил вдруг лорд Ховард, взбешенный не меньше Роберта, — так ты еще и выстрелил раньше, чем был дан сигнал. Ты поставил в неудобное положение и себя, и меня. И кроме того, если слух об этой дуэли распространится, нас могут арестовать. Торнтон дал тебе достаточное удовлетворение, явившись сегодня утром и отказавшись поднять пистолет. Он признал свою вину. Чего ты еще от него хотел? — И словно вид Роберта был больше невыносим для него, лорд Ховард с негодованием отвернулся и стремительно пошел к двери. Через минуту Элизабет опомнилась и побежала за ним в холл, отчаянно пытаясь придумать какое-нибудь оправдание поведению Роберта.

 — Вы, должно быть, промерзли и устали, — начала она, пытаясь потянуть время, — может быть, вы останетесь хотя бы на чай? Лорд Ховард, не останавливаясь, покачал головой.

 — Единственное, чего я хочу, это вернуться в свой экипаж.

 — Тогда я провожу вас. — Элизабет дошла вместе с ним до дверей, и в какое — то мгновение ей показалось, что он собирается уйти, даже не сказав ей «до свидания». Остановившись у открытой двери, он помедлил секунду и повернулся к ней.

 — До свидания, леди Элизабет, — произнес он с каким-то сожалением в голосе и вышел.

 Элизабет едва обратила внимание на его тон и даже на самый его отъезд. Ей вдруг пришло в голову, что где-то в эту самую минуту хирург пытается достать пулю из плеча Яна. Облокотившись на дверь, она сглотнула, пытаясь сдержать тошноту, подступившую к горлу от мысли, какую боль она ему причинила. Прошлой ночью она была слишком взволнована предстоящей дуэлью, чтобы задуматься, что должен был почувствовать Ян, когда Роберт сказал о помолвке. Сейчас это наконец стало доходить до нее, и ей сделалось физически нехорошо. Ян говорил, что хочет жениться на ней, он целовал ее и держал в своих объятиях с такой нежной страстью и говорил, что любит ее. И в ответ на все это Роберт набросился на него, презрительно заявив, что он не стоит ее и что она уже помолвлена с другим. А сегодня утром стрелял в него за то, что он посмел сделать ей предложение.

 Прислонившись головой к двери, Элизабет издала стон, в котором выразилось все ее страдание и раскаяние. Возможно, у Яна не было титула и никакого права называть себя джентльменом, но интуитивно Элизабет чувствовала, что у него тоже есть своя гордость. Эта гордость была отчеканена в его бронзовых чертах, в том, как он вел себя, в каждом его движении — а они с Робертом растерзали ее в клочья. Вчера ночью в оранжерее они выставили его дураком, а сегодня принудили к дуэли.

 Если бы в эту минуту Элизабет знала, где найти Яна, она бы не побоялась его гнева и пошла к нему. Она рассказала бы ему все насчет Хэвенхёрста и своих обязательств, объяснила бы, что причина ее отказа не в нем самом или в каких-то его недостатках, а в том, что обстоятельства не позволяют ей даже помыслить о браке с ним.

 Отделившись наконец от двери, Элизабет медленно прошла через холл в гостиную, где сидел Роберт, обхватив голову руками.

 — Но это еще не конец, — процедил он сквозь зубы. — Когда-нибудь я убью его за это!

 — Нет, ты не сделаешь этого! — в ужасе остановила его Элизабет. — Бобби послушай, ты ничего не понял насчет меня и Яна Торнтона. Он не сделал мне ничего плохого, правда. Понимаешь, — сдавленным голосом продолжила она, — он думал… ну… что любит меня. Он хотел жениться на мне…

 Громкий издевательский смех Роберта разнесся по комнатам.

 — Это он тебе так сказал? — фыркнул он, покраснев от ярости. Тот факт, что сестра не проявляет семейной солидарности, приводил его в бешенство. — Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть на тебя, маленькая идиотка! Выражаясь ясно и его же собственными словами, все, чего он хотел от тебя, — это поваляться немного на простынях!

 Элизабет почувствовала, как кровь отлила у нее от лица. Она медленно покачала головой.

 — Нет, ты ошибаешься. Помнишь, когда ты нашел нас тогда, он сказал тебе, что у него честные намерения?

 — Он чертовски быстро передумал, когда я сказал ему, что у тебя нет ни пенни. — Роберт откинулся на спинку дивана и смотрел на нее со смесью жалости и презрения.

 У Элизабет подогнулись колени, и она упала на диван рядом с братом, раздавленная осознанием того, какой груз проблем она обрушила на свою семью. Сколько бед она навлекла на себя и брата своей глупостью и доверчивостью!

 — Прости меня, — прошептала она, — прости. Ты рисковал из-за меня жизнью, а я даже не поблагодарила тебя за то, что ты столько сделал ради меня. — Не умея выразить свою признательность в словах, Элизабет просто обняла его за плечи. — В конце концов все обернется в нашу пользу — сколько раз уже так бывало, — пообещала она ему, не испытывая ни малейшей уверенности в своих словах.

 — Только не на этот раз, — в его глазах застыло отчаяние. — Мы погибли, Элизабет.

 — Я не верю, что все так плохо, как ты говоришь. Может быть, ничего из этого и не выплывет наружу, — продолжила она, понимая всю тщетность такой надежды. — И потом, лорд Мондвэйл любит меня и наверняка поверит нашим объяснениям.

 — Между прочим, — подала наконец голос Люсинда, — учтите: Элизабет должна выезжать в свет, как и прежде, словно ничего не случилось. Если она станет прятаться в доме, это даст еще больше пищи для сплетен, — с обычной для нее сухой практичностью заметила Люсинда.

 — Все это не имеет значения, говорят вам! — закричал Роберт. — Мы погибли!

 Он оказался прав. В тот же день, когда Элизабет храбро пошла на бал со своим женихом, который до сих пор пребывал в счастливом неведении относительно ее поведения в минувший уик-энд, сенсационная весть о скандале распространилась по зале со скоростью пожара. Рассказ об эпизоде в оранжерее сопровождался клеветническим утверждением, что она сама послала Торнтону записку с предложением встретиться. Но с особенным удовольствием судачили о том, что Элизабет провела с Яном Торнтоном весь день в уединенном лесном доме.

 — Этот негодяй сам же и распространяет эти басни, — взбесился Роберт, когда на следующий день сплетни достигли его ушей. — Он хочет обелить себя, рассказывая, будто ты сама прислала ему записку с приглашением встретиться в оранжерее, и утверждая, что весь уик-энд ты просто преследовала его. Единственное, чем я могу тебя утешить, это то, что ты не первая, кто потерял из — за него голову. Только в этом году его имя, помимо Черайз Дюмонт, связывалось с именами стольких светских дам… Однако всем им хватило ума не выдать себя так явно, как ты. Ты — единственная, кто позволил себе подобную неосторожность, и твои молодость и неопытность служат малым тому извинением.

 Элизабет уже не чувствовала в себе сил спорить и возражать. Теперь, когда она не была во власти магнетического притяжения Яна Торнтона, до нее наконец стало доходить, что все его действия полностью подпадали под определение бездушного, беспринципного соблазнителя. Всего через несколько часов знакомства он заявил, что уже наполовину влюблен в нее и хочет жениться — типичная приманка для доверчивых душ. Она прочитала достаточно романов, в которых охотники за приданым и распутные соблазнители тоже уверяли свои жертвы, что любят их до безумия, в то время как действительной их целью было приданое или очередная победа. А она, как последняя дура, вбила себе в голову, что он несчастная жертва предубеждения и социального неравенства.

 Слишком поздно она поняла, что так называемые «предрассудки», из-за которых общество отвергло его, как раз и существовали для того, чтобы уберечь таких, как она, от неосторожных поступков.

 Но Элизабет недолго предавалась жалости к себе. Друзья виконта Мондвэйла, узнав из газет о помолвке, сочли своим долгом раскрыть счастливому жениху глаза на истинный облик женщины, которой он предложил свою руку.

 На следующее утро виконт явился в особняк на Риппл-стрит и отказался от своего предложения. Роберта в этот момент не было дома, поэтому Элизабет пришлось выслушать все лично. Когда она вошла в гостиную, ей хватило одного взгляда на его застывшую негнущуюся фигуру и плотно сжатый неулыбающийся рот, чтобы понять, зачем он пришел, и пол начал уходить у нее из-под ног.

 — Надеюсь, мы сумеем обойтись без неприятного для нас обоих объяснения, — сухо, без вступления начал Мондвэйл.

 Не в состоянии говорить из-за душивших ее слез стыда и горя, Элизабет только молча кивнула головой. Он развернулся и пошел к двери, но, поравнявшись с ней, вдруг бросился к девушке и схватил ее за плечи.

 — Почему, Элизабет? — Его красивое лицо выражало одновременно злость и разочарование. — Скажите мне почему. Будьте честны хотя бы в этом.

 — Почему? — повторила она, подавляя в себе нелепое желание кинуться ему на грудь и умолять о прощении.

 — Я еще мог бы поверить в то, что вы случайно наткнулись на него в каком — то лесном домике, спасаясь от дождя, как меня уверяет в этом кузен лорд Ховард. Но почему вы послали ему записку с просьбой встретиться с вами в оранжерее?

 — Я не делала этого! — закричала Элизабет, и только упрямая гордость удержала ее от того, чтобы упасть с рыданиями к его ногам.

 — Вы лжете, — он с сожалением уронил руки. — Валери видела эту записку, когда он выбросил ее, отправляясь на встречу с вами.

 — Она ошибается! — Элизабет собралась объяснить ему все, но он уже вышел из комнаты.

 В тот момент ей казалось, что большего унижения уже не может быть, однако вскоре она поняла, что ошибалась. Расторжение помолвки было расценено как доказательство ее вины, и с этого дня на Риппл-стрит перестали присылать приглашения и приходить с визитами. По настоянию Люсинды, Элизабет наконец собралась с духом и пошла на бал, куда была приглашена лордом и леди Хинтон еще до скандала. Она пробыла там пятнадцать минут и ушла, поскольку все, за исключением хозяев, у которых не было другого выхода, откровенно игнорировали ее присутствие.

 В глазах света Элизабет была бесстыдной, распутной женщиной, слишком опытной и испорченной, чтобы допустить к ней юных девушек с незамаранной репутацией и доверчивых юношей, — такой женщине не место в благовоспитанном обществе. Она нарушила действующий моральный кодекс, связавшись с человеком, который вообще не имел репутации и положения в обществе. Она не только нарушила устои, она швырнула их им в лицо.

 Через неделю после дуэли исчез Роберт — не предупредив и даже не оставив записки. Элизабет опасалась за его жизнь, отказываясь поверить, что он бросил ее из-за того, что она натворила. Однако на тот момент это было единственным возможным объяснением, и мысль, что она явилась причиной несчастья брата, доводила ее до отчаяния. Но вскоре открылась истинная причина исчезновения Роберта. Пока Элизабет сидела дома, молясь о возвращении брата, весть о его исчезновении распространилась по городу. И вскоре у их дверей начали собираться кредиторы с требованием уплаты долгов — и не только по счетам, накопившимся за время ее дебюта, но и карточных долгов Роберта, и даже долгов их отца. Страх, что Роберт стал жертвой какой-то грязной игры, уступил теперь место гораздо более вероятному предположению, что он бежал от долгов.

 Через три недели после уик-энда у Черайз Дюмонт, ярким солнечным днем Элизабет и Люсинда закрыли дверь своего городского дома в последний раз и сели в экипаж. Их путь лежал через парк, и те же люди, которые прежде восхищались ею и искали ее общества, теперь холодно поворачивались к ней спиной. Сквозь пелену жгучих слез Элизабет увидела во встречном экипаже красивого молодого человека с хорошенькой спутницей. Элизабет узнала в этой паре виконта Мондвэйла и Валери, и взгляд, брошенный ею на Элизабет, по-видимому, должен был выражать жалость. Но Элизабет прочитала в нем плохо скрытый триумф.

 Элизабет вернулась в Хэвенхёрст и распродала все, что было ценного, чтобы расплатиться с карточными долгами отца и Роберта и оплатить счета, по которым они задолжали во время ее дебюта в Лондоне. После чего занялась устройством собственной жизни. Со всей решительностью и мужеством она посвятила всю себя сохранению Хэвенхёрста и жизнеобеспечению своих восемнадцати слуг, оставшихся с нею, единственно за крышу над головой, скромное пропитание и новую ливрею раз в год.

 Постепенно к ней вернулась способность улыбаться, и воспоминания о пережитом унижении были уже не такими острыми. Она научилась не оглядываться назад, перебирая свои ошибки, так как вспоминать о них и особенно о последствиях, которые они повлекли за собой, было слишком мучительно. В конце концов ей только семнадцать лет, и она сама себе хозяйка. И у нее был дом, в котором она выросла и в котором заключался смысл ее жизни. В доме возобновился старый уклад жизни — Элизабет снова играла в шахматы с Бентнером, занималась с Эроном и изливала нерастраченную любовь на свою довольно странную семью и Хэвенхёрст, не боясь, что ей не ответят взаимностью. Почти все ее время было занято делами, и девушка была рада, что ей некогда подумать о Яне Торнтоне и событиях, которые привели ее к добровольной ссылке. Теперь же стараниями дяди ей придется не только вспомнить о нем, но и встретиться с ним. Без финансовой поддержки дяди, хотя и скромной, она не смогла бы вот уже два года сохранять за собой Хэвенхёрст. Чтобы содержать Хэвенхёрст в порядке и привлечь арендаторов, необходимо было провести ирригационные работы. И пока она не может отказаться от поддержки дяди.

 

 Элизабет со вздохом открыла глаза, оглядела пустую комнату и встала на ноги. «Я сталкивалась и не с такими трудностями, — сказала она себе. — Любую проблему можно решить — нужно только как следует подумать. К тому же Алекс теперь на моей стороне. Вместе мы сумеем придумать, как обойти дядю Джулиуса».

 Будем считать это вызовом с его стороны, воинственно подумала она, отправляясь на поиски Алекс. В девятнадцать лет она еще не утратила вкуса к жизни, а жизнь в Хэвенхёрсте была довольно рутинной. В конце концов две-три волнующие поездки внесут некоторое разнообразие в ее жизнь. К тому времени, как Элизабет разыскала Алекс в саду, она уже почти радовалась предстоящим событиям.